— О! — Доктор мечтательно улыбнулся. — Сначала самое простенькое, общеизвестное: пентонал, скополамин, амитал. Естественно, в просчитанных сочетаниях. Нет, и эти средства могут давать прекрасный эффект в отдельных случаях, но если есть большее время для работы — неделя или две. Тогда черепушку, — сидящий легонько похлопал себя по темечку, — можно было выпотрошить очень основательно с их помощью…
— Такого времени у вас не было.
— Да. И задача вами была поставлена нешуточная: вытащить из респондента все, что возможно и невозможно… Даже то, о чем он сам может не знать…
— Да, это так.
— После двух часов работы я очистил ему кровь физиологическим раствором и потом применил авторскую модификацию «чайна уайт». — Глаза Доктора лучились от удовольствия. — Это был риск, серьезный риск, но я на него пошел!
— И результаты?..
— Превзошли все ожидания! Вы даже представить себе не можете, как это интересно! Жаль, я не могу использовать кассеты для научной публикации…
— Это было бы… — хмыкнул Альбер.
— Но, кажется, мне удалось проникнуть… как бы это выразить понятнее… на нижние этажи подсознания… Механизм этого явления совершенно не изучен, еще в тридцатые годы пытались проводить подобные опыты в Германии, а в начале сороковых — в Штатах, но впоследствии если кто и работал в этом направлении, то… неофициально.
— Нелегально…
— Да. Слишком велик был отсев респондентов… — Доктор вздохнул.
Едва заметная гримаса искривила губы Альбера. Как он сформулировал? «Отсев респондентов»? В переводе с псевдонаучного на обычный это означало только, что людишки мерли, как крысы в серной кислоте, от таких высокоинтеллигентных занятий!.. Нет, Альбера это нисколько не волновало: одним время жить, другим — время умирать… Тем более сам он всегда знал, что и для него может настать «время Ч», и его мозг будут «потрошить», как тушку кролика… Но он знал, чего он хочет: власти! И не скрывал свое отношение к людишкам за красивыми словесами… Ради науки… Ради будущего… Ради истины… «Это был риск, серьезный риск, но я на него пошел!» Сказано-то как! Этот паршивый «градусник» рисковал только тем, что объект сдохнет раньше, чем он сумеет удовлетворить свой «научный интерес»…
— Наши ученые не совсем верно называют это свойство мозга «генной памятью»… Но поскольку этот термин устоялся в науке и к нему привыкли обыватели, я буду употреблять в нашем разговоре именно его…
— Что конкретно вы выяснили?
— Все это зафиксировано на пленках. Объект был в состоянии, которое я называю «летаргическая кома», и при этом он вспоминал! Иногда его воспоминания облекались в форму стихов, эссе, картин — нет, это нужно было видеть!
— Сколько времени занял допрос?
— Почти семь часов. Это, я вам скажу, очень серьезное психологическое напряжение для любого врача…
— А для пациента?
— Что?
— Для объекта это было напряжением?
— В каком смысле?
— Доктор. — Альбер выдержал паузу. — Меня интересуют две вещи. Первое: насколько полно объект «освобожден» от своих… э-э-э… знаний.
— Полагаю, на основе полученного материала можно составить полную картинку. Естественно, с материалом необходимо целенаправленно поработать.
Иначе говоря: что именно нужно извлечь из сказанного. Я понятно объясняю?
— Вполне. Второе: каким образом объект сумел убить троих моих людей, ранить вас, и куда он исчез впоследствии?
— Это не поддается объяснению. — Доктор закатил глаза, все лицо его приняло слезливо-жалкое выражение. — Он так меня ударил!.. — Сидящий опустил лицо вниз, погладил бок. — Прямо в живот. Что сказали медики, ушиб сильный?
— Не особенно. Ничего серьезного не задето. Просто вы потеряли сознание от болевого шока…
— Боль была жуткая!..
— …и при падении повредили что-то там… Вену или артерию — здесь я не специалист.
— Пролежи я так немного, и — все…
— Могло быть и такое, но обошлось. Итак, повторяю вопрос: почему после семи часов допроса, когда респондент, — это слово Альбер произнес с едва заметной иронией, — находился, как вы это называете, в «летаргической коме», он оказался способным действовать, как боец спецназа очень высокого уровня?!
Кстати, кто он, по вашему мнению, по профессии?
