жаловали, а потому они помалкивали. К тому же очень уж хотелось верить, что вот оно, искомое дешевое и быстрое чудо-средство, как всегда быть с хлебом.
Немало сил для повсеместного внедрения травопольной системы приложил ее автор, Вильямс. В своих суждениях он был зачастую излишне категоричен. Достаточно сказать, что Вильямс, этот главный агроном страны, как его неофициально именовали, вынес приговор бороне: она, мол, разрушает структуру почвы. А ведь Овсинский, Тулайков, Фолкнер, Мальцев, Бараев в один голос заявляют, что борона — чудесное орудие: без нее ни влагу закрыть, ни сорняк «сковырнуть».
Не следует, однако, думать, что между тремя нашими учеными шла какая-то ожесточенная борьба. Никакой борьбы с травопольной системой не вели ни Тулайков, ни тем более Прянишников. Как впоследствии не будет вести ее и Мальцев. Более того, Терентия Семеновича даже, считали продолжателем дела Вильямса. Не случайно еще академик Н. И. Вавилов вручал Мальцеву медаль ВАСХНИЛ за развитие идей Вильямса. Просто каждый из ученых в науке о земле шел своим путем, в конкретных обстоятельствах искал и находил свои рецепты врачевания земли.
Но и с самим травопольным учением судьба обошлась сурово. Внедренная повсюду и в широких масштабах, система Вильямса далеко не везде и не всегда давала именно ту отдачу, на которую рассчитывали земледельцы и которую гарантировал автор. Кроме того, севообороты, составленные на основе травопольной системы земледелия, требовали значительных площадей, занятых незерновыми культурами. Кое-где это приводило даже к снижению валового производства зерна, хотя зачастую и увеличивало урожайность площадей, занятых зерновыми культурами. И тогда с «травополкой-балаболкой» повели решительную и несправедливую борьбу. Ее искореняли повсюду, даже там, где она была явно ко двору. В результате страна лишилась, прежде всего, семян кормовых трав, а как следствие — и большого количества кормов для общественного животноводства. «Травополку» пришлось долго восстанавливать, и делалось это уже с разумным пониманием плюсов и минусов травопольной системы.
К сожалению, отвергнув «травополку», на смену ей призвали не менее однозначную систему земледелия — пропашную. Ставку сделали, прежде всего, на магическую силу кукурузы. Хорошая сама по себе, эта система земледелия превращалась во зло там, где по природно-климатическим условиям она не должна была и не могла существовать. Ведь подчинить природу можно только послушанием ей. Иного пути нет. А противопоставлять природе какую бы то ни было систему — пусть и самую разумную! — без учета особенностей данного региона или даже района — совершать ошибку. Особенно серьезную промашку допустили на целине в первые годы ее освоения.
На второй год подъема целины Терентий Семенович, обеспокоенный судьбой новопаханного поля, самого большого в стране и самого для нее важного, пророчески писал в открытом письме ученым-агрономам:
«Если мы целинные земли будем разрабатывать плугами с отвалами, а потом каждый год их снова будем пахать с оборотом пласта, то, по правде говоря, скоро мы эти новые земли превратим в старые, и скорее там, где сравнительно небольшой гумусный слой: от такой работы и структура почвы скоро разрушится, скоро разрушатся и органические вещества. Надо обязательно найти такие способы обработки, которые сберегли бы эти ценности, рационально бы их расходовали и еще больше их создавали; чтобы обработка почвы не мешала, а содействовала однолетним растениям создавать условия почвенного плодородия».
Предостережениям старого хлебороба тогда не вняли. Что из этого вышло — мы знаем: черные бури, падение урожайности. Ну, а почему не вняли? Ответ найдем в книге Федора Моргуна «Поле без плуга». Автор считает, что в первые годы освоения целины, когда земля была особенно жирной, когда снимались сливки с нее и однажды получили даже более миллиарда пудов хлеба, радость победы затмевала какие бы то ни было опасения будущих поражений. Не только не возникало сомнения «пахать или не пахать?», не было вопроса куда более простого: «Как пахать?» Все казалось ясным. Зачем люди пашут землю? Чтобы уничтожить сорняки, чтобы воздух и вода легче проникли к полезным бактериям, которые вырабатывают пищу для растений.
Но это не так — утверждал уже тогда Мальцев. Если не нарушать структуру почвы, вода и воздух проникнут в глубь поля сами по себе, без нашей излишней помощи. А сорняки надо уничтожать в паровом поле. И о сроках сева имел свое особое мнение Терентий Семенович: лучше всего сев начинать во второй половине мая. Иное дело, что способ обработки почвы на целине нужен был иной, чем мальцевский, пригодный для Зауралья. Зауралье не знает тех ветров, которые характерны для целины. А потому безотвальная вспашка, внедренная на курганских полях, защищенных лесами, целину спасти не могла бы. И орудия обработки почвы, сконструированные Мальцевым, — безотвальный плуг, особые лущильник и борона — на целине были бы слабоваты. Там нужны были орудия, более мощно противостоящие стихиям. Да и сам Терентий Семенович постоянно подчеркивал, что его система земледелия не является универсальной, что ее надо применять не без оглядки на природу, а именно с учетом особенностей почвенно-климатических условий данной местности.
Опираясь на свой большой опыт земледела и хлебороба, на глубокое знание агрономии и марксистско-ленинской философии, диалектического метода познания природы и ее законов, Мальцев разработал ряд крупных вопросов современного земледелия. Бесспорен его авторитет в обосновании роли однолетних культур в процессе земледелия. Считалось, что они уменьшают запасы органического вещества, понижают плодородие почвы. А восстановить его могут-де только многолетние травы, особенно бобовые. Вильямс, вслед за Либихом, искренне был убежден, что хлеб отнимает силу земли, ухудшает почвенное плодородие, а многолетние травы — улучшают. Десять лет проверял Мальцев это утверждение и убедился, что оно не верно. Особенно горячо он вступился за пшеницу, которую уже добрый век упрекали в том, что она даже более других однолетних культур разрушает структуру почвы. Но ведь и в прошлом были ученые, которые думали иначе. Крупный знаток степного земледелия А. А. Измаильский около ста лет назад писал, что пылеобразная почва под влиянием развитой корневой системы пшеницы, как показали его, Измаильского, длительные опыты, вновь обретает зернистость структуры. Мальцев тоже считал, что зерновые не отбирают силу земли. Ведь любое растение, однолетнее ли или многолетнее оно, большую часть своего питания берет из воздуха. Для получения центнера сухой массы растению нужно два центнера углекислого газа. Для этого оно перерабатывает триста тысяч кубометров воздуха. В почве азота всего три-четыре тонны на гектар, а в воздухе над каждым гектаром его восемьдесят тысяч тонн — ешь и пей на здоровье, зеленое чудо природы, истощения запасов не будет, даже наличных хватит на миллиарды лет!
Много лет Мальцева занимал философский вопрос: «Если почва не находится в обработке и на ней не возделываются многолетние сельскохозяйственные культуры, почему
