– Да, Лева отправил ее мне с одним человеком, с минуты на минуту его должны принести.
– Так я подъеду?
– Да, приезжай. Я же знаю, на этой папке ты не остановишься, ты наверняка приготовила мне еще кучу поручений…
– Разумеется. Пожалуйста, напряги своих людей, пусть они выяснят, нет ли в вашей базе данных человека по имени Захаров Виктор Викторович, 1961 года рождения, проживающего по адресу…
В кабинет постучали. Марк отключил Риту.
– Войдите.
Вошла женщина средних лет в темном шелковом платье. Он видел уже это платье, а вот лица женщины не мог припомнить.
– Здравствуйте. Я соседка Маши Ивановой… Вы были в нашем подъезде, и ваши люди опрашивали нас, соседей, о ней. Знаете, я как-то растерялась, к тому же подумала, что если начну рассказывать, что я о ней знаю, то другие люди услышат… Не люблю выпячиваться, стесняюсь… Да и вообще я человек впечатлительный, и смерть Маши потрясла меня.
– Как вас зовут?
– Никифорова Людмила Борисовна. Я живу буквально через стенку от Маши. Мы с ней мало общались, исключительно по-соседски: занимали друг у друга соль или сахар… Здоровались, конечно. Разговаривали, но редко. Она была девушкой не очень-то общительной, жила своей жизнью. Мужчин к себе не водила, во всяком случае, я не видела. У меня сестра в феврале лежала в той же городской больнице, где работала Маша, там-то я и разговорилась с ней как-то раз, узнала, где она работает, поняла, что девушка бедствует. Я, как и она, живу одна, но у меня пенсия и сын помогает. Словом, мне было совсем несложно подкармливать ее. Знаете, когда печешь пироги, то их получается всегда как-то очень много, ну вот я и угощала Машеньку. Варенья давала, соленья…
Марк слушал не перебивая. Понимал, что женщина пришла сюда, в прокуратуру, нашла его совсем не для того, чтобы рассказывать, какими пирожками и помидорами она угощала погибшую.
– Знаете, она не так давно куда-то уезжала. Приблизительно дней на десять, точно сказать не могу. Даже не уезжала, а улетала, поскольку за ней приехало такси, и я слышала, как она сказала – в аэропорт!
Марк и на этот раз промолчал, хотя оценил поступок соседки, решившейся на эту встречу и тратившей сейчас на него свое время и нервы. Видно было, что женщина на самом деле неразговорчивая и зажатая.
– Я, сами понимаете, очень удивилась. И как тут не удивиться, когда знаешь, что человек бедствует, недоедает, а тут вдруг – в аэропорт! Вернулась она, говорю, дней через десять, довольная, с какой-то странной улыбкой. Я подумала еще тогда, что она, может, парня встретила, к которому или с которым куда-то летала. Но спросить ее я постеснялась. Она и выглядела счастливой, отдохнувшей и загорелой. Но мужчины рядом с ней я не видела. Подумала еще, что Маша стесняется своей квартиры, может, потому и не приглашает к себе.
– Скажите, Людмила Борисовна, к ней что, вообще никто никогда не приходил?
– Да я, собственно, потому и пришла, чтобы рассказать, что видела недавно на лестничной площадке перед дверью Маши одну молодую женщину. В белом костюме, в больших темных очках. Когда она увидела меня, то сразу отвернулась, так что ее лица я не рассмотрела. Запомнила только ее фигуру – ну просто точеная, тоненькая талия такая… И туфли на каблуках, блестящие такие туфли, очень красивые. Подумала еще тогда, что общего может быть у нашей Маши с этой красоткой? Уж больно они разные.
– Сколько раз вы ее видели?
– Один.
– Когда?
– Кажется, позавчера. Почти сразу после того, как увидела Машу.
– То есть получается, что Маша откуда-то вернулась и к ней сразу же пришла эта дама в белом костюме, так?
– Да. Так.
– Маша ей открыла дверь?
– В том-то и дело, что нет. Женщина постояла, позвонила и ушла. Я хоть и нелюбопытная, но все равно, после того как лифт уехал, выглянула – никого нет, только запах духов в подъезде…
– Какие духи? – спросил Марк и тут же пожалел о своем глупом вопросе. – Извините, я хотел спросить, может, пахло какими-то определенными духами… ну, я не знаю… с цитрусовым ароматом или духи были тяжелые…
Конечно, он хотел услышать, что от этой дамы пахло розой.
– Духи хорошие, крепкие, но у меня таких никогда не было, поэтому я не знаю… А вот от Маши пахло розой, это я точно помню. Подумала тогда, когда впервые после ее долгого отсутствия увидела, что она помылась розовым мылом. Ну и в связи с этим снова предположила, что деньги у нее на все это – на поездку, на мыло или духи, я не знаю – от ее молодого человека. Откуда еще?
