пути) — стыдно — потому что ее своим вопросом поставила в неловкое положение. В целом, о школе у меня очень приятные воспоминания — я очень любила учиться). Но были, к сожалению, правда, редкие нюансы.
Так, уроки по общей биологии в 10 классе проходили откровенно халтурно: учительница (кстати, очень привлекательная внешне) просто клала учебник на стол и по нему спокойно рассказывала, не отрывая глаз (я при этом испытывала амбивалентные эмоции: восхищалась её прекрасным зрением и одновременно возмущалась её наглостью). Кстати, много лет спустя некоторые преподаватели сельхозинститута (со слов студентов) также приходили в аудиторию, клали на кафедру учебник и по нему спокойно, не отрывая глаз, читали лекции (!!!). Но в институтах уже в конце нулевых был придуман другой изощренный метод: учебник сканировали и выводили в аудитории на большой экран на стене (все полтора часа лектор сидел зевал — я сама это видела! — а студенты списывали «лекцию» с экрана). С ноутбуками стало, вообще, все значительно и предельно проще!
Вернемся в нашу школу. Ввели в старших классах предмет по основам медицины. Пришла стоматологичка и все уроки рассказывала… про свой домашний быт! Я снова (впервые открыто, правда, только среди своих одноклассников) была возмущена, но мне сказали, что нечего мне выделываться, что всем это нравится, а слушать «дурацкую» медицину никто из них не намерен. А я очень была намерена! И мое желание исполнилось! К счастью, в нашем педагогическом институте по понедельникам нам, девочкам, преподавали прекрасную медицину (несмотря на то, что было трудно, все равно я вспоминаю эти лекции и практические занятия с наслаждением и с огромной благодарностью! — и очень многое из них помню до сих пор!).
Когда я училась еще в восьмом классе в отделе иностранной литературы в городской библиотеке неожиданно открылся кружок английского языка, который вела моя учительница (та самая!). В группе было человек десять. Она почему-то предложила учебник для 4 курса (!) университетов. Мне очень нравилось ходить на эти вечерние занятия (прообраз моих будущих курсов иностранных языков в Волгограде!!!). Правда, в целом, группа была слабая. И каково было мое удивление, когда в мае к нам в класс пришла с проверкой из РОНО одна из слушательниц. Она, увидев меня, очень смутилась и даже сказала, что она, вообще-то, географ по профессии. Знания английского у нее были ниже среднего.
Окунуться с головой в мир непрофессионализма мне пришлось сразу после окончания школы, когда я (после неудачной попытки поступления на английское отделение ЛГУ) записалась на заочные подготовительные курсы сразу при двух университетах — Саратовском и Ленинградском. И начался цирк! За сочинение в ЛГУ мне поставили двойку, сопроводив краткой рецензией: «Я не знаю, откуда ты списала, но уверена, что списала (думаю, что ключевое слово здесь «я не знаю»). Конечно, эта тетрадь с сочинением не сохранилась, зато чудесным образом сохранилась другая рецензия из СГУ (только косвенно). Дело в том, что, получив этот профессиональный «шедевр», я отправила «работу над их ошибками» в письме маме, которая была в то время в Москве в командировке, но она не успела получить его на главпочтамте и письмо вернулось домой в Камышин. Его-то я и нашла вместе с конвертом, которое мама положила вместо закладки в свою любимую книгу «The Old Wives Tale» Арнольда Беннета. Нашла это письмо я 40 лет спустя (!), когда составляла каталог нашей библиотеки. Занимаясь русским языком после школы, мне захотелось нырнуть в глубину (штудировала даже академика Виноградова), поэтому дотошно изучала морфологию с синтаксисом, в результате мои знания со знаниями преподавателя из Саратова не совпали: «Сначала» и «потом» определила как наречия, указывающие на время (по Баеву) — мне исправили «просто наречие времени», «занята» определила как предикативное прилагательное (рецензент определила как просто краткое прилагательное), «снявши голову, по волосам не плачут» охарактеризовала как обобщенно-личное предложение, как обычно характеризует пословицы Руднев, но мне ехидно написали «Таких не бывает!». Самые главные издевательства над моими знаниями во время моих поступлений в Ленинграде меня ждали впереди (См. мое эссе «Мои поступления в вуз». Несмотря на все трудности, на ин. яз я поступила в Волгоградский педагогический институт позже, когда мы уже переехали жить в Волгоград, и это были 5 восхитительных лет, преподавание было среднее, но, в целом, атмосфера была прекрасная (особенно благодаря литературоведческому студенческому научному кружку, в котором я четыре года была старостой!). Но был один эпизод на четвертом курсе, в результате чего я заработала панические атаки. Одна из преподавательниц решила надо мной поиздеваться на экзамене по аналитическому чтению (при моей хорошей памяти я не помню как ее звали — вытеснение травмирующей ситуации, по Фрейду?), видимо, ее раздражал мой английский и она считала меня «слишком умной» (это странно, потому что самоуверенной я никогда не была, преподавателей никогда не проверяла и не исправляла). Когда я взяла билет, она вдруг говорит: «По билету ты отвечать не будешь, и продиктовала мне другие вопросы, а билет возьми с собой» (я этому значения не придала и села готовиться). Мне достался текст из У.Теккерея, я несколько раз его прочитала, выписала все сравнения, окзюмороны и всякие другие лексикологические штучки по ее вопроснику и — на всякий случай! — «прокрутила» содержание моего несостоявшегося билета, но, не углубляясь в тонкости. Когда же я подошла к ней отвечать, она вдруг говорит: «Будешь отвечать по билету, я тебе ничего не говорила!». Сначала я оторопела от такой наглости, но потом решила «поиграть» и ответить экспромтом, приняв ее вызов (текст-то я знала прекрасно!). Наверное, в тот момент я была действительно самоуверенна, если согласилась на такую авантюру, филология все-таки требует вдумчивого и бережного отношения. Отвечала я хорошо, но не на отлично и она с садистским удовольствием эту «четверку» мне влепила, а потом (как мне рассказали позже) больше месяца бегала по институту и всем говорила, как я у нее получила «четверку» на экзамене (о своей подлости она, конечно, умолчала). Заведующая кафедрой (она же мой научный руководитель) Алла Евгеньевна Томахина, когда узнала все подробности, была очень возмущена и расстроена, сказала, что нужно было вопрос поднять в деканате, но я этого делать не стала. Моя интеллектуальная репутация не пострадала (ей никто почему-то не верил, или чувствовали, что что-то здесь не так!). Однако внутренне я была, видимо, сильно напряжена, началась сквозная бессонница (за ночь ни секунды сна!) и я тяжело заболела. У меня начались беспричинные панические атаки, особенно в темных кинозалах (от кино пришлось отказаться) и — что самое страшное — в
