– Наш! – угрюмо буркнул тот, сворачиваясь калачиком у самой толстой березы.
– Он только меня слушается, – ехидно уточнил грызун. – Сам говорил!
– Ну, и что же, – медвежонок прижал сумку к теплому животику. – Все равно – наш!
– Как это – все равно? – не унимался писклявый голосок.
– Будешь ворчать, закрою в шкатулке тебя с твоим кристаллом, – хмыкнул косолапый. – Там его и охранять будешь…
– Нет, уж! Я лучше тут, рядышком, – и Малёк пристроился под шерстяной бочок. – Чего ты сразу – закрою, закрою… У тебя и ключа-то нет… Я потому и волнуюсь… Вещь-то ценная!
– Ладно, помолчи. Ночью будешь на посту. Охранять…
– Ночью? – хмыкнул мышонок. – А Соня на что! Она все равно не спит. Вот пусть и охраняет.
– Вот ты ловко устроился! – возмутился Ме́ня. – Длинный нас везет на себе, Гордый днем охраняет, Соня – ночью, я сумку тащу. А ты – что?
– Я буду главным, – не моргнув, ответил грызун.
– Это почему же?
– А кого кристалл слушаться будет? Тебя что ли!
– Да уймитесь вы, балаболы, – голос Длинного звучал из зарослей кустарника у самого берега. – Каждый будет делать то, что умеет лучше других.
– Вот я и говорю, – оживился Малёк. – Что же это мне прикажешь всех на себе везти… или ночью караулить… или с коршунами драться? Как налетят…
– Так ведь нет никого! – попытался успокоить распалившегося мышонка Ме́ня.
– Прячутся! – тут же встревожено пропищал Малёк тоненьким голоском. – Они знаешь какие…
– Какие?
Малёк быстро вскочил на задние лапки, потом привстал на носочки, поднял передние лапки над ушастой головкой и состроил страшную рожицу. Он закатывал малюсенькие глазки и пытался завывать. Зрелище было до того комично, что наверху кто-то «хрюкнул». Это была Соня.
Ее острый слух не хуже ее ночного зрения позволял четко представлять все, что происходило при ярком дневном свете. Странный звук сверху ввел мышонка в полнейшее оцепенение, точнее – в какой-то столбняк. Зато Ме́ня покатился от безудержного хохота. Его просто всего скрючило. Следом раздался трубный смех лося. Вернее, впечатление было такое, что рядом протрубили в исполинский рог. Никто из лесного народца никогда подобного не слышал. Длинный вообще считался полнейшим меланхоликом. А тут – на тебе…
Соня «хрюкнула» второй раз.
Медвежонок еще тоньше взвизгнул и задергал лапами. Малёк для пущей наглядности лишь выпучил глазки, но не колыхнулся. Страх перед хищными коршунами, которыми его с детства пугали родственники, был сильнее всех насмешек на свете. Высоко-высоко в чистой синеве раздался клекот Гордого. Оказывается и орлы умеют безудержно смеяться. Однако и это не вспугнуло маску дикого ужаса на мордочке грызуна. Длинный икнул и затрубил на таких высоких тонах, что наверху сильно захлопали мощные крылья орла. Очевидно, он боролся с приступами смеха, чтобы не свалиться.
Соня «хрюкнула» в третий раз.
Ме́ня забился в истерике. Отбросив в сторону холщовую сумку, он то хватался лапами за живот, то указывал на Малька, не в силах слова выдавить из себя. Это было последней каплей. Мышонок сжал маленькие кулачки и злобно потряс ими над головой. Далее произошло странное событие. Откуда-то в синем небе появилась черная грозовая туча, и наверху громыхнуло. Туча зависла над тремя березками у речушки, и полил дождь. Его косые струи заливали медвежонка и лося, но не трогали Малька. Грызун спокойно стоял на сухом пятачке травы и молча наблюдал, как стена дождя обрушилась на его друзей. Смех резко оборвался, и тут же прекратился ливень. Черная туча исчезла.
Малёк деловито отряхнул лапки, будто после пыльной работы и беззаботно стал насвистывать веселый мотивчик. У медвежонка был унылый вид. Струйки холодной воды стекали по морде на животик. Он стоял посредине огромной лужи и не знал, что делать. Последние капли еще падали с листьев. Их редкие всплески рождали большие и маленькие круги, которые, пересекаясь друг с другом, быстро исчезали.
– Вот за это я не люблю грызунов, – нарушил тишину голос Сони.
– А не я первый начал, – пропищал с достоинством мышонок.
– Так мы просто пошутили, – обиженно протянул Ме́ня.
– И я тоже…
– Ладно, – примирительно буркнул лось, выбираясь из кустов. – Бывает… – его большой шершавый язык стал облизывать медвежонка. – Не сердись. Это же наш друг!
– Тоже мне друг, – пыхтел косолапый. – Когда-нибудь он нас вовсе утопит…
– А у меня так давно не было друга, что я нисколечко на него не сержусь, – бубнил себе под нос Длинный. – Это так здорово, что можно пошалить с другом. – Лось оглядел Ме́ню со стороны. – А что? Мне нравится! Ты когда-нибудь делал себе прическу?
