Случай, описанный в дневнике одного самурая из Нагои (1692), свидетельствует о ценностях того времени. Властитель Иё (на Сикоку) потерял своего любимого сокола и искал его по всем своим владениям. Однажды некий крестьянин ушел обрабатывать свои поля, а его жена осталась дома ткать полотно. Сокол влетел в дом и уселся на ткацкий станок. Жена схватила челнок и ударила птицу, которая сразу умерла. Крестьянин вернулся домой, и жена поведала ему, как птица в красивом оперении села на ее ткацкий станок, как она стукнула ее, не собираясь убивать, но птица, к несчастью, умерла. Муж посмотрел на птицу и понял, что это сокол. Он сильно забеспокоился, поскольку ему было известно, что господин повсюду разыскивает свою птицу. С трепетом он рассказал деревенскому старосте о случившемся, тот доложил управляющему имением. Последний в большом гневе приказал связать мужа и жену и привести их к господину для разбирательства. Господин тоже разгневался и велел распять жену, но простил мужа, потому что его не было дома в момент случившегося.
Рис. 12. Кукольное представление в резиденции даймё
Дальше история повествует о том, что когда муж отправился помолиться о своей жене, то обнаружил, что она еще жива, и господин, услышав об этом, приказал ее снять с креста. Жена заявила, что ее спасло покровительствующее ей божество. Самурай, который записал всю эту историю, видимо, не считал обращение с женщиной удивительным, его поразило лишь возвращение ее к жизни.
Однако охота Ёсимунэ была исключением, поскольку сёгуны обычно не участвовали в активных видах состязаний. Их развлечения были обычно гораздо менее энергичными, они скорее были наблюдателями, а не участниками. К примеру, они и даймё поддерживали сумо – вид борьбы, который издревле был популярен в Японии, и ему покровительствовал императорский двор. Другим видом развлечений был драматический театр. Самураям не позволялось ходить в театры, которые посещали купцы, но это не останавливало даймё и других от приглашения театральных трупп или отдельных исполнителей в свои резиденции. Во дворце сёгуна обычно давались пьесы. Но и он разрешил горожанам посмотреть один из спектаклей. Сохранившиеся записи свидетельствуют, что властители Тоттори были большими покровителями Но, когда совершали свой обязательный визит к сёгуну в столицу. Во второй половине XVII века сам даймё исполнял главную роль во многих пьесах, которые показывали для развлечения его гостей, других князей, во время застолий. Актерам и музыкантам платили деньгами или одеждой, и если просили прибыть издалека, то давали специальную компенсацию и обеспечивали сопровождение. Пьесы театра Кабуки[24] и кукольные представления также можно было видеть в резиденциях, но реже, чем Но, куклы служили развлечением специально для домашней челяди – низшего сословия.
Еще одним и несколько более личным свидетельством является дневник феодального властителя по имени Мацудайра, правителя Ямато (он не имел никакого отношения к провинции, его титул был чисто номинальным, дарованным ему императорским двором), который умер в Эдо на пятьдесят четвертом году жизни в 1695 году. Он интересовался искусствами и всякого рода развлечениями, в том числе каллиграфией, определением качества фимиама[25], пьесами театра Но и их комическими интерлюдиями (кёгэн), кукольными представлениями и пьесами Кабуки, живописью, поэзией, танцами, борьбой и охотой. Он был в курсе всего происходившего в театральном районе, часто отправлял туда своих людей смотреть спектакли и сообщать о них или расспрашивать тех, кто проходил мимо театров, о предстоящих премьерах и о том, какие ходили сплетни. Круг его знакомств состоял, в частности, из поклонников кукольного театра, поскольку он часто упоминает о вечеринках в усадьбах своих знакомых и о том, как его развлекали знаменитые актеры. Кроме того, он сам устраивал подобные представления для своих гостей.
Может быть, несколько цинично предполагать, что редчайшим развлечением для двора сёгуна был ежегодный визит главы (или капитана) голландской фактории (торгового форта) в Нагасаки. Конечно же появлялась возможность получить какие-нибудь любопытные заморские подарки. Немецкий врач Энгельберт Кэмпфер служил лекарем у голландцев и в 1691 году отправился с ними в Эдо. Он оставил после себя живое описание своего путешествия и аудиенций у сёгуна. Первая была официальной, но, по словам Кэмпфера, во второй раз их вели по многочисленным темным галереям: «Вдоль всех этих галерей стоял непрерывный ряд личных охранников, и рядом с императорскими апартаментами находились некоторые высокие офицеры короны, которые выстроились в цепочку перед залом аудиенций, одетые в церемониальные одежды, склонившие головы и сидящие на пятках. Зал для аудиенций был точно таким, как я представил его на своем рисунке. Он состоял из нескольких помещений, обращенных к срединному залу, некоторые были открыты, другие закрыты ширмами и решетками. Одни были размером в 15 циновок, другие – в 18 и на циновку выше или ниже – в соответствии с чинами людей, сидящих на них. В срединном зале циновок не было вообще, их сняли и унесли, пол покрыт аккуратными полированными досками – туда нам и приказали сесть. Император {т. е. сёгун} и супруга его высочества сидели за решетками справа от нас. Под решетками я подразумеваю драпировки, сплетенные из тростника, чрезвычайно тонко расщепленного, с обратной стороны покрытые тонким прозрачным шелком с отверстиями шириной около 9 дюймов[26], для того чтобы люди, находящиеся за ними, могли видеть, что происходит по другую сторону решетки. Из соображений эстетики и чтобы получше спрятать людей, находящихся за ними, они разукрашены фигурами гагар, хотя в других случаях их невозможно было бы разглядеть на расстоянии, особенно когда сзади нет света. Сам император находился в таком плохо освещенном месте, что мы едва узнали бы о его присутствии, если бы не голос, который выдал его, хотя он был таким тихим, словно император намеренно хотел оставаться незамеченным. Сразу перед нами, позади других решеток, находились принцы крови и придворные дамы императрицы. Я заметил, что в некоторых местах решеток между тростинками вложены кусочки бумаги, делающие отверстия шире, чтобы лучше видеть; я насчитал около тридцати таких бумажек, из чего делаю заключение, что приблизительно такое же число людей сидело позади… Нам тоже приказали сесть, предварительно оказав честь: по японскому обычаю, требовалось ползти на коленях и кланяться, касаясь лбом пола, в направлении той части решетки, за которой находился император. Главный переводчик уселся чуть впереди, чтобы лучше слышать, и мы заняли свои места по левую руку от него, усевшись в ряд».
Слова сёгуна адресовались главе государственного совета, который повторял их переводчику для перевода гостям. Кэмпфер комментирует это так: «Я полагаю, что слова, исходящие из уст императора, считаются слишком драгоценными и священными для непосредственной передачи в уста людей низшего ранга».
Рис. 13. Придворные дамы сёгуна, упражняющиеся с нагината (алебардой)
После расспросов сёгуна о внешнем мире и о медицине было приказано «…снять наши «каппа» – плащи, служившие парадным одеянием, и выпрямиться во весь рост, чтобы ему было удобнее рассмотреть нас, затем заставил разыграть целю сцену: пройтись, остановиться, приветствовать друг друга, плясать, подпрыгивать, изобразить пьяных, говорить на ломаном японском языке, читать по-голландски, рисовать, петь, снова надеть плащи и снова снять. Мы старались как можно лучше выполнять приказания императора, и я еще исполнил во время пляски любовную песенку на верхненемецком наречии. Вот так, выполняя множество дурацких трюков на разный лад, мы должны были повиноваться, чтобы развлечь императора и его двор. Нас заставили упражняться таким образом на протяжении двух часов, хотя и с большой любезностью, после чего вошли слуги и поставили перед каждым из нас маленький столик с японской провизией и парой палочек из слоновой кости вместо ножей и вилок. Мы лишь притронулись, а потом нашему почтенному старшему переводчику, который от страха едва мог подняться, приказали унести оставшееся с собой».
Кэмпфер был внимательным наблюдателем, и можно не сомневаться в точности его описаний. Возможно, циновки сняли с пола там, куда вошли голландцы, потому что они были обуты в сапоги. Японцы всегда оставляли уличную обувь у входа и оттуда шли либо босиком, либо в таби – носках с отделенным большим пальцем, – если только не были при исполнении неотложных официальных обязанностей, таких как арест, например, – в таком случае они обычно сразу проходили в дом, усиливая таким образом психологический шок от внезапного вторжения.
Рис. 14. Наложницы сёгуна за туалетом
