– Я, Ваня, думаю: дюже далеко ехать и расход большой. Я болею. Мать тоже. Куда от нас, стариков, поедешь? Что делать, сынку… – И добавил: – Ты еще молод, и рисование не уйдет от тебя. Изучи пока ремесло.
Я знал: отцу самому жаль, что я не поеду учиться в Ленинград, и настаивать не стал. Но ответил решительно:
– Нет, папаша, я буду здесь сдавать экзамены в педагогический рабфак или химический техникум. Не зря же готовился!
Отец подумал и согласился:
– Это дело другое. Попытай.
Я сдавал экзамены одновременно в рабфак и в химический техникум. Все испытания выдержал. Куда же пойти учиться? Техникум готовил производственников. Значит, в будущем меня ждет работа на производстве, на строительстве. Именно этого мне так и хотелось, видимо, под воздействием того подъема, с каким осваивалась техника во всех уголках страны. И отец твердил: «Поступай в техникум. Изучишь ремесло – от завода не оторвешься». Мой выбор остановился на техникуме. И осенью 1936 года я был туда зачислен.
3. Горе
С первых же дней ученья в техникуме я увидел, что заниматься надо много и упорно. На дорогу домой, в деревню, уходило немало времени, и я решил переселиться в общежитие. Отец согласился на это сразу, а мать плакала, когда я уходил с котомкой из дому.
– Что ты, мамо, я ведь не в Ленинград! Буду на выходной день домой приходить.
Но мне казалось, что я отправляюсь куда-то далеко.
Мать смотрела мне вслед пригорюнившись. Я оборачивался, махал рукой, пока не повернул за угол.
Неделя прошла быстро. Перед выходным сразу после занятий пошел домой. Соскучился по матери и беспокоился о ней: в последнее время она все чаще хворала. Казалось, никогда не пройду семь километров до села.
У дверей меня ждал отец:
– Плохо матери, Иван. Надо уговорить ее поехать в больницу.
Я бросился в хату.
Мать лежала. Я сел рядом и стал ее уговаривать лечь в больницу, но она и слушать не хотела:
– Всё життя маюсь. Краще умру, а з дому никуди не пийду.
Ее упорство было мне непонятно. Ни уговоры, ни просьбы не помогали.
На следующий день мать почувствовала себя лучше. Зная, как я не люблю пропускать занятия, она под вечер сказала:
– Иди, сынок, дотемна. У меня все пройшло.
Я ушел из дому поздно вечером.
В общежитии еще долго сидел за книгами, но сосредоточиться было трудно. Упрекал себя, что не заставил мать поехать в больницу.
Рано утром меня разбудил брат Яша. Я вскочил и не мог понять, зачем он здесь. Он молчал. Я посмотрел ему в лицо и увидел слезы на глазах.
Я сразу понял.
– Мамо?..
Он кивнул головой.
Как я пришел домой – не помню.
В хате было полно народу. Отец стоял, закрыв лицо руками. Плечи у него вздрагивали. Плач, причитания. Я убежал на погреб, бросился на землю и долго пролежал там в оцепенении, без слез. А утром после похорон ушел в Шостку.
Несколько недель я не ходил в деревню: дом опустел для меня, хотя там оставались отец, сестра и братья.
4. В общежитии
Целыми днями, а перед зачетами и ночами я сидел за книгами. Времени для спорта оставалось мало, но я все же занимался им ежедневно: тренировался на турнике и с гирей.
Меня приняли в команду футболистов. В сухие осенние дни после лекций мы гоняли мяч на лужайке за техникумом. А потом я опять садился за книги.
…В комнате со мной живут еще трое студентов. Они постарше меня, но мы учимся на одном курсе.
Ребята хорошие, дружные. Они – комсомольцы и отличники учебы.
Особенно мне нравится староста нашей комнаты – Тихон. Я ему во многом подражаю. Он удивительно трудолюбив и может заниматься при любом шуме. Упрется локтями о стол, зажмет уши ладонями и читает. При этом выпивает огромное количество чаю. Ребята его уважают, но подшутить над ним любят.
Вечером мы все занимаемся за большим столом. Иногда заходят ребята из соседней комнаты и зовут в кино.
Поглядываю на Тихона – он продолжает читать.
– Не пойду, – отвечаю я. – Мне еще заниматься надо.
Все знают, как сосредоточенно читает Тихон, и любимая забава у ребят – вытащить у него из-под самого носа стакан с чаем. Тихон, не отводя глаз от страницы, начинает шарить рукой по столу. Слышится смех.
– Куда стакан делся? Опять заниматься мешаете? – Тихон вскакивает. – Давай, Иван, выгоним их… Ну, кто кого? Мы – их или они – нас?
Начинается кутерьма. Бегаем с хохотом вокруг стола, пока я не укладываю на обе лопатки парня, подшутившего над Тихоном.
– Хватит бездельничать, ребята! А кто кончил – может идти гулять, – говорит Тихон.
