О силе воспитательного влияния семьи говорит и письмо прп. Макария младшему брату Алексию от 22 ноября 1827 г. Он благодарит брата за присланный ему портрет умершего отца: «Благодарю сердечно и почтенного живописца, искусством сохранившего для наших воспоминаний сии черты неизменного прямодушия, общего всем доброжелательства, веры и упования на Промысел Божий, и христианского мужества, толикими скорбями искушенного и победившего плоть, мир и Диавола силою Божиею. Сие священное для нас изображение обличает во мне все низкое и нечистое, и внушает мне священные чувствования и помышления, поощряет меня к труду, успокаивает меня в смущении, разгоняет туман уныния…» Далее архимандрит Макарий называет отца «величайшим по Бозе благодетелем»[88]
Первоначальным образованием прп. Макария занимался сам отец и вел его так, что мальчик с семи лет мог делать переводы с русского языка на латинский. Хорошо подготовленный в семье, на восьмом году жизни он был принят сразу в третий класс Вяземского духовного училища. Учился Михаил очень хорошо и поведение имел примерное, но в школе пришлось ему столкнуться с непривычной грубостью и жестокостью. Протоиерей Иоанн Герболинский сохранил рассказ прп. Макария об этом периоде обучения, оставившем у него самые грустные воспоминания и подорвавшем здоровье. «Когда я был еще лет семи или осмии, – передавал Михаил Яковлевич о. Герболинскому, – отец в Вязьме, где мы жили, отдал меня в училище, которое от дому нашего было довольно далеко. Дадут мне, бывало, хлеба, картофеля или другого чего, и я остаюсь в училище целый день. Учился я хорошо, но как-то один раз урок был задан большой, и я не мог его выучить; учитель, узнав о том, сказал мне: «Послушай! если ты опять не выучишь урока, я спорю тебе всю кожу от шеи до пят». Как ребенок, я принял эту угрозу буквально и простудился, заболел и, проболев полгода, чуть не умер. С тех пор грудь и голос у меня стали слабы»[89]. Следы болезни сохранились на всю жизнь, впоследствии прп. Макарий из-за слабости голоса часто просил своих учеников читать вместо него проповеди.
Из Вяземского училища Михаил Глухарёв «за отличные успехи» был переведен в Смоленскую семинарию, в которой учился с 1801 по 1813 г. Однако в новой бурсе неокрепшую душу ожидали новые искушения: он попал в атмосферу порочных товарищей, без надлежащего надзора и воспитания как губка впитавших все пороки общества.
В 1812 г., во время перерыва в учебе, связанного с нашествием Наполеона, Михаил был приглашен одним богатым тверским помещиком учить его детей. Здесь Михаил усвоил светские приличия и манеры, что еще более выделило его из среды товарищей, и приобрел первый педагогический опыт.
В сентябре 1813 г. было возобновлено обучение в семинарии, и Михаил Глухарёв, по обычаям того времени, был назначен учителем латинской грамматики в низший класс. Теперь он упражнялся в преподавании и вместе с другими учителями «сказывал положенные проповеди».
Когда по Синодальному указу от 22 мая 1814 г. семинария должна была отправить двух лучших учеников для образования второго курса Петербургской духовной академии, Смоленский преосвященный распорядился отправить туда студента Захарию Смирягина и учителя Михаила Глухарёва (на их экипировку и путевые расходы семинария издержала немалые средства – 565 р. 30 к.).
В Петербурге студенты после экзамена были зачислены на 2-й курс Духовной академии. Здесь способности и качества Михаила Глухарёва проявились в полной мере. Религиозный и благовоспитанный, откровенный и очень доверчивый, изящный в манерах и приятный в обращении, способный и трудолюбивый, студент Глухарёв, по свидетельству современников, обращал на себя всеобщее внимание.
Из специальных предметов Михаил выбрал еврейский язык, историю и географию, от немецкого и французского отказался, так как знал их основательно, а об отказе изучать математику и физику впоследствии сожалел. В годичной ведомости 1815 г. он занимает первое место. Особенно выделяются письменные работы Михаила Глухарёва, которые вызывают одобрение строжайшего критика – свт. Филарета.
Закончил он курс академии 10-м магистром, по преданию, профессора признали за ним первое место, но затем отобрали по настоянию Филарета, который, «развивая в нем смирение, полагал за лучшее понизить его в списке студентов». «Глухарёв был одним из самых даровитых и блестящих студентов 2-го курса и кроме того, при крайней живости и некоторой восторженности, выделялся в кругу товарищей чрезвычайным изяществом, приемами и манерами светского, благовоспитанного юноши. Какие-то предубеждения против него, возникшие еще до окончания им академического курса, были причиною, что он не был оставлен при академии»[90].
Ректор Филарет, обративший внимание на талантливого юношу, нашел в нем «прекрасные качества ума и сердца», привлек к себе и на всю жизнь стал его наставником и покровителем. Биограф прп. Макария Филимонов отмечает, что, «любя и отличая его своим постоянным вниманием и расположением, Филарет не баловал его, а относился к нему довольно строго» и вел его, как говорил впоследствии сам прп. Макарий, «строптивыми путями», подвергая его терпение испытанию и еще более развивая в нем присущие с детства кротость и смирение. Несмотря на некоторую суровость и жесткость отношений ректора Филарета, студент Михаил Глухарёв понимал и ценил своего наставника и руководителя, считая его своим благодетелем, и говорил впоследствии: «Я отдал свою волю вполне преосвященнейшему Филарету, ничего не делал и не начинал без его совета и благословения и почти ежедневно исповедовал ему свои помыслы»[91].
В то время на восприимчивого и впечатлительного молодого студента Глухарёва большое влияние оказало модное религиозное движение – мистицизм; его увлекали идеи, трактуемые во всех сочинениях мистического характера, об озарении от Св. Духа, о возрождении, о преобразовании внутреннего человека: «В области религии мистицизм состоит в чувстве постоянного, живого, духовного общения с Богом и в стремлении к духовному возрождению силою внутреннедействующей в человеческом духе благодати. Таким образом, по самому существу, религиозный мистицизм есть душевная деятельность, находящая возбуждение для себя в самой себе, в самой глубине человеческого духа, в стремлении его к единению с Богом. В этом отношении, проявление мистицизма в данное время может быть полезно и благотворно, как пробуждение общества от духовной косности или от довольства обрядовым благочестием к духовной самодеятельности и к нравственному самоусовершенствованию». Но опасность увлечения мистицизмом без должного духовного руководства заключается в том, что, «основываясь на внутреннем духовном опыте и ища откровения воли Божией не вне себя и не внешним путем, а во внутреннем голосе сердца, в глубине сокровеннейших душевных движений, мистик неизбежно выходит из подчинения внешнему церковному авторитету, или, сохраняя уважение к нему, считает церковные таинства, установления и всю вообще внешнюю церковную обрядность только символами…»[92].
Наставник Михаила Глухарева архимандрит Филарет и сам был заинтересован популярным в то время мистицизмом, он, как и многие, читал Юнга, Штиллинга, Эккартсгаузена, Фенелона и пр., но при этом всегда оставался на твердой позиции Православной Церкви. Господство религиозного мистицизма в царствование императора Александра I, и особенно во вторую половину его, было значительным явлением в общественной жизни столицы. «Государь относился к мистике, как и к масонству, с полной терпимостью. Усиленное при его воспитании стремление сгладить в его глазах все разности, разделяющие людей, народы и религиозные исповедования, образовали из него космополита, придававшего мало значения национальным особенностям народов и религиозным особенностям исповеданий. Между тем природный склад его души устремлял его к таинственному, мистическому. Великие события двенадцатаго года усилили еще более его мистическое настроение. В девизе, принятом им после этих событий и изображенном на победной медали в память 12 года («Не нам, не нам, а имени Твоему»), он прямо выражал, что считает себя только орудием, посредством которого действовала высшая божественная сила. Но действие этой силы доступно чувственному взору. Оно созерцается внутренним оком души, при размышлении о Христе и таинственном соединении с ним»[93]. 6 декабря 1812 г. государь утвердил доклад князя Голицына об учреждении в Санкт-Петербурге Библейского общества. Президентом общества был избран Голицын. Архимандрит Филарет стал также одним из основателей общества. На первых порах деятельность Библейского общества была встречена с большим одобрением. Появилась наконец возможность напечатать Библию и на славянском языке в достаточном количестве.
