class="p1">Я попросила показать мне детей. Младшая, Танюша, не знает, что она брошенная. Чувствует только, что ей сейчас хорошо, тепло, что ее любят и вкусно кормят. Четырехлетняя Вера так запугана, что ни с кем не говорит, только шепотом с сестренками. Одна Леночка общительна и разговорчива:
— Наша Верочка молчит, потому что ее мамка не любила.
— А тебя и Танюшу?
— Нас и мамка и папка не любили. Домой не хочу, папка нам один чай давал. На улицу никогда не пускали. Мамка придет пьяная — мы залезаем под кровать и лежим там…
Потом, с некоторым опозданием, суд, подаривший в свое время блудной матери корову, снова вернулся к семье Кулявцевой и Смирнова. На этот раз он постановил: лишить мать родительских прав и взыскать с нее 50 процентов зарплаты на воспитание детей.
А с кого взыскивать? Где она, Валентина Кулявцева? И собирается ли она работать, чтобы высылать деньги на своих детей?
Соседи говорят: завербовалась Валентина и уехала куда-то далеко с новым «мужем».
А как ко всему этому относится отец девочек, Павел Матзеевич Смирнов? Ему вроде и жаль дочек. Постирал им белье, собрал их вещи в узелок. Но ему трудно управляться по хозяйству: он инвалид, с одной ногой. Да и какой он воспитатель! Нет, он тоже отказывается От детей. Пусть их устроят в детский дом. Только не слишком далеко, чтоб иногда повидаться…
А нужно ли видеться? Зачем знать Леночке, Вере и Танюше, что у них была распутная мать и был отец, который не захотел и не сумел их защитить? Воспитание девочек возьмет на себя государство. Они вырастут хорошими и счастливыми.
Но, может быть, Валентина Кулявцева именно на это и рассчитывала? Она бросит детей, а государство возьмет их на свое попечение. И при этом никакой ответственности за совершенное преступление, а, наоборот, полное удовольствие. Сумела же она обмануть судью Кимову!
Судью обманула. А жителей города Карабанска ей обмануть не удалось Тех честных людей, которые забили тревогу, обратились к своему депутату и в редакцию. Для них нет чужих детей. Они гак и написали: «Пропадают трое наших советских детей!»
Если бы преступление Валентины Кулявцевой вынести на общественный суд, ей так легко и весело не удрать бы под ручку с новым «мужем» в неизвестном направлении… Но где бы ни были Кулявцева и ей подобные, им не уйти от суда честных людей!
КРАСОЧНОЕ ОФОРМЛЕНИЕ
— Ты смотри, что делается! Только что паркет натерли, а он распластался на полу, обложился бумажками и малюет. Как свинья!
— Мама, ты же знаешь…
— Знать ничего не хочу! Оте-ец! Брось газету, иди сюда, полюбуйся!
— Ну, что у вас тут происходит? Только, Ксюша, прошу тебя, без крика. Не забывай, что в семье все должны быть взаимно вежливы. Ты что делаешь, Валера?
— Да ты понимаешь, папа, нам за лето велели написать плакат для школы «Человек человеку — друг, товарищ и брат».
— Очень хорошо, прекрасно! Слова, которые мы должны помнить и не забывать ни на минуту. А кому это ВАМ велели?
— Борьке, Женьке и мне.
_ Так-так. Только нужно говорить вежливо, уважительно про своих товарищей и друзей: Боря, Женя. А почему же ты один делаешь? Где же Боря и Женя?
— Борис уехал к деду в деревню, приедет только к началу занятий. А у Евгения вырезали аппендицит.
— Та-ак… Один, значит, по-быстрому смотался к деду. Еще вопрос, есть ли дед. Может, деда-то никакого и нету. А другой, значит, придумал себе аппендицит. А ты гнешь спину над плакатом в единственном числе! В общем, нашли дурачка! Дружки-приятели, нечего сказать!
— Папа, но ведь они же правда…
— А ты, Валерочка, не перебивай папу, ты слушай. Отец тебя плохому не научит.
— Вот именно, мать правильно подметила, я еще никого плохому не учил. Друг, товарищ и брат — хорошие слова. А какие же они тебе друзья, если оба развлекаются в свое удовольствие, а трудишься ты один? Вот, скажем, я начальник отдела. Если я с каждым дедом, с каждым аппендицитом буду считаться, то мне в конце концов на шею сядут и поедут. А тебя запрягли и посмеиваются: вывезет, дурачок!
— Никто не посмеивается.
— Ну, уж это ты брось, уж это я знаю! Вот тебе пример: если бы я первым не схватил квартиру в новом доме, где мы живем, так бы мы и прозябали в старой норе. И друзья-приятели надо мной посмеивались бы: начальник, а не сумел! Такой, значит, и начальник.
— Папа, а почему ты думаешь, что над тобой стали бы смеяться? Может быть, наоборот, похвалили бы: уступил свою очередь тем, у кого нет.
— Хххосподи! Нет, ты скажи, отец, откуда наш сын нахватался этого идеализма? Это же философское направление, которое в полной противоположности с материализмом!
— Правильно, Ксюша. Люблю, когда из тебя проскальзывает твое высшее образование. И действительно, Валера, мама права: идеализм, особенно при дележке квартир, неуместен и даже вреден, как чуждая философия. Сам о себе не позаботишься — никто о тебе не позаботится. Звонок?.. Не слышите, что ли? Нет, Валера, ты не ходи. Ксюша, ты иди к телефону. В случае чего — скажи, что меня нет дома… Интересно, кто это звонил?
— Братец твой распрекрасный.
— Ну да? А ты что?
— Сказала, что ты уехал в командировку.
— Ну и правильно. Небось, насчет денег?
— Да, будто ты ему обещал. А ты что, правда, обещал!
— Что я, с ума сошел, что ли? Каждому брату обещать — так это сам без порток останешься!
— Фу, Геннадий, зачем такие вульгарные выражения при Валере! По сути, это, конечно, правильно, но по форме неэтично.
— О, точная формулировочка! Что значит жена с дипломом: нет-нет да и выдаст!
— Папа, как ты можешь о дяде Косте так говорить?
— Да-да, твой дядя — мой родной брат. Так вот, дядя Костя, очевидно, воображает, что если он подарил нам на новоселье сервиз, тебе из командировки привез куртку…
— А маме — красивые бусы, она их так любит!
— Ну, Валерочка, бусы — это копейки.
— Правильно, Ксюша, бусы копеечные.
— А тебе, папа, он отдал свое пальто.
— Пальто? Ну, это я даже не считаю. Во-первых, оно ему мало, во-вторых, надеванное, ношеное. Обноски! Так он воображает, что если