— Точно я сказать не могу… То, что он называл — экономика, финансы, — не вполне соответствует его, так сказать, внутреннему сознанию… Человек он высокообразованный — это несомненно, причем мыслящий образами, парадоксально…
Я бы назвал это так: он думает в стиле импрессионистов и постимпрессионистов, иногда — немного мистически, в стилистике раннего Врубеля или Нестерова, порой — необъяснимо странно, мы называем это явление «парадокс в Абсолюте», где Абсолют понимается как ипостась того, что обыватели называют Богом… Однако живот болит, — растерянно, без всякого перехода завершил Доктор, с легкой пока тревогой глянув вниз, на собственное туловище, плотно обтянутое простынями. — Не могли бы мы перенести беседу? Мне кажется, я чувствую себя немного хуже…
Альбер мельком глянул на часы на стене, за спиной сидящего. Похоже, действие обезболивающего ослабевает… Врач специально подобрал то, что нужно: легкая эйфория не затрагивала сознания и не мешала связному рассказу, убирая в то же время последствия болевого и психологического шока. Но… Жить ему осталось минут десять. Нужно спешить.
Мужчина нажал кнопку. Появился врач со шприцем наготове:
— Это вас поддержит.
— Что со мной? — спросил Доктор коллегу по-латыни.
— Ничего серьезного. Шок.
— Я чувствую скрытую боль, но пока еще не могу определить ее источник.
— Не беспокойтесь, Доктор, — ответил медик по-русски. — Это просто невротическая реакция, следствие перенесенного болевого и эмоционального стресса. К тому же у вас было серьезное напряжение в течение нескольких часов… Работа психоаналитика, которую вы блестяще провели, — это тоже эмоциональный стресс особого рода, а поскольку завершился он нападением пациента, произошла долговременная невротическая реакция.
— У меня что-то повреждено?
— Ничего серьезного. Небольшая внутренняя гематома. Если что вам действительно необходимо, так это отдых, покой. — Медик говорил неторопливо, размеренно, и это успокаивало сидящего. Он ловко уколол в вену, опорожнил шприц, пояснил:
— Морфий. В очень небольшой концентрации.
— Благодарю вас. — Доктор поднял взгляд на хозяина кабинета:
— Мне необходим покой…
— Его у вас будет сколько угодно. Еще сигарету?
— Да. — Доктор затянулся, расслабленно перевел дыхание. — Так на чем мы остановились?
— Расскажите подробно, что произошло после окончания допроса. Я не специалист, но полагаю, что после той дозы наркотиков, какую получил объект, он вообще не способен был двигаться…
— Да, это так, но…
— Я слушаю…
— Вы ведь запланировали… летальный исход…
— Да. Объект после допроса подлежал устранению. Откуда вы это узнали?
— От Смоляра. Он так и выразился: «Теперь с этой падалью и возиться не нужно. Просто выбросим за борт». Мне, честно говоря, было жаль такой материал… И я решил, поскольку летальный исход запланирован, провести еще один опыт… Очень любопытный в научном плане… — Доктор мельком взглянул на Альбера, поправился, оправдываясь:
— Я полагал, что это может дать дополнительные результаты по допросу.
Альбер сжал челюсти. Все как всегда. Любой четкий и выверенный план рушится, порой погребая под собой создателя, когда хотя бы один из исполнителей принимает «командирское решение» сделать «как лучше». Нет, премьер страны выдал некогда бессмертную фразу: «Мы хотели как лучше, а получилось — как всегда».
Доктор замолчал, по-собачьи преданно глядя в глаза Альберу.
— Вы поступили правильно, — кивнул тот.
— Это ведь было жутко интересно… Вы знаете, химики синтезировали по моей программе совершенно новый, невиданный препарат; по вызываемым эффектам он не схож ни с одним из известных психоделиков, а его действие не подпадает не только под описание обычной клинической картины психоделиков, но и ни под одно из описаний доктора Тимоти Лири, сделанных им столь поэтично; анализируемые им энергетические уровни сознания — сказка для младших школьников, по сравнению с которой мой новый препарат — это Достоевский, Кафка, все мифы и все религии мира одновременно…
Альбер снова сжал челюсти. Даже малая доза морфина возымела действие: собеседник «уплыл»… Раздался звонок внутреннего телефона.
— Это врач.
— Слушаю.
— У Доктора сильное кровотечение. Потеря сознания и даже агония может наступить в любой момент.
— Может быть, нам… прерваться на время?
— Бессмысленно. Я ничего не могу гарантировать.
— Так. Сколько времени у нас есть?
— Может быть, и нисколько.
— Понял. — Альбер положил трубку. Резко вдруг навалился грудью на стол, снова приблизив лицо к лицу Доктора и уперев ему в глаза острые, словно трехгранные штыки, блестки зрачков:
