И она началась.
Сомкнутым строем двинулись обезьяны на приступ стен Ланки. Но дорогу им преградило воинство Раваны. Грохот пронёсся над землёй: столкнулись тысячи щитов, десятки копий ударили в панцири, сотни тысяч стрел с визгом впились в кольчуги.
Жёлтый обезьяний поток налетел на чёрную стену ракшасов, остановился, рассыпался на ручейки, разлетелся брызгами. Зазвенели мечи. Мчались колесницы, запряжённые быстрыми конями. Ливни дротиков понеслись над землёй. Словно разъярённые слоны, шли воины друг на друга.
Если падал пронзённый мечом полководец и его отряд оставался без вожака, на место погибшего вставал другой, и воины снова обретали мужество.
Но впереди обезьян сражались Рама и Лакшмана. Ливни стрел обрушивали они на врагов, и ракшасы падали на поле, как скошенная трава.
Вот уже дрогнули их ряды, и глотки обезьян исторгнули тысячеголосый крик радости. Ракшасы стали отступать. Напрасно Равана метал дротики и разил обезьян палицей. Что мог поделать он один против тысяч?
Кумбкахарны и его первая битва с Лакшманой
И тогда, видя, что победа готова отвернуться от него, Равана решил позвать на помощь своего брата Кумбкахарны. Посланные им ракшасы бросились назад в город, вышли потайным ходом и устремились к горам, где в одной из пещер спал уже пять лет брат Раваны.
Они приблизились к горе и увидели, что трава у входа в подземелье колышется. Могучий ветер то вырывался из пещеры, то вновь устремлялся в неё. Держась за каменные стены и освещая себе дорогу факелами, посланцы вошли в пещеру и увидели зрелище, которое лишило их дара речи. Посреди огромного зала, свод которого терялся в темноте, лежал великан, а вокруг него стояли блюда с зажаренными оленями и кабанами, а также бочки с вином и водой.
— Что это, слон, похожий на человека, или человек, которого нельзя отличить от слона? — в ужасе стали спрашивать, придя в себя, посланцы. — Не убьёт ли он нас во гневе, если мы нарушим его сон?
Но как ни велик был их ужас, они не посмели не выполнить приказа Раваны и принялись будить великана.
Сперва они щекотали ему копьями в носу, потом вонзали стрелы в пятки. Затем, видя, что исполин не просыпается, стали шуметь, бить в барабаны, кричать, а в конце концов привели молодого слона и пустили его бегать по животу великана.
Но Кумбкахарны даже не заметил этого. Он захрапел ещё сильнее, и ракшасы, увидев, что нет на свете силы, которая могла бы разбудить его, понуря головы, собрались было покинуть пещеру. Как вдруг Кумбкахарны пошевелился, перевернулся со спины на бок, открыл один глаз и зевнул: истекло пять лет сна, великан проснулся, чтобы поесть.
Не обращая внимания на ракшасов, исполин потянулся, громоподобно икнул, сел и, схватив обеими руками зажаренную кабанью тушу, отправил её в рот. Так он уничтожил двести оленей и пятьсот кабанов, выпил сорок бочек воды и вина и был готов снова упасть на спину и захрапеть, как вдруг в тусклом свете факелов увидел воинов, в ужасе столпившихся вдоль стен.
— Что надо вам, ракшасы? — хриплым голосом спросил он.
— О великий и несокрушимый Кумбкахарны, мы пришли по велению твоего брата Раваны, — отвечал старший из посланцев, — Страшная беда обрушилась на Ланку. Непобедимые в боях воины Рама и Лакшмана с полчищем обезьян напали на нас, чтобы разрушить город и отнять у твоего брата любимую жену Ситу. Равана ждёт тебя. Если ты не придёшь, Ланка падёт, а твой брат погибнет.
Кумбкахарны был жесток и глуп и, хотя он прекрасно знал, что никогда у его брата не было жены Ситы, огонь ненависти запылал в его сердце. Он вскочил и, задевая головой свод пещеры, направился к выходу.
В одной руке он нёс меч, а в другой копьё, отравленное змеиным ядом. Железные доспехи гремели на нём, земля прогибалась под каменными сандалиями, реки выливались из берегов, когда великан переходил их вброд, вершины гор содрогались, когда он задевал их.
Воины Раваны послушно бежали следом.
— Отчего это чёрные тучи сгустились и опустились так низко? — шёпотом спрашивали они друг друга. — Смотрите: синие вороны каркают, кружась над Кумбкахарны, а шакалы хрипло лают…
В это время затянутое облаками небо прорезала огненная стрела: небесный камень, пущенный руками богов, пронёсся над Ланкой и упал в море, вызвав огромные волны.
— Быть беде! — решили ракшасы.
Но великан шёл, не обращая внимания на зловещие приметы. Он перемахнул через горы, окружающие Ланку, и очутился перед городскими стенами.
