И наконец, она снова могла есть то, что любила. Считалось, что девицы, занятые охотой на мужей, должны играть, роль утонченных созданий и есть мало, как птички. Учитывая качество еды, подаваемой на светских приемах, это было для Пенелопы настоящим мучением. «Вот оно, – злорадно думала она, вонзая зубы в восхитительный эклер, – главное преимущество старой девы».
– Святые небеса! – простонала Пенелопа, радуясь, что она за столиком одна и ее никто не видит. Если бы грех мог принять конкретную форму, это наверняка было бы пирожное.
– Вкусно?
Пенелопа подавилась эклером и закашлялась.
– Колин, – выдохнула она.
– Пенелопа, – тепло улыбнулся он. – Приятно видеть тебя снова.
– Взаимно.
Колин пару раз качнулся на каблуках, глядя на нее.
– Хорошо выглядишь.
– Ты тоже, – отозвалась Пенелопа, пытаясь сообразить, куда бы сунуть недоеденный эклер, но не нашла подходящего места и опустила руку с эклером вниз.
– Симпатичное платье, – сказал Колин, указав на ее платье из зеленого шелка.
Пенелопа смущенно улыбнулась:
– По крайней мере, не желтое.
– Точно. – Он ухмыльнулся, и лед был сломан. Все-таки странно. Казалось бы, она должна чувствовать себя скованно в присутствии любимого мужчины, но в Колине было нечто такое, что настраивало всех на непринужденный лад.
Впрочем, Пенелопе не раз приходило в голову, что она полюбила Колина еще и потому, что рядом с ним она чувствовала себя в ладу с собой.
– Элоиза сказала, что ты прекрасно провел время на Кипре.
Колин усмехнулся:
– Я не мог устоять от соблазна посетить место рождения Афродиты.
Пенелопа невольно улыбнулась, заразившись его хорошим настроением, хотя ей меньше всего хотелось говорить о богине любви.
– Там действительно так солнечно, как говорят? – поинтересовалась она. – Впрочем, можешь не отвечать. Я вижу это по твоему лицу.
– Похоже, я немного загорел, – кивнул он. – Матушка чуть не упала в обморок при виде меня.
– Наверное, от восторга, – произнесла Пенелопа с нажимом. – Она ужасно скучала, когда ты уехал.
Колин склонился ближе.
– Послушай, Пенелопа, ты же не собираешься пилить меня? Мне вполне достаточно упреков мамы, Энтони, Элоизы и Дафны, чтобы безвременно скончаться под грузом вины.
– А что же Бенедикт? – не удержалась Пенелопа.
Он метнул в нее хитрый взгляд.
– Его нет в городе.
– Что ж, это объясняет его молчание.
Колин скрестил руки на груди и уставился на нее сузившимися глазами.
– Ты всегда была такой дерзкой?
– Я это тщательно скрывала, – скромно отозвалась Пенелопа.
– Теперь понятно, – сухо заметил он, – почему ты так сдружилась с моей сестрой.
– Это следует понимать как комплимент?
– Я бы не посмел сказать что-нибудь другое, не рискуя своим здоровьем.
Пенелопа лихорадочно размышляла, пытаясь придумать остроумный ответ, когда услышала какой-то звук, похожий на шлепок. Опустив глаза, она увидела на чистейшем деревянном полу желтоватый сгусток крема, вывалившийся из ее недоеденного эклера. Вскинув взгляд, она встретилась с зелеными глазами Колина. В них плясали смешинки, хотя он пытался сохранить серьезное выражение.
– Какой позор! – сказала Пенелопа, решив, что единственный способ не умереть от стыда – это признать очевидное.
– Думаю, – сказал Колин, выгнув бровь с самым бесшабашным видом, – нам лучше сбежать отсюда, пока никто ничего не заметил.
Пенелопа бросила растерянный взгляд на выпотрошенный эклер, который она все еще держала в руке. Колин разрешил ее сомнения, кивнув в сторону растения в горшке, стоявшего неподалеку.
– О нет! – выдохнула она, округлив глаза.
Колин склонился к ее уху:
– Смелее.
Взгляд Пенелопы метнулся от эклера к растению, прежде чем вернуться к лицу Колина.
– Я не могу, – прошептала она.
– Из всех шалостей это самая невинная, – заметил он.
В его глазах светился вызов, и хотя Пенелопа не имела склонности к детским выходкам такого сорта, трудно было устоять перед полуулыбкой Колина.
– Ладно, – сказала она, шагнув вперед, и опустила эклер в горшок с растением. Затем, воровато оглядевшись, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, повернула горшок так, чтобы листья прикрыли свидетельство ее преступления.
– Не думал, что ты решишься, – усмехнулся Колин.
– Ты же сам сказал, что это невинная шалость.
– Да, но это любимая пальма моей матери.
– Колин! – Пенелопа потянулась к горшку с явным намерением извлечь злосчастный эклер. – Как ты мог позволить мне… Хотя постой. – Она выпрямилась, прищурив глаза. – Это же не пальма.
– Разве? – поинтересовался он с самым невинным видом.
– Это апельсиновое дерево.
Колин вскинул брови:
– Неужели?
Пенелопа сердито нахмурилась. По крайней мере, попыталась. На Колина Бриджертона было трудно сердиться. Даже его мать однажды посетовала, что сделать ему выговор практически невозможно.
Он покаянно улыбался, говорил что-нибудь забавное, и вся злость пропадала.
– Ты пытаешься внушить мне чувство вины, – сказала Пенелопа.
– Каждый может спутать пальму с апельсиновым деревом.
Она едва удержалась, чтобы не закатить глаза.
– Нуда, если не обращать внимания на апельсины.
Он задумчиво пожевал нижнюю губу.
– Хм, апельсины на пальме – это, пожалуй, чересчур.
– Тебе не говорили, что ты ужасный лжец?
Колин выпрямился, одернул жилет и вскинул подбородок.
– Вообще-то я отличный лжец. Но в чем мне действительно нет равных, так это в умении принимать покаянный вид, будучи пойманным.
Ну что можно сказать в ответ на подобное признание? Тем более что никто не мог выглядеть более милым, чем Колин Бриджертон, стоявший перед ней со сцепленными за спиной руками, уставившись в потолок и сложив губы в трубочку в невинном посвистывании.
– Тебя в детстве когда-нибудь наказывали? – поинтересовалась Пенелопа, резко сменив тему.
Колин выпрямился, изобразив подчеркнутое внимание.
– Прошу прощения?
– Тебя наказывали, когда ты был маленьким? – повторила она. – Тебя вообще когда-нибудь наказывали?
С минуту Колин молча смотрел на нее, гадая, понимает ли она, о чем спрашивает. Наверное, нет.
– Э-э… – сказал он, не зная, что еще сказать.
Пенелопа испустила снисходительный вздох.
– Видимо, нет.
Будь он менее терпимым или будь рядом с ним кто-нибудь другой, а не Пенелопа Федерингтон – в которой, как он знал, не было ни крупицы злобы, – Колин мог бы обидеться. Но, будучи на редкость покладистым парнем и учитывая, что Пенелопа Федерингтон была верной подругой его сестры бог знает сколько лет, Колин, вместо того чтобы осадить ее ледяным взглядом (который, впрочем, ему никогда не удавался), улыбнулся и спросил:
