лбу, как человек, близкий к обмороку, и не сел, а скорее упал на стул.
– Я вижу, вы не спали ночь, а то и две, – проговорил Холмс свойственным ему мягким, доброжелательным тоном. – Это действует на нервы больше, чем работа, и даже больше, чем всякие удовольствия. Скажите, чем я могу вам помочь?
– Мне нужен ваш совет, сэр. Я не знаю, что делать. Похоже, вся моя жизнь пошла прахом.
– Вы хотите привлечь меня в качестве сыщика-консультанта?
– Не только. Мне необходимо услышать ваше мнение как человека здравого ума – имеющего богатый опыт. Я хочу узнать, что мне делать. Молю Бога, чтобы вы мне сумели это подсказать.
Молодой человек бросал короткие, отрывистые фразы; мне казалось, что речь для него мучительна и ему приходится преодолевать внутреннее сопротивление невероятным усилием воли.
– Вопрос деликатный, – продолжал он. – Кому понравится толковать о своих семейных делах с посторонними? Разве это не ужас – обсуждать поведение собственной жены с людьми, которых вижу впервые! Чудовищно, что я на такое решился. Но я дошел до точки – и мне позарез необходим совет.
– Мой дорогой мистер Грант Манро… – начал Холмс.
Наш гость вскочил с места:
– Как! Вам известно мое имя?
– Если вам угодно сохранять инкогнито, – с улыбкой заметил Холмс, – я бы порекомендовал вам не обозначать свое имя на подкладке шляпы – или, по крайней мере, поворачивать ее тульей к собеседнику. Я намеревался сказать, что мы с моим другом выслушали в этой комнате немало удивительных тайн и, признаюсь, нам посчастливилось внести мир во многие смятенные души. Смею надеяться, что и вам мы сумеем помочь. Я прошу вас, поскольку время может оказаться дорого, без дальнейшего промедления ознакомить меня с подробностями вашего дела.
Наш посетитель снова провел рукой по лбу, словно последовать этому приглашению для него было равносильно пытке. Выражение его лица и каждый жест свидетельствовали о том, что по натуре он сдержанный, замкнутый человек, с чувством достоинства и склонный скорее скрывать свои раны, нежели выставлять их напоказ. Наконец он яростно взмахнул кулаком, как бы отбрасывая прочь всякую осмотрительность, и приступил к рассказу:
– Факты таковы, мистер Холмс. Я женат – и женат уже три года. Все это время мы с женой горячо любили друг друга: счастливей супружеской пары и найти трудно. Ни в чем мы ни разу не расходились – ни в слове, ни в деле, ни в мыслях. Но вот с прошлого понедельника между нами вдруг вырос некий барьер: я понял, что в жизни моей супруги и в ее душе есть что-то такое, о чем мне ничего не известно, как ничего не известно о женщине, которая проскользнет мимо на улице. Мы стали чужими, и хотелось бы мне узнать, в чем тут причина.
Прежде чем пойти дальше, должен внушить вам, мистер Холмс, главное: Эффи меня любит. В чем в чем, а в этом пусть ни малейших сомнений у вас не будет. Она любит меня всем сердцем и всей душой, а сейчас еще больше, чем когда-либо. Я это знаю, чувствую. Незачем даже это обсуждать. Мужчина без труда определит, любит его женщина или нет. Однако между нами пролегла некая тайна, и стать прежними мы не сможем, пока она не разъяснится.
– Будьте так любезны, мистер Манро, изложите факты, – довольно нетерпеливо перебил его Холмс.
– Я сообщу вам то, что мне известно о прошлой жизни Эффи. Когда мы встретились, она была вдовой, хотя ей исполнилось-то всего двадцать пять. Звали ее тогда миссис Хеброн. Совсем молодой она уехала в Америку и жила в городе Атланте, где вышла замуж за некоего Хеброна, юриста с хорошей практикой. У них родился ребенок, но потом там вспыхнула эпидемия желтой лихорадки, которая сгубила и мужа, и ребенка. Я собственными глазами видел мужнино свидетельство о смерти. После этого Эффи в Америке сделалось тошно, она вернулась в Англию и поселилась с тетушкой, старой девой, в Пиннере, графство Миддлсекс. Стоит упомянуть, что супруг Эффи не оставил ее без средств: капитал суммой в четыре тысячи пятьсот фунтов был им так удачно размещен, что приносил доход в среднем семь процентов годовых. Когда мы познакомились, Эффи прожила в Пиннере всего полгода; мы полюбили друг друга и через несколько недель заключили брак.
Сам я торгую хмелем, мой доход составляет семь или восемь сотен, так что мы неплохо обеспечены и за восемьдесят фунтов в год снимаем загородный дом в Норбери. Обстановка там совсем деревенская, хотя до города рукой подать. Поблизости от нас – гостиница и два дома; напротив, через поле, – одинокий коттедж, и надо пройти полпути к станции, прежде чем встретишь какое-то жилье. Сезонные дела порой удерживали меня в городе, но летом свободного времени выпадало предостаточно, и тогда счастливее нас с женой было не найти. Повторю, что жили мы с Эффи душа в душу, пока не началась эта треклятая история.
И вот еще о чем я обязан вам сообщить до того, как продолжу рассказ. Едва мы поженились, Эффи перевела все свое состояние на мое имя, хотя я и возражал, понимая, какие трудности могут возникнуть, если мои дела пойдут наперекосяк. Но Эффи на этом настаивала, и я уступил. Ладно, но месяца полтора назад вдруг от нее слышу:
«Джек, когда ты взял мои деньги, то сказал: если тебе они понадобятся, хватит и одного слова».
«Конечно, – ответил я. – Все эти деньги твои».
«Хорошо, – говорит она. – Мне нужно сто фунтов».
Тут я слегка оторопел: раньше-то воображал, будто ей захочется купить новое платье или что-нибудь такое в этом роде.
«Господи, зачем тебе столько?»
«Ну, – шутливо отвечает она, – ты же обещал быть моим банкиром, а банкиры, как тебе известно, вопросов никогда не задают».
«Если тебе вправду нужны такие деньги, то, конечно же, ты их получишь».
«Да, они мне и вправду очень нужны».
«А для чего, ты так мне и не скажешь?»
«Когда-нибудь, возможно, скажу, но только не сейчас, Джек».
Пришлось мне этим ответом довольствоваться, хотя прежде никаких секретов у нас друг от друга не было. Я выписал Эффи чек и больше насчет этого не задумывался. К дальнейшему это событие, вероятно, отношения не имеет, однако я решил, что от вас ничего утаивать не надо.
Я уже упоминал, что напротив нас, через поле, стоит коттедж. Но чтобы до него добраться, нужно пройти по дороге, а потом свернуть на тропу. Прямо за коттеджем – чудесный сосновый лесок, и мне там очень нравилось гулять: в окружении деревьев всегда уютно. Коттедж последние восемь месяцев пустовал, и об этом оставалось только сожалеть: такой уютный двухэтажный домик со старомодным крыльцом и жимолостью вокруг. Я частенько задерживался возле него и думал, как
