— Капитан Блейк!
— Да, доктор?
— Вы присмотрите за рыбками Билла?
— Конечно, доктор.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности. Вы готовы?
— Готов.
Блейк шагнул вперёд и пожал руку Грейвзу.
— Удачи вам. — Он убрал руку и скомандовал: — Задраивайте.
Они опустили батисферу за борт, и два катера полмили толкали её перед собой, пока течение не стало достаточно сильным, чтобы подхватить батисферу и понести её в направлении Столпов. Затем катера вернулись назад и были подняты на борт.
Блейк, стоя на мостике, наблюдал за происходящим в бинокль. Батисфера медленно дрейфовала, потом, по мере приближения к основанию колонны её движение ускорилось, и она стремительно преодолела последние несколько сотен ярдов. Блейк успел заметить мелькнувший над поверхностью воды ярко-жёлтый корпус аппарата, и батисфера исчезла из поля зрения.
Прошло восемь часов — никаких следов дыма. Девять, десять часов — ничего. Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей Столпа Уахини Блейк послал радиограмму в Бюро.
После четырех дней наблюдений Блейк убедился, что пассажир батисферы погиб, каким образом — утонул, задохнулся, взорвался вместе с батисферой — не имело значения. Блейк доложил о ситуации и получил приказ продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда корабля собралась на корме, и капитан глухим, суровым голосом отдал последние почести погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса — единственное, что смог разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на мостик, чтобы проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою каюту, он вызвал стюарда и приказал:
— В каюте мистера Айзенберга вы найдёте золотых рыбок. Подберите подходящую ёмкость и перенесите их ко мне.
— Есть, сэр, капитан.
* * *
Придя в себя, Билл Айзенберг обнаружил, что находится в Замкнутом Пространстве. Более подходящего определения придумать было невозможно, поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем, конечно. Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для дыхания. И все же место было настолько лишено каких-либо видимых особенностей, что Билл Айзенберг не мог определить его размеры. Объёмное зрение, благодаря которому мы оцениваем размеры предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или около того. При больших расстояниях мы пользуемся нашим предыдущим опытом, исходя из реальных размеров известных нам предметов, производя оценку подсознательно. Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на таком-то расстоянии от нас, и наоборот.
В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов. Потолок располагался довольно высоко над головой, во всяком случае, допрыгнуть до него было нельзя. Пол изгибался, соединяясь с потолком, позволяя сделать не более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл обнаружил это, неожиданно потеряв равновесие. (На глаз отклонение от горизонтали не было заметно — отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него было нарушено чувство равновесия из-за повреждения внутреннего уха, вызванного долгим пребыванием на больших глубинах.) Сидеть было удобнее, чем ходить, да и некуда было идти.
Когда он впервые очнулся, он потянулся, открыл глаза и посмотрел вокруг. Отсутствие деталей смутило его. Он как будто находился внутри гигантской яичной скорлупы, подсвеченной снаружи мягким янтарным светом. Эта бесформенная неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой, закрыл глаза, снова открыл — никаких изменений.
Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед тем, как он потерял сознание: огненный шар, плывущий прямо на него, его неуклюжие попытки увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую вечность, промелькнувшую у него мысль: «Снимите шляпы, парни!» Теперь он пытался найти объяснение происшедшему. Рассудим спокойно, — подумал он. — Вероятно, он перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва. Что, если он ослепнет навсегда? Во всяком случае, его не могут оставить в таком беспомощном состоянии. «Док! — крикнул он. — Док Грейвз!»
Ни ответа, ни отзвука эха. Он осознал, что не слышал никаких звуков, кроме своего собственного голоса, ни одного из тех случайных шорохов, которые всегда сопровождают «мёртвую» тишину. Неужели слух тоже поврежден?
Нет, он же услышал свой собственный голос. Внезапно он осознал, что видит свои руки. Значит, с глазами всё в порядке, он видел руки очень ясно! И все остальные части тела, кстати, тоже. Он был полностью обнажён.
Возможно, несколько часов спустя, ему в голову пришла мысль, что он умер. Это была только гипотеза, призванная объяснить имеющиеся факты. Будучи убеждённым агностиком, он не верил в загробную жизнь. Смерть означала для него внезапную потерю сознания и кромешную тьму. Но ведь он подвергся электрическому разряду, более чем достаточному, чтобы убить человека; положение, в котором он оказался, вновь обретя сознание, настолько не отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным, кроме смерти. Следовательно — он мёртв. Q.E.D.[2]
Да, конечно, ему казалось, что он ощущает своё тело, но ведь существует же субъективно-объективный парадокс. В памяти человека наиболее сильно закрепляется восприятие собственного тела. И пока память окончательно не угасла, чувственный образ тела будет восприниматься как материальный, реально существующий объект.
Тут не было ничего, что могло как-нибудь занять его или отвлечь его мысли, поэтому он в конце концов заснул с мыслью, что смерть — дьявольски скучная штука!
Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод и ещё более сильную жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с метафизикой. Он хотел есть.
Более того, пробуждение сопровождалось феноменом, выбившим из под его умозаключений о собственной смерти (не достигших к тому же уровня эмоциональной убеждённости) всяких оснований: кроме него, в Пространстве появились вполне материальные объекты, которые можно было увидеть и потрогать.
И ещё съесть.
Последнее обстоятельство, впрочем, не было очевидным, потому что объекты не были похожи на продукты питания. Появившиеся предметы были двух типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый сыр, слегка жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид; и дюжина очень красивых небольших шариков одинакового размера. Они напомнили Биллу Айзенбергу тот шарик из бразильского горного хрусталя, который он купил когда-то и контрабандой провёз домой. Он мог часами разглядывать его, любуясь совершенной красотой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
