за что не обманет. Она справится.
Периодически – в укромных уголках дома и офиса – она находила пустые или недопитые бутылки коньяка и со стыдом незаметно выкидывала их в мусор. Любое напоминание о том, какая она бывает под действием вещества, – звон пустых фляжек под водительским сиденьем машины, фраза дочери: «Мама, а помнишь, когда ты была „сонная”…», звонок из школы, где она, оказывается, пропустила родительское собрание, – разрывало грудь стыдом и виной.
Говорят, что психика спасает алкоголиков от боли всего, что они творят, алкогольной амнезией. Ведь если я не помню, то это вовсе не со мной и происходило. Вот и ей просто хотелось не вспоминать, побыстрее прожить дальше, когда напоминаний уже не останется. Очень хотелось.
Хорошо, что муж обычно не напоминал. Давно, где-то в начале отношений, она думала, что он бережет ее чувства, когда не говорит о сложном, а потом поняла: он просто ее не видит. Помнится, несколько лет назад она обиделась на что-то и перестала его обнимать ночью… А он и не заметил. Ни через день, ни через месяц. Тогда-то она осознала, что ее для него нет. Безразличие. Пустота.
Так что кроме эпизодов запоя, когда он включался, остальное время они жили каждый своей жизнью. В ее жизни были ранние подъемы, дети и работа по 15 часов. В его – долгий сон, депрессия и забота о матери. Честно говоря, иногда ей искренне казалось, что у них есть негласный договор – она терпит его подавленность и отстраненность, он – ее пьянство… Наверное, это были не самые хорошие отношения, а может, другие тоже так жили. Обычно она была слишком виновата, чтобы задумываться о таких тонкостях.
Вернулась самая обычная жизнь, с которой день ото дня нужно было справляться. Успевать. Терпеть. Мочь. В детстве она мечтала о картинке с большим домом, красной машиной, двумя детьми и приличным мужчиной рядом. Сейчас она жила в этой картинке. Вот только, проезжая по утрам мимо еще закрытого магазина, к которому потихоньку уже сползались мятые и дурно пахнущие алкоголики из соседних дворов, она мечтала о другом. Об их жизни. Не сейчас. Потом. Когда дети вырастут. Когда она не будет им нужна. Однажды утром она выйдет из дома и больше не вернется. Она будет пить. Пить сколько захочется. Всласть. И вскоре тоже станет мятой и дурно пахнущей, но зато наконец отчаянно свободной…
«Иррациональность всегда превзойдет рациональность, поскольку не собирается бороться честно», – говорит доктор философии и клинический психотерапевт Рональд Поттер-Эфрон. Зависимость – яркий пример, как за внешней и первоначальной рациональностью скрывается огромная иррациональность, которая на самом деле управляет процессом.
Вина и стыд – самые преданные и неразлучные друзья любой аддикции.
Очевидно, что зависимый человек отчаянно стремится заполнить зависимостью (другим человеком, покупками, веществом, сексом) какую-то внутреннюю дыру, которую не научился заполнять по-другому. И закономерно предположить, что он не очень хорошо к себе относится, не считает себя достаточно ценным и частенько попадает в переживание вины и стыда за себя, такого как есть. Зависимым в целом свойственно иметь к себе завышенные, нарциссические требования и отсюда – часто им не соответствовать и разочаровываться. И когда человек в таком привычном напряжении неожиданно встречает вещество, которое снимает непосильный груз, то словно на время выпускает себя из клетки собственного давления – эта находка кажется освободительной.
Однако постепенно употребление начинает выходить из-под контроля и появляются новые вина и стыд, теперь уже за себя «сорвавшегося», «не удержавшегося» и тем более принесшего ущерб окружающим. Употребление, обещавшее принести столь желанное облегчение, со временем начинает усиливать внутренний конфликт. Смотреть на последствия своих поступков становится все более стыдно, но и отказаться от вещества кажется все менее возможным, ведь к этому времени оно уже основательно изменило под себя биохимию.
Попробуйте представить эти части, зависимую и контролирующую, которые разрывают личность изнутри. Настоящий душевный ад, из которого, как кажется (если ты не осведомлен о болезни), нет выхода. Единственное известное мозгу средство выйти из состояния напряжения – выпить. Но выпить нельзя, значит, нужно усилить напряжение сдерживания себя до максимума, до момента, когда мышцы психологического контроля раньше или позже лопнут и будет срыв. Который принесет еще больше вины и стыда…
В психологии этот процесс называют «воронкой вины», когда каждое твое последующее действие утягивает все глубже в водоворот бесконечного самобичевания. Со временем переживать это внутреннее сражение становится совсем невыносимо, и человек словно опускает руки, сдается зависимой части себя. И вот уже контролирующая часть внутри слышна все реже, становится проще лишний раз выпить, чем добровольно вернуться ко всевозрастающей (вместе с количеством ущерба от употребления) внутренней боли. Здравый смысл и критику оказывается проще вытеснить, вынести из себя вовне, чтобы психика могла как-то выжить в собственноручно инициированном хаосе.
Оттого важной частью помощи выздоравливающим зависимым являются группы Анонимных Алкоголиков или равные консультанты в реабилитационных центрах. Рядом с равными, такими же пережившими похожий опыт, стыд не так силен, и можно снова и снова проживать его, рассказывая о своих темных днях.
Существует метафора о том, что зависимый в этом смысле похож на подростка. Ему так же, как ребенку в разгар пубертата, невыносимо слышать критику, советы, ценные указания от значимых других (близких), но все то же самое он запросто может обсудить с другими подростками во дворе (на группе равных) и прислушаться к тем из них, кого считает авторитетом.
Чем большую власть захватывает зависимость внутри зависимого с течением времени, чем сильнее стыд, вина и следующие за ними расщепление и отрицание, тем больше зависимый выносит причину своего употребления вовне: на партнера, работодателя, друзей, родителей, страну, судьбу и так далее. Проблема созависимого заключается в том, что он зачастую (как осознанно, так и неосознанно) эту вину берет. Будучи таким же внутренне незрелым, как зависимый, созависимый обладает сильным детским ощущением своей сопричастности ко всему происходящему (когда-то с родителями, теперь с супругом / супругой). Руководствуясь этой виной, этим ощущением слияния со Вторым – а значит, мифической властью над чужими процессами, – созависимый начинает еще активнее контролировать, обвинять, винить себя, искать способы управления зависимостью (к примеру, старается не раздражать партнера) и одновременно активно принимать участие в сокрытии от посторонних происходящего в семье, ощущая это в том числе своим личным постыдным.
И вот из этой самой невозможности созависимого разделить, где его, а где чужое, над чем он властен, а в чем бессилен, в чем он виноват, а к чему категорически непричастен, – он, сам того не подозревая,