Воплями радости встретило его появление войско. Сам Равана поспешил навстречу.
— Я не вижу твоих врагов, — сказал ему Кумбкахарны, свирепо вращая глазами. — Где эти братья, пришедшие с севера? Сейчас я уничтожу их по одному.
И тогда из лагеря вышел Лакшмана и, не таясь, стал приближаться к великану. В руке его был только дротик. Он шёл на исполина с открытой грудью, не прикрыв голову шлемом.
Кумбкахарны двинулся ему навстречу. Обе армии затаили дыхание. Начался бой.
Кумбкахарны поднял меч и первым нанёс удар. Ловким движением Лакшмана отразил его и сам метнул дротик. Великан швырнул навстречу дротику меч, они столкнулись и, звеня, упали в траву. Тогда Лакшмана вырвал из земли огромное дерево и, размахнувшись, ударил им великана. Тот зашатался, но собрал силы и метнул в Лакшману копьё.
Лакшмана со смехом уклонился и только кончик копья задел, пролетая, его руку.
— Какая пустяковая царапина! — крикнул Лакшмана. — Ты плохо целишься, ракшас! А теперь берегись! — И он нагнулся, чтобы поднять громадный камень и нанести им решающий удар великану.
Но камень, который он начал так легко поднимать, вдруг стал тяжелеть и наконец сделался тяжелее горы. Он выскользнул из рук воина. Ноги Лакшмана подкосились, он без сил опустился на землю.
Радостный вой вырвался из груди Кумбкахарны — ведь копьё было отравлено. И крики всех воинов, собравшихся на поле, ответили ему: радостные — это кричали ракшасы, и печальные — это в ужасе восклицали воины Сугривы.
Сам Рама выбежал на поле и опустился на колени рядом с братом. Он перенёс его в лагерь, расстелил на земле плащ и положил на него Лакшману.
Полуденное солнце, взглянув на эту картину, печально закрылось облаком.
Подвиг Ханумана
Сражённый копьём ракшаса, Лакшмана лежал на плаще. Глаза его были закрыты, дыхание еле слышно. Яд, которым был смазан наконечник копья, растекался по телу. Рана раскрылась.
— О, Лакшмана, брат мой! — воскликнул Рама. — Почему я не отговорил тебя от опасного похода? Почему не вышел вместо тебя против ужасного Кумбкахарны?.. Сугрива, прикажи своим воинам разыскать на Ланке самых искусных лекарей, пусть они осмотрят моего брата!
Сорок самых искусных врачевателей тотчас были доставлены обезьянами из разных концов Ланки. Они осмотрели Лакшману, и каждый покачал головой. Что может спасти от змеиного яда, проникшего в сердце? И только один, самый старый лекарь, всю жизнь проживший в лесах, подумав, сказал:
— Есть только одно средство. У северных границ Индии, в Гималаях, там, где земля касается неба, есть гора. На вершине её растёт много трав. Эту гору легко узнать — она стоит особняком. Травы, растущие на ней, все целебны, и среди них есть такая, которая одна способна выгнать яд из сердца воина. Трава эта очень редкая, и женщины, которых посылают собирать её, часами ползают на коленях, раздвигая руками стебли. Но торопитесь: человек, поражённый ядовитым копьём, умирает, не пережив первого заката. Осталось всего полдня.
— Целых полдня! Разве это мало? — воскликнул доблестный Хануман.
Он взмыл в воздух и устремился на север. Он мчался, как стрела, со свистом прорезая облака, то взмывая выше гор, то опускаясь к самой земле.
Он летел, поглядывая на солнце, которое величественно и невозмутимо двигалось, оставив позади зенит.
Но Гималаи так далеко от Ланки, что даже Хануман не скоро добрался до них. Был уже вечер, когда он достиг предгорий и увидел стоящую отдельно гору. Солнце уже склонилось к горизонту, и длинные голубые тени ползли по земле. Хануман опустился на вершину горы, стал на колени и начал торопливо искать волшебную траву. Он перебирал пальцами стебли, наклонялся к самой земле, но ночь наступала быстро, и он понял, что не успеет. Тогда могучая обезьяна поднялась во весь рост, чудовищно увеличилась в размерах, обхватила руками гору, издала долгий тоскливый крик и, присев, вырвала гору из земли. Держа её у груди, как ребёнка, Хануман поднялся в воздух и пустился по закатному небу в обратный путь.
— О ты, Ветер, гонящий тучи! — молвил Хануман. — Леса и океан боятся твоего могучего дыхания. Ты видишь, отец мой, скоро солнце скроется за горизонтом. Помоги мне достичь Ланки раньше, чем мрак упадёт на землю!
И бог ветра снова внял мольбам своего сына. Могучий вихрь зародился в ущельях гор, подхватил Ханумана и с невероятной быстротой помчал его.
