Вот с каким человеком мне приходилось общаться. Он даже стал моим своеобразным пропуском в жизнь. Я с ним словился позже на зоне. Но о лагерных перипетиях не сейчас.
В тот вечер мы с Мухой все же накидались. Пили по босяцки в гараже. Включили Шуфика, тогда он еще не скурвился и пел, даже, наверное, неплохо, хоть сам ни черта не смыслил в той жизни, о которой пел. Наверное, после первой пол литры Муха наклонился к моему уху, и так по-заговорщицки с интригой в мутных глазах прошептал:
– Есть, брат, хата. Ювелир один там кости бросил. Мне на нее наколку дали верную. Баблом фраер заряжен, что Брежнев орденами.
– А при каких тут Генсек, он же помер?
– Да так, для образного сравнения, – ответил мне Муха. – Он, этот фуцин, в «Прогрессе» работает.
Это ювелирная мастерская такая, котируется в городе, не в пример другим. Муха продолжал:
– Короче, Денис (так меня кличут от фамилии), там лаве, цацки, рыжего лома немерено, даже брюлики.
– Это тебе кто расклад такой подробный метнул, сексот обэхэссный, – прикололся я. Но он был, кажется, сама серьезность. Посмотрел мне прямо в глаза и добавил:
– Мне филки нужны, Ванька, как воздух. Много надо! Хочу своей машину купить и на Мальдивы с ней скататься.
Да, любил он свою, кстати, тоже Ленкой его пассию звали. Тогда я его понял, и подписался на авантюру. Кстати, и мне бы лишние деньги не помешали. Мы с моей Леночкой решили пожениться, так что, сами понимаете, не маленькие.
Весь слам с обнесенной хаты перевозить решили из гаража в съемную Мухину комнату. Он снимал ее для общения со своим Ленусиком. Так он ласково называл ее, как-то по-собачьи. Мне она всегда не особо импонировала. Кошелка с амбициями и мелированной ботвой. Вторая комната в квартире была наглухо заколочена. Там тесно покоилась утварь хозяйки, которая выехала в Талин. Словом, никто не мешал. Хавира грамотная, не запаленная. Муха рассказал своей пассии, что уезжает на пару дней в командировку недалеко, под Новосибирск.
– Она у меня правильная, не должна знать, чем мы занимаемся, – говорил тогда Муха. Он и сам еще не дыбал, влюбленная голова, чем она занимается.
Когда он уезжал, Лена не приходила на квартиру… одна, но ключи у нее были. После делюги мы перевезли трофеи в мой гараж. Но необходимы было их переправлять, так как мой папахен обещался посетить любимое заведение через день.
– Сейчас там тихо, – шептал Муха. – Свезем, и в порядке все будет. Ты, кстати, как, планы какие после всего.
– А какие планы, уже поздно, домой, отосплюсь.
– Я тогда к Ленке, соскучился. Она, небось, уже спит, но я разбужу, рада будет. Я точно знаю.
Я тогда промолчал, закурил новую сигарету и повернул машину в знакомый двор. Пока муха копошился в багажнике, я, взяв ключи, пошел первым, в руках у меня была упаковка со стереосистемой, совершенно конолевой, «Голд Стар» – корейская золотая звезда. Подойдя к оббитой сухим рейками двери, поставил коробку и вошел ключом во влагалище замка. Ключу стало хорошо, он бесшумно совершил поворот, поставив подругу в другую позицию, и калитка распахнулась, обнажая передо мной вечернее «бунгало».
Первое, что я услышал, это булькающая мелодия «Энигмы». Она была не навязчива и сочилась именно из той комнаты, что снимал муха для связи с Ленусиком. Лунный свет из кухонного окна, лишенного штор, осветил мне прихожую. На полу хаотично валялась пара женских туфлей… и… и мужских тоже. Последние стояли более интеллигентно, но имели оббитые носки и слегка стоптанные задники. Стремные колеса, одним словом.
Не закрывая за собой двери, я пошел по цепочке вещдоков. Следующая была кофточка. Я помню, ее Муха покупал у одного барыги, тот привез ее из Италии, ну, или из Турции. «Ленка будет визжать», – вынес вердикт Муха. Но пока визгов я не слышал. Следом после итальянской кофты небрежно, так рисуют картографы жирные реки на географических атласах, растянулись хипповатые джинсы. Колготки, юбочка, о! … бюсга… лифчик, плавочки.
Я поднял голову, сам уже стоял на пороге комнаты и открытия. Передо мной раскинулась тахта. Мелированный клубок, похожий на японского хина или Пиккенеса, нервно подпрыгивал в волосатой промежности студента-мачо. Тот с каллигуальной миной прищурил глаза, и время от времени поглаживал свою наложницу по «пикенесу». Оральный секс Ленусик-пиккинесик, надо отметить, делала самозабвенно. «Интересно, – подумал я. – А Мухи она тоже так истерично исполняет арии на кожаной флейте». За спиной появился он.
