Майор Шаповалов явился с планерки взъерошенный.
— Ну, орлы, проследили счета алмазников?
— Проследили, — кивнул Толмачев. — Как и предполагали, все концентрируется в «Прима-банке».
— Не ошиблись, Коля? Слишком легко подставилась контора…
— Ошибка исключена. Контрольную проверку делали параллельно с Олейниковым.
— Точно, — простуженным голосом подтвердил Олейников, скрытый дисплеем. — «Прима» нарисовалась.
— Любопытно-о, — протянул Шаповалов задумчиво. — Понимаете, что это значит?
— Еще бы! — сказал Толмачев. — Оборзевшая «Прима» создает мощный резервный фонд, обходя федеральные закрома. Для какой такой надобности? И если учесть ее связи с алмазниками…
— Это на третьей странице, — присовокупил Гога Олейников. — Второй абзац сверху плюс таблица.
— Побегу к Кардапольцеву, — решил Шаповалов. — Это серьезно. Гога, сделай еще одну распечатку для полковника.
— Уже сделал. — Из-за монитора показалась узкая голова с неуставной лохматой прической. — У меня тут мысль, товарищ майор!
— Не надо, — отмахнулся Шаповалов.
— Надо, надо! — заторопился лейтенант Олейников, бывший компьютерный хулиган. — В случае чего деньги у «Примы» можно назад свистнуть.
Шаповалов приостановился, озадаченный, в двери.
— Любопытно-о… Только объясни, что подразумевается под этим техническим термином — «свистнуть»?
— Ну, отыграть! Вот смотрите… Последний счет алмазников копируем сюда, сбрасываем на актив, меняем файл, сбрасываем в петельку, даем команду обратного отсчета… Во, пошло, пошло!
— Стой! — застонал Шаповалов. — Ну, детский сад… Останови!
— Вы чо, товарищ майор? — удивился Гога. — Это же имитация на нашей копии. А то я порядков не знаю…
— В инфаркт вгонишь, имитатор, — вытер лоб начальник группы. — Не можешь по-людски объяснить?
— А я чо делаю! — обиделся Гога. — Говорю же, последний счет копируем, сбрасываем на актив, потом в петельку…
— Помолчи! — поднял руку Толмачев. — Борис, ты читал последний доклад по обеспечению информационной безопасности?
— Читал, — насторожился Шаповалов. — Так там же говорится об информационной диверсии!
— То, что предлагает наш юный друг, и есть информационная диверсия. С помощью программы Гоги можно раздеть любой банк до трусов. Была бы возможность войти в сеть учета и ведения операций.
— Так, — почесал переносицу Шаповалов. — А в группе мониторинга могли до этого додуматься?
— Уже додумались, — буркнул Гога. — Только насчет петельки не сообразили. А без нее останутся следы. Им проще, в мониторинге. Они в сеть врезаются и пасутся.
— А ты, значит, не пасешься? — прищурился Шаповалов.
— Не дают, козлы! — огорченно сказал Олейников.
— Какая жалость… Набросайте предложение насчет банка и трусов. Коротко и внятно. Без петелек! Чтобы даже я понял. Полчаса хватит? Заодно и покажу полковнику. Может, наш вариант продвинет операцию. Чем черт не шутит…
Гога подождал, пока за начальником закроется дверь, и сказал:
— Вот хороший он, Борис Викторович, душевный. И ученый, и экономист. А компьютера боится. Я уже заметил, Николай Андреевич, что все старики боятся компьютеров. Тут, блин, наблюдается психологическая детерминация, а вовсе не возрастная.
Если…
— Кончай трепаться, — одернул его Толмачев. — Мне тоже не двадцать лет. И даже не тридцать. Так что без намеков! Давай работать…
Олейников скрылся за компьютером — писать, а Толмачев встал за его спиной — редактировать по ходу…
Как в воду глядел: отпуск откладывался на неопределенное время. Теперь группа уходила с работы поздно вечером. А по утрам на оперативных совещаниях Кардапольцев раздраженно намекал всем о чувстве ответственности. Под этот нервный шум майор Шаповалов, боявшийся компьютеров, вознамерился оборудовать группу по последнему слову техники. И благословил Гогу как специалиста на разбой. Специалист тряс пожилого подполковника, отвечающего за материально-техническое обеспечение.
— У вас в группе и так только черта лысого не хватает! — слабо отбивался подполковник. — Смету жрете, как черви яблоко…
У него давно шла кругом голова от бардака, а под ним он понимал чудовищное несоответствие штатных должностей званиям, несоответствие, мало представимое в нормальном армейском подразделении, но вполне обычное в ОБЭП. Подполковник лейтенанта Гогу, л е т е х у, крикуна лохматого, ходившего, сунув руки в брюки, не решался поставить на место — вдруг этого обормота завтра назначат руководителем группы.
