Не стоит удивляться, ибо азарт привлекает ее более всего и она не постесняется, конечно, оставить на корабле все свои деньги. Нужно признать, что у девочки сильный характер.
На этом месте мои размышления были прерваны тем, что мы прибыли на Бейкер-стрит. Я расплатился с шофером и направился к тому месту, где должна была, как вы понимаете, находиться резиденция Гояца. Вскоре я разыскал нужный мне дом, из — за занавесок на окнах которого пробивался свет.
В одном из моих карманов находился маленький автоматический револьвер калибра «20», одна из тех игрушек, из которых хорошо стрелять по мухам. Я захватил его на всякий случай, кроме своего основного «38», находящегося в нужном месте. Я вынул «20» из кармана и уложил с помощью специального приспособления под подкладку моей шляпы. Этот мой старый фокус не раз был мне полезен. Таким образом, револьвер оказался у меня на голове.
Я закурил сигарету, поднялся по ступенькам и постучал несколько раз в дверь.
Через несколько секунд дверь тихо открылась, и на пороге показался японец. Я невольно вздрогнул, хотя мне и известно, что у Гояца всегда служили японцы.
— Мистер Гояц дома? — спросил я. — Мне крайне необходимо срочно поговорить с ним.
Дверь открылась пошире.
— Вы подождать здесь. Я пойду посмотреть.
Когда он вернулся, я выдал ему сзади между ухом и основанием черепной коробки очень красивый удар правой, и на лету поймал его, когда он уже падал. Потом посадил его у стены, закрыл дверь и поднялся наверх. Там я открыл еще одну дверь и оказался в коридоре, куда выходило еще несколько дверей. Из-за одной двери доносились голоса, и слышался звон стаканов.
Я поспешно подошел, приоткрыл дверь, просунул голову, осмотрелся и вошел в комнату.
За столом сидели четыре парня, азартно играющие в покер. В углу комнаты Лотти Фрич, подруга Кастлина, положив ноги на стул, читала газету. У меня появилось ощущение, что адресом я не ошибся.
Итак, парни, дела идут?
Я достал из кармана свой «38» и держал его, чтобы они могли увидеть оружие. Они не шевелились, и руки их находились на столе по хорошей американской привычке, Добрый вечер, Лотти. Как дела, Кастлин? Послушайте, храбрецы, бесполезно нервничать и петушиться, пойдем рука об руку, а? Я не хочу отнимать ваше время и напрасно терять свое. Дайте мне некоторые сведения и можете спокойно вернуться к своему приятному занятию.
Тип, сидевший против двери, крупный парень с жирными волосами, рассмеялся и сказал:
— Ну и ну! Ведь это Лемми Кошен, даю слово. Вот не ожидал увидеть тебя здесь и даже с петардой! Скажи-ка, пожалуйста, петушок, ведь не собираешься же ты атаковать нас, а?
— Послушайте меня, пареньки, — сказал я им со сладкой улыбкой, — вы меня знаете достаточно хорошо, чтобы понять, что я поступаю так не в первый раз. Итак, достаточно болтовни. Где Гояц?
— Здесь его нет, не правда ли, парни? Если бы мы даже знали, где он, то постарались бы это забыть. Но скажи, пожалуйста, Лемми, я — то думал, что ты находишься в глубине Миссури, занимаясь государственными делами!
— Закрой свой рот, — ответил я ему, — довольно шутить. Если ты не скажешь, где Гояц, я уничтожу твой нос. Вмешалась девушка:
— Проклятье! К чему столько тайн? Если он хочет знать, где Гояц, надо ему сказать, этому подонку! Гояц достаточно взрослый, чтобы заняться им самому. Что ты ищешь, Лемми? Хочешь сунуть свой длинный нос в какую-нибудь комбинацию, а? Так ты ошибся адресом!
— Довольно, Лотти! Я никогда не был так серьезен, как сейчас. Где Гояц?
Она встала.
— У меня есть его адрес. Он где — то за городом.
Она взяла со стола маленькую черную шелковую сумочку и открыла ее. Наверное, она хотела достать оттуда кусок бумаги с адресом. Но тут я сообразил, что мне нужно узнать еще немало вещей, а я позволил провести себя, как мальчик. В руках у нее оказался маленький пистолетик. Одновременно у меня создалось впечатление, что в правую руку мне вонзили раскаленное железо. Мой пистолет выпал, и эти четверо подонков кинулись на меня, как звери, и принялись меня обрабатывать. Когда они кончили свою работу, я невольно вспомнил демонстрацию коммунистов в Нью-Йорке, на которую набросились разъяренные флики. То, что сделали со мной эти типы, трудно рассказать. Под конец они спеленали меня, как сосиску, при помощи веревки и положили около стены.
Парень с жирными волосами обшарил мои карманы, и я поздравил себя с тем, что те 10 тысяч долларов остались дома. При себе у меня была 1000 долларов, и он их забрал. Потом отступил назад и стал разглядывать меня.
