* 6 * ...Его привели в чувство жуткий, нечеловеческий смех над головой и ощущение страшного дискомфорта во рту. Будто засунули ему в рот против воли горсть камней, и теперь ему с ними жить... Жить! Как ужаленный, Гриценко вскочил на ноги. Сон, прочь дурной сон!.. Ан нет - все те же безобразные хари вокруг. Ржут, потешаются над ним что есть мочи. "Тьфу, вот напасть какая!" - хотел было плюнуть на них Гриценко, да посторонние предметы во рту не дали. Серега открыл рот, давай спешно его ощупывать - а там зубища, как у волка! Братия, собравшаяся вокруг, еще пуще заливается. Гриценко кинулся к громадному, от пола до потолка, окну, словно тетрадный лист, в частую клетку. А в тех клетках - мозаичное отражение комнаты, ее простоватого убранства: голые, в неопрятных пятнах стены, с десяток обычных кухонных столов со стульями, расставленных в беспорядке по комнате, тумбочка с допотопным проигрывателем "Аккорд-301", круглые часы в левом углу, показывающие двадцать минут первого... И хоть бы одно отражение кого-нибудь из тех, кто сейчас присутствовал здесь! Хоть бы одного его, Гриценко, отражение... - Как же я теперь бриться буду? Ни черта ведь не видно! - всерьез озадачился Гриценко, чем вызвал новый приступ веселья у собравшейся возле него братии. И людьми-то их язык не поворачивался называть. Голые, все сплошь в продольных, точно лампасы, красных полосах. Глаза белые, без зрачков, клыки белые, без грехов... Коровина Серега опознал по черным густым бакенбардам. Остальное все то же - клыки и продольные красные полосы. У-у-у! Голова у Гриценко резко закружилась, очертания лиц и предметов поплыли, будто от внезапной потери сил или крови, и он рухнул к ногам нелюдей. - С пробуждением, Гриц! - ухмыльнулся Коровин, и все в который уже раз захохотали. - Шо цэ було? - только и смог вымолвить еще не до конца пришедший в себя Гриценко. Он лежал на дощатом полу, над ним опрокинулось с полтора десятка препротивных харь, разукрашенных красными полосами. Все неузнаваемо изменились. Так, Гриценко едва узнал Ягру: парик на ее голове приобрел красновато-розовый оттенок и теперь стал похож на капроновые волосы старой дочкиной куклы. У Шабар вообще пропали волосы. Точнее, исчезли под ярко-красной шапочкой, плотно обтягивающей ее голову. Вдобавок шапочка была щедро усыпана белыми крапинами, отчего стала похожа на... "Ну вылитый мухомор!" - кисло усмехнулся Гриценко. Улыбка у него вышла на редкость жалкой и вымученной. Да и до веселья ли ему, когда вокруг столько жутковатого народца, среди которого все поголовно - с клыками, торчащими из-под тонкой верхней губы? Коровин, усмехаясь на свой лад - нагловатой, самодовольной улыбочкой, протянул руку и помог Гриценко подняться. - Ну, как первые ощущения, Гриц?.. Шея не болит? Гриценко отрицательно помотал головой: нет, шея не болела. Серега ее вообще не чувствовал. Хуже - он не мог понять, что происходит со всем его телом. Оно казалось ему замороженным, как десна после обезболивающего укола. Все тело - сплошная замороженная десна. Полное отсутствие каких-либо ощущений, кроме... Да, ему это не кажется, он отчетливо уловил это нечто, казалось, едва-едва зародившееся в нем, а теперь растущее с пугающей скоростью. Страшно! Ощущение такое, будто тебя изнутри гложет... пустота. Пустота, требующая срочного выхода наружу или срочного самоустранения. Или заполнения чем-то. Как голод, как жажда! Но, боже мой, Гриценко понятия не имел, чем нужно заполнить его пустоту - неведомую, таинственную, алчную... Серега схватился за голову. Ему вдруг пришла мысль, что возникшее в нем необычное ощущение пустоты... эта странная довлеющая над ним изнутри пустота имеет имя. Имеет смысл, каким бы он ни был абсурдным и жестоким. И этот смысл - в утолении... В Гриценко продолжала крепнуть уверенность: пустота в нем сродни голоду. Гриценко был твердо уверен: его пустоту нужно немедленно накормить, ублажить, принести ей в жертву кого угодно, что угодно, но как можно скорей заткнуть ей глотку, набить желудок, иначе Гриценко не сдобровать, не спастись, не унести ноги, иначе его я-пустота сожрет его со всеми его страхами и потрохами, с его душой и его кровью. Его пустота... Гриценко чувствовал, смутно догадывался, как его предупреждают о смертельной опасности, что если он вздумает и дальше медлить, телиться, волынить, шланговать, тормозить, забивать х... на эту свою пустоту, она неминуемо разорвет его в клочья и заявит миру, что она, исключительно она, а не кто-либо другой и даже не сам Гриценко (то есть вовсе не тот, кого за Гриценко традиционно принимает его разум, рассудок, сознание и т.п.), и есть истинная Серега Гриценко - порожденная его пустотой... Короче, голод кровожадной пустоты нужно было срочно утолять. Поэтому Гриценко, повинуясь чувству, с каждой секундой крепнущему в нем, чувству, сравнимому с инстинктом самосохранения, сказал с легким хрипом в голосе: Крови мне. Сказал, сам не поняв смысла сказанного. Зато вокруг все опять дружно грохнули от хохота, видимо прекрасно поняв, о чем идет речь. - Крови Грицу! - насмешливо воскликнула Ягра. - Крови!! - нарочито грозно закричала Шабар. Хохот не утихал. Смеялся даже Коровин, отчего бакенбарды на его полных щеках ходили ходуном. И тогда Гриценко осенило. Он вздрогнул, опустил голову, потом вдруг вскинул ее, немного ссутулившись, и ненавидящим взглядом ошпарил Коровина:
- Ты хочешь сказать, сволочь, шо я теперь вампир? - Нет, ты вурдовамп, - спокойно возразил Коровин, никак не отреагировав на оскорбительный Серегин тон. - Только в грубом приближении нас можно причислить к вампирам - мы так же, как они, питаемся кровью людей. Но такое сходство можно принять, повторяю, только в грубом приближении... Коровин неожиданно наотмашь ударил по лицу близко подошедшего к нему Гриценко. Удар оказался настолько сильным, что Серега, как мячик, улетел в противоположный конец комнаты и неловко плюхнулся на пол. Пока он , невнятно бормоча, очухивался, вставал на ноги, Коровин как ни в чем не бывало продолжил: - И все же мы высшая раса. В отличие от вампиров мы не боимся солнечных лучей, потому что днем, подобно оборотням, принимаем людское обличье, усваиваем привычки и наклонности тех, кто ночью становится нашей пищей... Во второй раз Коровин не стал бить шагнувшего к нему Гриценко. Коровин сказал: - Во мне не течет кровь, которой ты жаждешь, Гриц. Во мне вообще нет крови... в традиционном смысле. Ведь я, как и ты, вурдовамп. Но если ты так голоден, что бросаешься на своих, то я напомню тебе: ты хотел вернуться в гольф-клуб. Уверен, там будет чем поживиться! - Гольф-клуб! - вскрикнул явно обрадованный Гриценко. - Гольф-клуб!! - он сочно рыкнул, из разинутой пасти тускло сверкнули два громадных клыка. - Гольф-клуб! - одобрительно вторили ему со всех сторон. - Кровин, ты поведешь нас! - Кровин, ты поведешь!! - восторженно завопил Гриценко и, лишь сбежав по черной лестнице в ночь, осекся: "Кровин?!" В гольф-клубе "Новые арии" еще полным ходом шла вечеринка. На крыльцо то и дело выбегали покурить молодые люди в белых рубашках с расстегнутыми воротниками и спущенными галстуками. Тут же толкались полуголые девицы, чей загар, сгущенный красками ночи, издалека можно было принять за темную обтягивающую одежду - топик, кофточку, блузку, - а тонкие шнурки и бретельки казались кокетливыми украшениями. Девушки нарочито громко смеялись, курили, дерзили, позволяли молодым мужчинам вести себя с ними вольно и без лишних церемоний, а сами при этом ничего не боялись, в том числе выглядеть полными дурами, поскольку им было невдомек, что выглядеть можно еще как-то иначе, но достойней даже не выглядеть, а быть самим собой... Девицы так ужасно громко гоготали, икали, рыгали, что ни один житель близлежащих домов в Чугуевском переулке не посмел выглянуть в окно и толкнуть в знак протеста бранную речь. А разгоряченные парни в белых рубашках, не то охренев от бабского пьяного орева, не то возбудившись от их пьянящих загорелых тел, затыкали рты девицам своими быстрыми ртами, пуская глубоко-глубоко яд поцелуя. Повернувшись спиной к решетчатым воротам, за непринужденной ночной вакханалией наблюдали двое охранников. Один из них (тот, что намного моложе, с гладко выбритым черепом, с которого, казалось, чудом не соскальзывал надетый набекрень франтоватый черный берет с двумя короткими белыми ленточками), не отрываясь, пялился на юных развратниц, улыбаясь блаженной, идиотской улыбкой. Другой, одетый в лихую широкополую шляпу, едва скрывал гримасу презрения. На крыльцо вышли четверо разбитных малых, и бедлам резко прекратился. То были знакомые Гриценко налетчики - "Маруани", Лысый-толстый, Прилизанный и Бейсболка, как их успел окрестить про себя Серега. При появлении бравой четверки девицы, тут же заткнувшись, прыснули кто в ночь, кто в дом. Следом за ними, втянув голову в плечи, ретировались мальчики-"клерки" в белых рубашках. Увидев такое, молодой охранник разочарованно вздохнул и надвинул на глаза берет. Его напарник в ковбойской шляпе отвернулся к забору и презрительно плюнул под ноги. В этот момент он заметил за забором пьяного, которого не очень умело пытался изображать Коровин. - Муж... ик. О, что это значит? Ик - твоя жена, а ты... ик... ее муж. Так что ли, муж... ик? - Проваливай, - беззлобно послал Коровина охранник. - Погоди... Я те глаза открыл... на твою настоящую супру... ик! А ты: "Проваливай!" - Что за чушь ты несешь? - начал злиться старший охранник. - Мою жену отродясь Ик не звали, а ты все про какую-то... ик! Вот черт, я от тебя икотку подхватил! Вали по-быстрому, я сказал! А то щас выйду... ик... так огрею!! Мало не покажется... ик! - Хоро... ик! Только закурить дай и кати к своей бабе ко всем чертям! - Шо?! - угрожающе звякнув ключами, старший охранник направился к калитке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
