— Кто правит умами москвичей?
— Помилуйте, господин, конечно, деньги.
— И всего лишь?
— Да, Сир.
— А как же гении?
— Да нет их.
— Милорд, здесь как-то все не так — где булыжные мостовые, где замки, где ухоженные парки?
— Мне неуютно здесь, — вдруг произнес молчаливый слуга, которого Магистр называл Шевалье.
— Магистр пропустил мимо ушей вопрос с мостовыми и обратился к Любезному:
— А что же наш «вноситель лепт», где он сейчас?
— В глуши, Милорд.
— Выражайся яснее.
— Извольте: в деревне, за двести километров от Москвы, в полуразвалившейся избе.
Надо навестить, все равно пока нечего делать.
И вся компания отправилась в гости к вершителю лепт за откровениями. Когда наконец отыскали деревянный дом на окраине деревни, уже наступили сумерки. Ополоумевший писатель черкал что-то в грязной ученической тетради.
— День добрый, — сказал Магистр, войдя в комнату.
Краснов отреагировал на шум, пронзил Магистра пустым взглядом и тихо сказал:
— Вечер добрый.
После этого опять окунулся в тетрадь, не обращая внимания на гостей.
— Что пишете?
— Роман, — многозначительно заявил Краснов. — Значит, роман? — Да.
— И, позвольте вас спросить, как называется?
— «Колодец».
— И о чем сие произведение?
— О духовном падении нации.
— Магистр удивился и продолжил расспрос.
— И что же, вся нация духовно пала?
— Вся без остатку.
— Откуда же такая уверенность, милейший?
— Я знаю, — произнес писатель и загадочно замолчал.
— Конечно, знает, недавно они, — и Любезный показал на бедного Краснова, — пытались искупать секретаршу своего шефа в ванне, наполненной шампанским.
— Ну, — протяжно произнес Магистр.
— Ну и искупал, — сказал Любезный.
— Ну и что тут такого, мне подарили десять ящиков полусладкого «Абрау-Дюрсо», я его все равно не пью, да и не было потом ничего, — обреченно сказал Краснов.
— Это ваша роковая ошибка, — дремуче произнес Магистр, — никогда, никогда не пользуйтесь полусладким, для ванны из шампанского подходит исключительно брют.
На это профессиональное замечание Краснов никак не отреагировал и так и продолжал смотреть куда-то вдаль.
— Ну, хорошо, а почему вы выбрали такое странное место для творчества?
— Здесь душа не сквернословит.
Магистр ничего не понял.
— И много ли вы написали?
— Тружусь.
Краснов начал симулировать муки творчества и профессиональную отрешенность.
— Значит, вы один пишете за всю совесть нации.
— Один, один как перст, а, позвольте вас спросить, по какому вы вопросу ко мне?
— О, батенька, мы специализируемся по самому широкому кругу вопросов, но в данный момент нас интересуют писатели, — ответил Любезный.
— Очень интересно, а вы из какой организации?
— Из самой высокой, — завопил Любезный, — Уж поверьте нам.
— Я вам ничего не скажу, оставьте меня в покое.
— А если мы заглянем в глаза вашей судьбы? — тихо спросил иностранец.
— От этих слов Краснов пришел в бурное беспокойство и начал кружится на кровати, бормоча одно и то же:
— Один, один как перст, за всех один… — Вводит себя в транс, Магистр, — произнес Лю-езный, — я видел это сотни раз у творческих людей.
— Ничего, вернем к жизни очень быстро.
Магистр склонился над Красновым, и их взгляды встретились.
— А если кто кроме тебя пишет великое?
Взгляд непрошеного гостя так поразил писателя, что он затрясся, вспоминая всех российских писателей, знакомых ему. Но зависть — это божественное взлелеянное человеком чувство — не способна на правду.
— Нету, никого нету, я костьми лег, я сюда ушел от людей, я с небом говорю, — вопил писатель.
Магистр тихо шепнул что-то на ухо Краснову. Взгляд его сразу оживился, воля и чувства вернулись, и он заговорил:
— Да, вспомнил, мой господин, конечно, конечно, есть, Андрей Варфоломеев.
— Значит, вы все же не одиноки в литературе.
— Конечно, нет, мы даже хотели написать роман в творческом тандеме, — неудобно заерзал Краснов.
— О, ну, уж про ваши тандемы мне достоверно известно, — юродиво сообщил Магистр и смерил убийственным взглядом Краснова.
— Ворует романы, — спокойно констатировал Любезный.
— Нет, что вы, как же можно, все сами, все сами пишем, — затрясся писатель.
— Монсеньор, я боюсь, вы его доведете до умопомешательства.
— Ничего, русской литературе не привыкать, там сумасбродов хватало.
— Мой господин, — завопил Краснов, — он живет здесь недалеко, один на даче.
— Кто он?
— Андрей Варфоломеев.
— Хорошо, а что он пишет?
— Не знаю точно, но очень необычно.
— Роман?
— Да.
— Интересно, и о чем там говорится?
— Я не знаю, мой господин, но это гениально, я читал и высказал свое мнение.
— Какое?
— Отрицательное, — уверенно произнес Краснов.
— И что же, позвольте, после этого с вами сделать?
— Мне все равно, — тихо и уверенно сказал Краснов.
— Ну что же, пусть будет так.
— А как же писатель Балтазар Елисеев? — спросил Любезный.
Тут писатель оживился и выдал такую сложно-отрицательную тираду, что вызвал даже восхищение Магистра и его спутников.
— Балтазар Елисеев стал лауреатом премии «Книга за книгу». Первое место было присуждено ему за роман «Пуп вечности». Во множестве интервью он проявил потрясающее видение судьбы. На большинство вопросов он отвечал вялой мимикой лица, а корреспонденты потом переводили эту мимику на свой вкус. Получалось очень цветистое интервью, выражавшее не столько предпочтения автора, сколько его сюрреалистический взгляд на литературу. Молчание, как это часто бывает, приняли за гениальность.
Краснов достал последнюю сигарету из-за уха, громко закурил и тихо произнес:
— Нет, вам нужен Варфоломеев.
6Прохладным подмосковным утром иностранец со свитой пили чай у Андрея Варфоломеева. Он принял их за иностранных журналистов и, одичавший от одиночества, с удовольствием пригласил в гости.
— Так вы, значит, писатель? — спросил многозначительно Магистр.
Андрей замялся и не знал, что ответить.
— Пожалуй, можно утверждать, что писатель.
— Ну, конечно, писатель, — услышал он голос за спиной. Слуга Магистра держал в руках несколько страниц, набранных на компьютере.
— Ну, что там, Любезный?
— Сейчас прочитаю, Монсеиьор… «В начале не было ничего».
— Не ново, — сказал Магистр.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