— Ну, пижон, — усмехнулся он, — что ты ттеперь скажешь? Ты отдаешь себе отчет, Лемми Кошен, знаменитый гангстер, что попался, как желторотый птенец. Ты теперь не сможешь заняться своими мозолями.
Лотти обошла вокруг стола и подошла ко мне. Посмотрев на меня, она рассмеялась.
— О чем ты думал? — спросила она. — Неужели тебе не говорили, что и женщины иногда носят оружие? Вот, получи от меня на память! Она отошла немного и ударила меня ногой по лицу, а эти каблуки причиняют чертовскую боль. Мне казалось, что кровь течет у меня отовсюду, а правая рука заставляет меня трястись.
— Очень хорошо, дорогие мои насмешники, — сказал я. — Но не воображайте только, что такой фазан, как Гояц, способен конкурировать с таким китом, как Сигелла. Вы представляете, что будет, когда Сигелла узнает, что тут произошло?
Лотти возмутилась.
— Не говори глупости! С сегодняшнего дня нас никто больше не увидит! И Сигелла, не больше, чем другие. В этом городе нас не будет!
Я чувствовал, что теряю сознание. Меня прислонили к стене, и я все старался найти более удобное положение. Руки мои были связаны за спиной, и боль в правой руке не доставляла ничего приятного. Но мне казалось, что пуля из пистолета Лотти прошла на несколько сантиметров выше запястья и не задела кость. Это было для меня большой удачей.
Она принялась за газету, внимательно изучая какую-то статью, а четверо парней спокойно продолжали прерванную моим приходом партию в покер, попивая при этом виски.
Где — то в соседнем помещении часы пробили десять раз. Я проклинал в душе свою глупость: сунулся один в гнездо головорезов и, как лопух, дал себя провести этой Лотти!
Прошел час. Парень с жирными волосами, обыгравший остальных, сунул деньги в карман и сказал, смеясь:
— Настало время смываться, друзья! Лотти, что мы будем делать с этим сорвиголовой?
Он смотрел на меня. Я закрыл глаза и делал вид, что вот-вот потеряю сознание.
— Не беспокойтесь о нем. Ниска и я уведем его. Гояц потом сам им займется.
Она пошла в другую комнату. Парни забирают свои вещи и уходят, а японец, которого зовут Ниска, начинает уборку. Я слышу, как где — то поет Лотти. Моя шляпа находится под столом. Еще одна удача! Она упала в хорошее место, когда эти подонки напали на меня! Там револьвер, и если мне удастся развязать руки, я покажу им, почем фунт лиха!
— Слушай-ка, — обратился я к японцу. — Если ты не послушаешь меня, то в один из дней я захвачу тебя и отделаю, что тебе уже не придется никому об этом рассказывать, желтое отродье в подтяжках!
— Вы заставляете меня смеяться! — ответил он весело.
Вошла Лотти.
— Послушай, девочка, — жалобно проговорил я, — есть ли у тебя хоть немного сердца? Ты же отлично знаешь, что всадила в мою правую руку драже! Кровь из нее так льется, как из фонтана Версаля, и ты могла бы наложить на нее повязку, если не хочешь, чтобы я околел из — за этого!
— Я с удовольствием всадила бы тебе туда раскаленное железо, моя любовь! — сказала она. — Но, может, ты и прав…
Она открыла сумочку и достала револьвер.
— Послушай-ка, Ниска, развяжи его, он нее в силах пошевелиться, и обвяжи ему руку салфеткой, или чем-нибудь, что окажется под рукой, а то он пачкает мой ковер. И будь осторожен, Лемми, при малейшем движении я сделаю дырку в твоем горле, ты ведь знаешь, что я стреляю хорошо!
— Ну, конечно, тебе нечего бояться!
Японец вышел, потом вернулся с салфеткой и бинтом. Он перерезал веревку, и я пошевелил рукой и стал рассматривать ее. Как я и предполагал, Лотти прострелила мне руку навылет, пуля вышла с другой стороны. Японец разрезал рукав моего пиджака, промыл рану, положил с обеих сторон по тампону и забинтовал ее. Мне показалось, что рука моя становится деревянной: японец, помня о полученном ударе, не слишком со мной церемонится.
Я привалился к стене, закрыл глаза и начал понемногу сползать вниз.
Стоя по другую сторону стола, Лотти наблюдала за мной с револьвером в руке.
— Итак, пижон, — проговорила она, — это, кажется, тебе не очень нравится? Я думала, ты потеряешь сознание.
Я застонал.
— Мне так плохо, — пролепетал я. Говоря это, я со связанными ногами, головой прыгнул на японца и боднул его в бедро. Он упал на меня как раз в тот момент, когда Лотти выстрелила.
Японец взвыл. Он принял пулю, предназначенную для меня. В то время как Лотти, растерявшись, стреляет куда попало, я ныряю под стол. Шляпа рядом, но я пятидесяти сантиметрах вижу ноги Лотти, и, хватая ее за лодыжки, тяну к себе. Она падает, а я ловлю руку, в которой зажато оружие, и крепко стискиваю. Пистолет падает на пол.