– Как вы думаете, Людмила Борисовна, могла Маша сама выброситься из окна?
– Нет. Не могла, – поджала губы свидетельница. – Она не из таких.
– Каких?
– Знаете, есть люди, как бы это выразиться, – без кожи. Очень чувствительные, нервные, впечатлительные. Маша была не из таких. Она была грубовата. Еще в ней было одно качество, оно ее, конечно, не красило… Цинизм. Возможно, она стала такой циничной и толстокожей у себя на работе, где ей приходилось делать самую грязную, противную работу. Просто когда я навещала свою сестру в больнице, то видела там Машу, видела, с каким видом она выносит судно из соседней палаты. Я понимаю, это неприятная процедура, работать санитаркой трудно, не всякий выдержит… Так вот, у Маши в тот момент было такое холодное, непроницаемое лицо, словно она и не видела это судно и вообще была не в больнице, а в другом месте, и что ее отделяет от реального мира со всей этой вонью и страшными картинами больных и умирающих людей стеклянный колпак. Она была в этот момент где-то далеко. Думаю, что она и к умирающим пациентам относилась вот так же, без эмоций. Но я не могу ее судить за это, каждая работа налагает отпечаток на человека. Маша не стала исключением.
– Пусть вы ее недостаточно знали, чтобы судить о мотиве ее поступка… И все же, Людмила Борисовна: что могло подтолкнуть ее к этому? Ведь она была совсем молода.
– А я вам о чем говорю? Такие толстокожие, как она, сами не уходят на тот свет. Им помогают. Я долго думала обо всем этом, и знаете, к какому выводу пришла?
– ???
– Что она связалась с каким-нибудь преступником, вот. С денежным парнем, который оказался бандитом, а то и вовсе киллером. Предположим, повез он ее с собой куда-нибудь на курорт, в Сочи или Геленджик, там сделал свое черное дело, а Машу нашу потом и убил, просто как свидетельницу. Этим людям ничего не стоит лишить человека жизни. Прокатился с девчонкой, наобещал золотые горы, а сам пришел и выбросил ее из окна. Вот и вся история.
После ухода Никифоровой Марк некоторое время сидел в раздумье. Сначала ее показания воспринимались им с благодарностью, а потом, когда она заговорила о возможном киллере, появившемся в жизни Ивановой, как-то сразу поостыл ко всему сказанному. Хотя, безусловно, он узнал много полезного о последнем месяце жизни Маши Ивановой.
– Лева, зайди, – он позвонил своему помощнику. И когда тот появился, сказал:
– Значит, так, выясни, когда точно и куда летала Иванова приблизительно две недели назад. И, разумеется, с кем, это важно. Дальше – поезжай в городскую больницу, где она работала санитаркой, постарайся выяснить, не было ли среди персонала подруг, с кем она могла бы поделиться, рассказать о своей личной жизни, о том, куда ездила-летала, с кем познакомилась. И еще. Только не удивляйся. Принюхайся ко всем тем, кто окружал на работе Иванову. И если от кого-нибудь пахнет розой, выясни об этой женщине все, что можно.
– Не понял.
– Боря сказал, что кожа Ивановой просто пропитана розовым маслом. Возможно, Маша была у кого-то в гостях и вылила на себя целый пузырек розового масла. Вот и выясни, у кого она могла быть в гостях. Учитывая ее необщительный характер, замкнутость, она могла быть в гостях только у близкой подруги. Да, и вот еще что: пробей по базе Захарова Виктора Викторовича, это уже тебе привет от Риты…
Лева ушел, а через несколько минут Марку принесли тонкую картонную папку – дело Татаринова. Чувство тревоги и нависшей над Ритой опасности шевельнулось в нем, как это бывало всегда, когда он понимал, что она снова ввязалась в какую-то авантюру, когда вместо того, чтоб рисовать цветы, ищет преступника. Правда, на этот раз, похоже, она и сама не знает, чего хочет. И уж тем более не знает, кого ищет. Андрей Татаринов избил до смерти Колосова Виталия… Он успел прочесть всего лишь одну страницу из дела, как пришла Рита.
Белое платье в красных маках. Золотые кудри обрамляют бледное тонкое лицо. А глаза, потемневшие, как растопленный шоколад, смотрят на Марка с надеждой.
– Ну что, принесли тебе дело? – спросила она, прямиком направляясь к нему, и вместо того чтобы поцеловать его, пользуясь моментом, пока они одни в кабинете, схватила со стола папку и тотчас, сияя, прижала к груди. – Я люблю тебя, Марк!!!
– Будь осторожна, Рита. Пожалуйста.
– Что у тебя за дело? Интересное? – спросила она, проигнорировав его предостережения.
– Девушка, санитарка из городской больницы, выбросилась из окна.
