усы, — да какая нам разница, там американцы или нет!? Аслан столько крови нашим выпил, что грех возможностью не воспользоваться…
Рогожин задумался. Затаив дыхание, ждём его решения — порешить Аслана мечтали все. Когда ещё такая возможность будет? Его понять можно, приказ-то спасти журналистов. Ввяжемся в бой, а их там нет… Как оно повернуться-то может, хрен его знает…
— Надо сделать так, чтоб ни одна сука на связь выйти не смогла, а у них спутниковые телефоны — да не у одного?
Все вздохнули с облегчением. Решение принято, вопрос в реализации.
— Дык. Тихонечко. Ночью. Ножичками…
— Окстись, Степаныч, кто резать то будет? Пацаны зелёные, сам знаешь, спящих резать — это…
— М-да, — прапорщик покивал головой, — не просто это… Если только Саня, он до ножа дюже жадный.
— А чего Саня?! У меня вот рука не дрогнет, — ну это понятно Ванька.
— Молчи, сопля, рука у него не дрогнет. Видал я таких.
— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший прапорщик, — я решил вставить свои пять копеек.
— О как… Ну скажи умное чего-нить… — прапор усмехнулся в усы.
— Давай Милославский, — разрешил Рогожин, усаживаясь поудобнее возле дерева. — Удиви.
— Да удивлять то нечем. Понятно, что мы ещё зелёные. Но я вот как вспомню, как эти суки наших пацанов резали, так руки чешутся. Мы не подведём! Правда, парни!?
Мужики одобрительно загудели. В общем, начальство сдалось, решено было брать в ножи.
Операцию проводили под утро, на самый сладкий сон. Часовых сняли, в яму, где держали заложников, заглядывать не стали. Вдруг не спят, шумнут ненароком. Разделились и вперёд. Не буду рассказывать, как и что… Но в живых остались только заложники. Тридцать два боевика и, самое приятное, Аслан. Хотя Аслан умер не сразу. Штаб то брали в последнюю очередь. И взяли его живым: очень товарищ прапорщик просили…
Заложники оказались теми, кто нам нужен. И вот с ними как раз и случился конфуз…
Журналистка рванула в один из домов, типа вещи у неё там. Заскочила в дом, а там сами понимаете — картина ещё та… Выскочила и давай блевать, а ведь кричали ей: «Стой!». Я вот даже по-английски.
— Что вы за звери? Разве так можно с людьми? — это она ещё тело Аслана не видела. — Вы же не люди — вы животные…
— Егор, чего она там лапочет? — Рогожин повернулся ко мне. — Переведи.
Перевожу, на что он кривится:
— Они её в яме держали, не мы…
— Ну, они негодяи, а вот мы маньяки…
— И что нам, по её мнению, надо было сделать?
— Говорит: арестовать, передать властям и судить…
— Она что, больная? Их почти в три раза больше было!
— Она говорит, что мы варвары и всё такое... Дура, в общем!
— А может мы не успели? Их уже того! — Рогожин почесал в затылке. — Не переводи.
— Да ясно. Юмор разумеем. Да и мужики вроде нормальные, хоть и помятые, — киваю на ещё двух заложников мужеска полу.
Командир криво усмехнулся:
— Хрен с ними, уходить пора…
Легко сказать, уходить! Как тут уйдёшь, если ребята нашли склад с оружием и килограмм пятьдесят взрывчатки. К чему-то готовились сволочи... Решили рвануть, ну вот такие мы загадочные, ни себе не людям... Ну как ни себе, прибарахлились чуток: гранаток взяли и так по мелочи. Трофеи, однако. Ох-хо-хох… Знать бы заранее, чем нам этот фейерверк выльется…
Расскажу в общих чертах, сил нет вспоминать все эти подробности. Не знаю, откуда взялись «духи», может мимо шли, может к Аслану. Но на взрыв они среагировали. Первой жертвой стал Ваня. Не успели мы пройти и трёх километров, как ушедшие в головной дозор Саня и Ваня напоролись на засаду. Так вышло, что Иван первым увидел прицелившегося в Сашку «духа» и закрыл его собой. Саня открыл бешеный огонь и попёр врукопашную. Одного он застрелил, а двух…
— Береги себя, брат, не держи зла! — с уголка рта Вани стекала струйка крови, но глядя на коленопреклонённого Саню, он попытался улыбнуться.
— Зачем ты это сделал, зачем? Что доказать хотел? — Сашка наклонился над умирающим напарником. — Зачем?..
— Дурак ты, Саня, я за друга смерть принимаю! Это лучшее, что я сделал. Я тебя там ждать буду, — Ваня поднял замутнённый взгляд вверх. — Только ты не спеши, внуков вырасти. Обещаешь?
— Да! Сын будет, Ванькой назову.
— Спасибо дру…
Так погиб Иван. Закрыл собой человека, которого ненавидел. Умер с улыбкой на лице, осознавая, что спас ДРУГА!
Когда мы, прочесав близлежащие кусты и ощетинившись стволами подошли к месту скоротечного боя, Саня плакал над телом своего врага-друга. Посмотрев на нас глазами, полными слез, произнёс:
— Он закрыл меня…
Мы молчали; слов не было. Наша первая потеря оглушила нас и только сейчас многие поняли, что война не игрушка — здесь теряют друзей! Мы стояли потерянные, не зная что делать. Пока не вмешался Степаныч:
— Хорошо погиб! — мы все разом повернулись, уставившись как на чумного. — Что смотрите, может, кто знает более достойную смерть, чем закрыть грудью боевого товарища? — Степаныч перекрестился. — Самопожертвование! Он теперь там, — тычок пальцем в небо, — вместе с такими же героями. Гордитесь, что служили вместе с ним, а ты, Санек, погибнуть теперь не имеешь права…
Соорудив носилки, положили тело Ивана и понесли. Скорость продвижения упала. В начале нас тормозили гражданские: и так не великие ходоки, а тут ещё плен, плохая кормёжка, усталость. Теперь добавилась необходимость нести тело. Оставить его мы не могли, ведь если его найдут раньше, чем мы вернёмся, даже представить страшно, что сделают с ним…
Так мы и шли, пока боковой дозор не обнаружил врага. Завязался бой. Вот откуда столько их взялось, как прорвало! Ну, точно, что-то готовилось. Прижали нас по взрослому, с гражданскими не оторваться. Воевать? Никаких патронов не хватит. Их почти сотня, а нас одиннадцать: три гражданских, и тело нашего товарища. Саня предложил остаться задержать, но Рогожин на корню зарезал инициативу. Это понятно. Эмоции в таком деле первый враг — сгинет зазря.
— Товарищ старший лейтенант, позвольте мне остаться!
— Милославский, ты что, с дуба рухнул?
— Никак нет! Командир, вы мне пару рожков ещё подкиньте и гранаток побольше. Смотрите, место какое: не обойти, не объехать — только