– Что? – не понял медвежонок.
– Прическу… Это когда шерстка не лохматая, а причесанная.
– Зачем?
– Красиво… – Длинный пощекотал медвежонка своими мягкими теплыми губами за ухом.
– Ой, – съежился тот. – Щекотно!
– Вот так всегда, – надулся мышонок. – Все против меня!
– Вовсе нет, – лось медленно подошел к Мальку. – Хочешь, прокатимся на середину речки.
Зачем это? – насторожился тот, приготовившись юркнуть в какую-нибудь норку.
– Ты ведь никогда не был на середине реки.
– Не-ет.
– Тогда давай. У тебя теперь есть друг, который запросто тебя прокатит.
– На самую середину?
– На самую-самую…
– Ну, я не знаю, – маленькие хитрые глазки мышонка опасливо забегали по сторонам. – А-а, была ни была!
Он ловко вскарабкался по наклоненной шее лося и устроился у того на загривке, даже не глянув на медвежонка. Длинный добродушно обратился к Ме́не:
– И ты давай!
– Чего это?
– Залезай! Кому говорю!
– И не подумаю! – Медвежонок отвернулся.
– Жаль, – пробасил лесной гигант. – Придется их с Соней вдвоем катать.
– Вот еще! – косолапый мигом вскарабкался на мощную спину. – Тогда я тоже.
При этом острые коготки больно впились в шкуру лося, но тот промолчал и не подал виду, что это было крайне невежливо. Сову уговаривать не пришлось. Она бесшумно опустилась на спину лося позади медвежонка. Ночной охотнице для такого маневра понадобился лишь острый слух.
– Вперед! – гордо пропищал мышонок.
Немного раскачиваясь при каждом шаге, лесной гигант осторожно вышел на середину тихой речки и остановился. Прозрачная гладь не мешала разглядывать подводных обитателей: мелкая рыбешка лениво шевелила плавниками, из норки торчали клешни рака, шустрый пескарик копался на дне. Это был совершенно незнакомый мир для жителей Дальнего леса. У них, конечно, был Высокий ручей, но с речкой его сравнить было трудно.
Ух, ты… – восторженно протянул Малёк. – Длинный, какой же ты длинный, что можешь вот так запросто ходить по рекам!
– Подумаешь! – фыркнул медвежонок. – Вот я сам по воде ходил.
– Врешь! – отмахнулся грызун.
– А вот и нет!
– Разве можно ходить по воде?
– По льду, – поправила его сова. – Это когда вода замерзает.
– Ну, это же все равно вода, – не сдавался Ме́ня. – Просто холодная… и прозрачная.
– Чудеса… – все еще не веря, пискнул грызун.
– А сумку на кого оставили? – неожиданно раздалось у них над головами.
Это Гордый чиркнул крылом по самой макушке медвежонка. Все зашумели, запричитали, но лось в три прыжка оказался под березкой, где сиротливо лежала простоя холщовая сумка. Ме́ня с хода прыгнул к ней и заглянул внутрь. Все замерли в ожидании. Радостный взгляд косолапого был многозначительнее любых слов. Он бережно прижал сумку к себе и даже придавил ее сверху мордой. Потом виновато прошептал:
– Простите меня, друзья…
– Да, ладно, – первым откликнулся Малёк. – Чего там!
– Будь осторожен, брат, – Длинный ласково потерся о медвежонка мордой.
– Мы вместе, – Соня вспорхнула ему на плечо.
– В пу-у-уть, – донеслось сверху.
– И то верно, – пробубнил лось. – До темноты мы еще немало сможем пройти.
О дальнейшем отдыхе как-то само собой забылось, ничто так не поднимает настроение, как хорошая шутка. Правда, путешествовать на спине лося было намного удобнее, да и обзор был не в пример лучше. Незнакомые места всегда манят своей новизной. У некоторых перемена мест, словно жажда. Она все время подталкивает побывать в других краях, посмотреть на то, что еще никогда-никогда не видел. Только ленивый будет утверждать, что леса и холмы везде одинаковые, а отыскать еду и воду проще около своей норки.
Сейчас даже Соня постоянно крутила головой, пытаясь если не увидеть, то хотя бы услышать, что происходит вокруг. Иногда она чуть замирала и принюхивалась, ее маленькие ноздри над мощным клювом едва шевелились, а пышный белый воротник с черными подпалинами раздувался, придавая сове очень важный вид. Со стороны она напоминала учительницу или воспитательницу, которая вывела своих питомцев на прогулку.
Одна тропинка сменяла другую. Когда же лось останавливался на развилке, он поднимал голову, и орел подсказывал верное направление. Скользящее по небосводу солнце помогало ориентироваться, но поля, ручейки, перелески и рощицы быстро сливались в одно целое, носящее имя Неизведанное. Оно окружало путешественников со всех сторон, кого-то настораживая, а кого-то привораживая своей неизвестностью. Те, у кого дух странствий был в крови, с наслаждением впитывали запахи дальних дорог, их безудержно манило вперед все непознанное и загадочное. Разве отыщешь дома хотя бы толику приключений или крошечную тайну. Нет. Они могут быть только за горизонтом!
