Она попыталась представить себя окруженной плотным кольцом точно таких же, как Йядайя, медуз, и поняла, что сейчас спятит от страха. На лбу у нее выступил холодный пот. Очевидно именно такое состояние психики называют фобией, тем, чего она никогда в прежней жизни не знала. Каким точно должно было быть в этом случае ощущение, она не знала, но слышала, что об этом рассказывали другие люди. Настоящая ксенофобия — и, судя по рассказам Йядайи, страдала ей не только она одна.
Вздохнув, она поняла, что по-прежнему чувствует себя усталой как собака и голодной. Потом провела руками по лицу. Растерла щеки. Как бы ни называлось то, что происходит с ней, фобией или по-другому, ей следовало избавиться от этого как можно скорее. Он взглянула на Йядайю.
— Как вы называете себя? — спросила она у него. — Расскажи мне о своем народе.
— Мы называем себя оанкали.
— Оанкали. Похоже на слово из какого-то земного языка, не помню какого.
— Может быть. Но если в нем и есть такое слово, то наверняка у него другое значение.
— А что это слово означает на вашем языке.
— Многое. Например, обменщики.
— Так вы занимаетесь обменом?
— Да.
— И чем же вы меняетесь?
— Самими собой.
— Ты хочешь сказать… друг другом? Рабами?
— Нет, рабства у нас нет и никогда не было.
— Тогда как же прикажешь тебя понимать?
— Так, как я сказал. Мы меняем сами себя.
— Все равно я тебя не понимаю.
Йядайя ничего не ответил. Казалось, что он завернулся в саван молчания, ссутулившись и нахохлившись. Она знала, что ответа не будет.
Она вздохнула.
— Иногда ты ведешь себя в точности как человек. Когда я не смотрю на тебя, мне кажется, что я разговариваю с обычным мужчиной.
— Так это и должно быть. Я специально учился, рассчитывая именно на такую твою реакцию. Я очень долго практиковался в языке с женщиной-врачом. Она была уже слишком стара и не могла рожать, но согласилась сотрудничать с нами и учила наших людей.
— Мне показалось, ты сказал, что она умирала.
— В определенный момент она действительно начала умирать, и этот процесс был необратимым. Она умерла в сто тридцать лет и всего между своими Пробуждениями она провела среди нас около пятидесяти лет. Мне и моим сородичам она была словно бы четвертым родителем. Тяжело было смотреть, как она угасает и смерть подкрадывается к ней. В вас скрывается необыкновенный потенциал, но все вы, как правило умираете, не использовав и части этого потенциала.
— Я нередко слышала то же самое и от людей, еще на Земле.
Лилит нахмурилась.
— Скажи мне, разве твои оолойи не могут продлить жизнь людям? Возможно эта женщина-врач хотела жить и дальше, и больше ста тридцати лет, почему же вы не помогли мне?
— Оолойи помогали ей. Они дали ей сорок лет, которых у нее иначе не было бы, и когда они больше не смогли продлевать ее жизнь, помогли ей уйти без боли. Когда мы нашли ее, она была уже не молода. Если бы она встретилась с нами лет на двадцать раньше, то наверняка прожила бы гораздо дольше.
Лилит обдумала услышанное и решила, что все сказанное вполне логично.
— Мне двадцать шесть, — сказала она.
— В действительности тебе заметно больше, — отозвался он. — Всего ты бодрствовала около двух лет. Так что тебе сейчас двадцать восемь.
Известие застало ее неожиданно, она никогда не задумывалась над тем, что могла оказаться на два года старше, чем считала всегда. Два года в невыносимо одиночном заключении. Чем же ее вознаградят за такую жертву? Что предоставят взамен? Она снова подняла лицо к Йядайе.
Его щупальца словно бы застыли, превратившись во вторую кожу — темные пятна на лице и шее, темная, гладкая на вид масса на голове.
— Если не случится ничего непредвиденного, — сказал он, — то ты скорее всего проживешь гораздо больше ста тридцати лет. Кроме того, в течение всей своей жизни биологически ты будешь оставаться очень молодой, почти юной. Твои дети проживут значительно дольше тебя.
Говоря это, он был очень похож на человека. Наверно именно щупальца придавали ему такой странный, отпугивающий вид морского животного, спрута. Цвет окраса его кожи не менялся. То, что у него не было ни глаз, ни носа, ни ушей, по-прежнему беспокоило ее, но уже совсем чуть-чуть.
— Йядайя, — попросила она его, — если тебе нетрудно, то оставайся пожалуйста, таким, какой ты есть сейчас. — Я хочу подойти к тебе и посмотреть поближе… не знаю, получится ли это у меня.
Щупальца снова вздрогнули, — словно бы рябь прошла по странноватой коже, — но тут же снова замерли и отвердели.
— Хорошо, — ответил он. — Подойди ко мне.
Медленно, но неуклонно она приблизилась к нему. Но щупальца продолжали казаться второй кожей даже на расстоянии двух футов.
— Как ты отнесешься к тому… — сдавленным голосом спросила она, замолчала и продолжила снова. — К тому, если я потрогаю тебя?
— Хорошо.
На поверку это оказалось сделать гораздо легче, чем она предполагала. Кожа Йядайи была прохладной и почти такой же мягкой и гладкой на ощупь, как обычная кожа — гладкой, как ее ногти и, может быть, почти такой же плотной.
— Тебе нетрудно вот так сидеть? — поинтересовалась она.
— Нет, это нетрудно. Просто немного необычно. Мои органы чувств притуплены.
— Почему ты вдруг стал таким — я имею в виду, почему стал таким сам по себе, ведь я тебя об этом не просила?
— Эта поза выражает удовольствие или удивление.
— Значит минуту назад тебе было приятно? От чего?
— Мне было приятно находится в твоем обществе. Ты была расстроена тем, что потеряла два года, и хотела, чтобы мы вернули тебе их обратно. Ты не хотела умирать.
Она уставилась на него, потрясенная тем, с какой легкостью он прочитал ее мысли. Должно быть ему довелось повидать немало людей, выбравших смерть после обещания долгой жизни, здоровья, почти бесконечной молодости. Почему они выбрали уход? Быть может она, сама того не замечая, говорила свои мысли вслух: для чего им было нужно все это? Чего они потребуют от нее взамен?
— До сих пор только скука и одиночество наводили меня на мысли о смерти.
— Все это в прошлом. Но ты все-таки не пыталась убить себя, даже в таких условиях.
— … Да, не пыталась.
— Твое желание жить гораздо сильнее, чем ты можешь представить.
Она вздохнула.
— И вы решили меня проверить, верно? И именно поэтому ты до сих пор не сказал мне, что вы хотите от нас, людей?
— Да, — согласился он, и она почувствовала тревогу.
— Тогда скажи мне, сейчас же!
В ответ — молчание.
— Если ты действительно так хорошо знаешь нас, то должен был слышать кое-что о такой штуке, как воображение. Ты хочешь мне хорошего, но на самом деле добиваешься как раз обратного, — сказала она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