– Это, что… она? – несколько неуверенно с хрипотцой спросил Муха, роняя на пол картонную коробку, полную денег. Деньги были для нее.
Падение заставило совокупаторов покинуть астрал. Мачо расклеил веки, умилительную геометрию лица сменил скованный ужас. Мелированный шар вздрогнул и оторвался от кормушки. Ленусик обернулась, скользкий и напуганный фаллос-имплантант поспешил покинуть ее бесцветный от трения рот. Глаза у нее стали круглые и светились в темноте, как та луна-фонарь в облезлом окне, синтез отчаяния и конкретной непонятки застыл в них. Такие глаза бывают еще после принятия легких драгс.
Муха зажег свет. Он думал тем, что ниже диафрагмы. Его торкнуло и вот-вот должно было расколбасить. На стене с пошарпанными обоями, как горчичник на сгоревшей на солнце и уже облазивающей спине, болтался глянцевый плейбоевский постер с Мальдивами и сочными девицами. Мухин заменитель, экс-е… на момент отъездов, вдруг вскочил с належенной тахты и бросился к своим веселым трусам. Муха рванул вперед, я ему не мешал, и с ноги всек своему Ленусику в те самые шлепанцы орально-сосущие. Я же слева успокоил самца студента. Он рухнул на пол рядом со своим кричащим исподнем, а потом, закатившись под тахту, засопел и потух. Муха с остервенением окучивал лярву-минетчицу. Но я ему не мешал, клянусь дрожжами, а только еще разок бросил взгляд на Мальдивы и вышел на лестничную площадку.
«Сейчас бы водки, ну, пива, кислого пива». Усевшись на бетонные ступеньки, я закурил. «А ведь Муха пошел на это ради этой вафельницы. И чуть не подставились».
«Она небось уже спит, но я разбужу, рада будет, я точно знаю». Я снова, как тогда, закурил новую сигарету и вспомнил, как мы обнесли ювелира.
Глава 5. Сиамские братья
Хавира этого фуцина алмазного оказалась матерой, на сигнашке, впрочем мы предвидели. На нее Мухе дали наколку верную. Хозяин со всей семьей отбыл на Кавказ в заслуженный отпуск. Тема была прозондирована.
– Не кексуй, Муха, – сказал я. – Возьмем через балкон, опыт есть.
Плюрализма мнений по этому поводу у нас тогда не возникло. Наколка на хату была в тот кон действительно грамотная. Балкон кушевого фраера вплотную примыкал к балкону семейства дачников-огородников. И вторые в свою очередь прозябали все лето на своем «фазендхаусе».
– Раз плюнуть, – вынес свой короткий вердикт Мишаня. – Дверь лоховская, квартира, по ходу, ни хуя не упакована.
– Ага, сейчас, там одних огородных джунглей, мама не горюй.
– В жопу зелень, работаем, – цинканул сквозь зуб Муха и зазвенел набором отмычек.
Еще в прошлом году Муха загнал слесарям на завод ящик алкоголя за сей незатейливый домушный комплектик. Я встал у лифта, с этой точки весь подъезд отлично просматривался, да и прослушивался тоже. Наша слаженная корпоративность была достойна голливудскому сюжету, … быть может. Действовали конкретно, без кипеша, понимая друг друга на языке флюидов. Дверь дачников уныло скрипнула, и Муха, пошло не вытря ноги, переступил порог. Я тихо проследовал за другом, и в отличие от него был более осторожным.
Только я затворил чахлую дверь, оббитую снаружи гробовой рейкой, а изнутри обтянутой истеричным дерматином, понял, что сейчас исполнится что-то громкое. В норе мичуринских фанатов было темно, как. … Нет, у негра в жопе я не бывал, как многие. Скорее бы я сравнил это с бабкиным чуланом или погребом, а еще так темно и безысходно, когда закрываешь пьяные в хлам глаза. Под ними скрипит и щиплет и ничего не видно, только спотыкаешься о синие хаосные пароноидальные мысли.
Стены коридора как раз напоминали головные извилины многодневно пьющего человека, трансформировавшегося на часть в животного. На ощупь я определил болтающийся велосипед, … лыжи и, наверное, палки от них… Трудно сказать точнее, быть может шест для исполнения стриптиза. Эти дачники вообще народ загадочный.
Помню, укатал на близость одну ботаничку. Все литературу читала, гербарии сушила, очки носила в роговой оправе, даже ходила как икибана. А как распоясалась, дорвалась до моего бесплатного тела, нашла, что мой член вовсе не сухой и сам я не деревянный. Так, давай открываться с особым цинизмом. Такое превращение я и в кино не видел. Кто бы подумал, что это милое создание с линзами на пешках исполняет такой чудный оральный секс. У меня аж ногти на ногах сворачивались, а после анальный, и все с криками и воплями, по ковбойски, сверху, снизу, раком, боком, что необузданная кобылица. Дошло бы и до «садомазо», но я в тот момент уже умер. А как вернулся в бренный мир, наверное, лет через десять, то первое, что увидел, это гимназистку нежно по-кошачьи играющую с моим мужским началом…