Окруженный мигающей, тикающей, попискивающей и рычащей техникой, лейтенант блаженствовал, вдыхая с отрешенным взглядом наркомана запах изоляции, припоя и разогретых панелей.
Именно так представлял он в армии и в институте рай. Поначалу Толмачев, наблюдая угрожающую активность Олейникова, опасался, что мальчишку понесет в безудержное изобретательство, в выдумывание очередного перпетуум-мобиле, только на компьютерном уровне. Однако вооруженный до зубов Гога иногда выдавал предложения, от которых завистливо ежились технари из группы прослушивания и мониторинга. Грубый майор Спесивцев, начальник «слухачей», потребовал вскоре перевода Олейникова «по принадлежности», то есть под свое начало. Шаповалов смог убедить Кардапольцева, что изобретательство — лишь хобби лейтенанта, приработок, что Гога обладает блестящими задатками аналитика и негоже зарывать в землю этот талант. Под руководством же майора Спесивцева юное дарование быстро превратится в шабашника, научится выпивать, не закусывая, сквернословить и растеряет аналитические способности, каковые они, Шаповалов и Толмачев, всячески взращивают, пестуют и холят. Гогу «слухачам» не отдали.
Почти год назад, когда Толмачева перевели в новый отдел без названия и точных функций, он затосковал. Ему нравилась прежняя работа, пусть и суматошная, разъездная, но основательная, по профилю. Она давала повод и для самоутверждения, и для самоуважения. Слаб человек — кому не хочется потешить тщеславие… Кроме того, прежняя работа не с неба свалилась, а трудами немалыми досталась.
Толмачев к ней поднимался жестко и целеустремленно, отказываясь от мелких радостей, лепя из себя, деревенского недоучки, штучную личность.
Не достиг, правда, высоких степеней и званий, не получил даже кафедры, о которой, был грех, одно время мечтал, но все равно вышел в научную элиту и свои мозги привык уважать. Он знал, что, работая в открытой тематике, давно добился бы и высоких научных степеней, и приличествующего тем степеням положения. Однако теперь ему хватало одного знания…
После тихой родной деревни он попал в отдельную дивизию ПВО в Алма-Ате. И носился туда-сюда весь срок службы, как письмо без адреса. Командировки у него были вдоль южной границы — от Красноводска до Благовещенска. Вернулся после дембеля домой, устроился электриком в совхозе.
Днем по столбам лазил, ночью за учебниками сидел, угрюмо сознавая собственное ничтожество.
Оказывается, квадрат катетов равен квадрату гипотенузы. А деепричастный оборот выделяется запятыми. Кстати, что за зверь такой — деепричастный оборот? Ведь в школе проходил.
Тем не менее через год поступил с первого захода в Менделеевский институт. Не потому, что с детства мечтал стать химиком, а потому, что название понравилось — имени Менделеева. Который периодическую систему элементов придумал. И еще было одно соображение: после института в село не пошлют, химику-технологу там делать нечего. А деревня надоела. Молодежи не осталось, в кино надо за шесть километров топать. К тому же мать-пенсионерку старшая сестра надумала забрать к себе в райцентр.
В институте пришлось снова плотно садиться за учебники. Повышенную стипендию, как отличник, он задницей высиживал. В сутках было тридцать три часа, а завтрак заменял ужин. И наоборот. Даже на выездах в подшефный совхоз — на сенокос, на уборку картошки — он не расставался с книгами.
И в попойках по случаю стипендии не участвовал.
Во-первых, потому, что лишь на нее, стипендию болезную, и жил, во-вторых, не хотел терять время по пустякам.
Барином себя почувствовал, когда попал в город Ступино, на химкомбинат, стажером начальника смены. Он тут преддипломную практику проходил — понравилось. Учли пожелание отличника учебы при распределении.
В тихом зеленом Ступине было хорошо — цивилизации навалом и Москва рядом. Быстро привык к городу, замирающему после девяти часов у телевизоров, привык к грязноватым цехам комбината, втянулся в неторопливое чтение мудрых книг, после которых не надо было сдавать зачеты. Еще он привязался к преподавательнице русского языка и литературы Аллочке, которая ему духовный мир раздвигала не по дням, а по часам. Однокомнатную квартиру получил. Будущий тесть, из ступинских шишек, помог, расстарался для молодого, растущего специалиста. А чего там!