Остаемся с ним вдвоем. В комнате тишина, и мы долго сидим за книгами.
…Отца я навещаю часто. Иногда по вечерам после работы он заходит ко мне в общежитие:
– Хорошо у вас, светло, чисто. Ну, я посижу, а ты занимайся, сынок.
Отец усаживается у стола и читает. Изредка оторвется от книги, посмотрит на меня и спросит, что я сейчас учу.
5. Вожак комсомола
Как-то в выходной день я вернулся от отца и сел заниматься. В дверь постучали. Вошел секретарь первичной комсомольской организации Мацуй. Я еще ни разу с ним не говорил, знал его только в лицо, но слышал о нем много хорошего. Ребята говорили, что с ним можно всем поделиться, все ему рассказать. Он пользовался среди учащихся большим авторитетом. Мацуй часто заходил в спортивный зал, хотя сам спортом не занимался: я слышал, что он болен туберкулезом. На вид он казался здоровым. Его открытое лицо было румяно, умные глаза удивительно ясны, держался он прямо и был весь аккуратный, собранный.
Я вскочил.
– Извини, что помешал. – Мацуй пожал мне руку. – Вчера в спортзале видел, как ты на турнике работаешь. Говорят, ты и рисовать умеешь.
– Я ведь не учился.
– Знаю. Но слышал, что ты еще в школе оформлял стенгазету…
Комсомольский руководитель говорил со мной по-товарищески, но я от застенчивости молчал, глядя в пол. А Мацуй словно и не замечал этого:
– Нам для стенгазеты «Советское студенчество» нужен художник. Работа большая. Хочешь оформлять?
– Еще бы!
Он улыбнулся:
– Покажи-ка мне свои рисунки.
Волнуясь, как на экзамене, я вытащил несколько зарисовок. Мацуй внимательно разглядывал их и приговаривал: «Дело пойдет».
Дня через два я был выбран членом редколлегии нашей стенной газеты и ко Дню Конституции СССР в первый раз ее оформил.
С комсомольским руководителем я скоро подружился. Мацуй был человеком наблюдательным и чутким, но твердым и непреклонным. Я чувствовал, как он незаметно вошел в мою жизнь, как направлял ее, руководя многими моими поступками.
Мацуй любил заходить к нам в комнату, но чаще он бывал там, где ребята жили не очень спаянно и отставали в учебе. Ему всегда удавалось предотвратить чью-нибудь ошибку или проступок.
– Давайте почитаем вместе «Комсомольскую правду», – иногда предлагал он, войдя к нам в комнату; садился за стол, читал вслух, а потом беседовал с нами.
Мацуй был хорошо политически подготовлен и умело разбирался в вопросах, стоявших перед комсомольцами и всей советской молодежью. Говорил он живо и увлекательно. Когда он проводил беседы по текущей политике, разговор сразу делался общим.
Я давно мечтал вступить в комсомол. Решил поговорить об этом с Мацуем, но мне все казалось, что я недостаточно подготовлен. Как я обрадовался, когда однажды в аудитории Мацуй сказал нескольким моим однокурсникам и мне:
– Пора вам, ребята, в комсомол. Будем вместе работать.
Мы окружили Мацуя. Он был в том приподнятом настроении, которое я очень любил в нем; в эти минуты наш комсомольский вожак говорил особенно увлекательно, горячо и задушевно. И слова у него были простые, убедительные. То, что он сказал нам в тот вечер о комсомоле, о святом долге члена ВЛКСМ, было близко и понятно каждому. Я слушал его, и мне хотелось сделать что-то большое, чтобы быть достойным высокого звания комсомольца. В это время Мацуй заговорил о трудовых подвигах, о том, что и на небольшом участке работы можно принести огромную пользу. Я вспомнил о своем брате, комсомольце Александре. С каким увлечением работал он счетоводом в колхозе и сколько принес пользы своей скромной работой!
В этот же вечер я с волнением, тщательно выводя каждую букву, написал заявление в комсомол и на следующий день отнес его в комитет.
6. Обещание комсомольца
Однажды мне сказали, что внизу меня ждет военный.
Я сбежал по лестнице. У окна стоял красноармеец и смотрел на улицу. Он обернулся – я сразу же узнал брата Сашко. Как он изменился – возмужал за эти три года! В нем появилась выправка, которая мне так нравилась у военных.
Он обнял меня:
– Ну и вырос же ты! Я за тобой пришел, не дождался выходного.
Сашко, как отличника-красноармейца, отправили на учебу в военное училище. Он приехал домой на побывку. Мы с ним пошли в деревню, и дорогой я рассказал ему о Мацуе, о том, что подал заявление в комсомол, об учебе. А Сашко до поздней ночи рассказывал мне – мы спали вместе в амбаре – о своей жизни в армии. Мне было приятно, что старший брат уже не смотрит на меня как на маленького, что я стал для него товарищем.
