Озеро они обошли в общем удачно – перебрались через неширокую болотистую речушку, для чего пришлось всем разуться, подвернуть брюки.
Старшина и совсем снял свои офицерские бриджи, сказал: «Надоело ходить в мокром – только вчера к вечеру обсох после ночного купания с парашютом!» Держался Огрызков независимо, избегая лишний раз показать свою подчиненность, что иногда задевало Гусакова. Но командир утешал себя тем, что старшина – временно подчиненный, не армеец и не партизан, лишь прикомандированный к его группе для доставки в партизанский штаб. Он, конечно, догадывался, что старшина связан с органами, хотя и не видел в том ничего особенного – кто с ними теперь не связан? «Тем не менее ухо с ним следовало держать востро, – думал Гусаков, – потому что, по существу, еще неизвестно, кто к кому прикомандирован, кто из них главнее. Очень возможно, что Огрызков – не старшина вовсе (иначе откуда у него эта офицерская форма?) и даже не Огрызков, а кто-то другой». Впрочем, Гусакову до того дело малое, так же как и до фельдшера, который все время норовит отстать. Все тому не нравится – то груз на плечах чересчур тяжелый, то жарко, то идут слишком быстро. Отстающих на войне Гусаков видел немало, в общем их хитрости были ему известны. В то первое военное лето из их пробиравшейся на восток группы половина бойцов не дошла, отстала. По различным причинам – то изнемогли, то понатирали ноги, то заблудились. Но прежде всего – не захотели воевать, захотели домой – к женам и деткам. Жить захотели! Пусть погибают другие, а они будут жить.
За озером местность неожиданно изменилась – хвойный лес кончился, начались болота. Правда, теперь в сухую пору лета и тут было сухо – кочковатая болотистая пойма с редкими кустами крушины, березняка и ольшаника, чахлыми низкорослыми сосенками. Местами из-под сапог проступала черная вода, но толстая подушка мха держала человека. Вокруг была тьма клюквы – еще не дозревшие, краснобокие ягоды густо обсыпали каждую кочку. В погожем, с редкими облачками небе кружила поодаль пара аистов, а над головами опять стали виться клубы мошкары, от которой здесь стало хуже, чем в лесу. Старшина какое-то время пытался отгонять их ветками, но скоро бросил – отогнать мошку было невозможно, она жаждала крови. Хорошо, однако, что никто им не встретился, пожалуй, тут не было ни людей, ни жилья, места выглядели необитаемыми и диковатыми. В высоком небе продолжали кружить аисты, да изредка, хлопая крыльями, пролетали утки. Вчерашнее напряжение в душе командира опало, хотя беспокойство еще оставалось, но он чувствовал себя свободнее. Теперь Гусаков шел первым, близко за ним – Костя, остальные тащились поодаль. Проголодавшиеся, они то и дело нагибались за клюквой, на ходу срывали ее горстями. Было жарко, низкорослые болотные деревца тени давали не много, гимнастерки промокли от пота. Гусаков расстегнул свою до последней пуговицы, отяжелевший вещмешок повесил на плечо, давая охолонуть спине. В каком-то месте среди болота, где кустарники показались гуще, он остановился. Рядом под кустом крушины их ждал приветливый тенёк.
– Привал!
Они все сошлись в короткой тени, посели рядком – спиной к деревцам. Костя по своей надобности на минуту отлучился за кустик, а когда вернулся, Огрызков спросил:
– Почему ты не в партизанах? Говорят же, у вас все, старые и малые воюют?
Костя, помедлив, ответил не по-детски серьезно:
– Так маму нельзя оставить.
– Не пускает, ага?
– Батька пошел, сказал, чтоб помогал маме.
– Ну придет батька – ты пойдешь. На смену батьке, ага?
Костя не ответил. Только опечаленным взглядом окинул болотные дали, будто надеясь увидеть там батьку. Туда же добродушно посмотрел Огрызков.
– Хорошо! – сказал он. – Еще бы и пожрать. Котелочек перловки. А, доктор?
– Может, тебе еще и котлет захотелось? – не слишком доброжелательно отозвался Тумаш. – Придем – накормят. У партизан перловка найдется.
– Это еще как сказать! Хотя, конечно, не с пустыми руками придем, правда, командир? – потянуло на разговор старшину. – Интересно, а какие у вас там награды? Медали, наверно?
По-видимому, чтобы придать должную важность разговору, Гусаков выдержал паузу и развязывал лямки вещевого мешка. Большая картонная упаковка с наградами была в полной сохранности, разве слегка примялась с уголков, но с четко обозначенными печатями.
– К твоему сведению, не только медали. Семь штук Боевого Красного Знамени, орден Суворова, три ордена Ленина...
– А медали? – продолжал интересоваться старшина.
– Есть и медали. «Партизану Отечественной войны» первой степени – тридцать восемь знаков, второй степени – шестьдесят. Восемь – «За отвагу» и пять – «За боевые заслуги».
– А «За боевые заслуги» – кому? ППЖ, наверно? Или у партизан нет ППЖ? Они там вместе с законными женами воюют?
На это Гусаков не ответил – такой поворот разговора ему не понравился. Что и как у партизан, старшина сможет увидеть, когда придет на базу. А эти расспросы начинали смахивать на провокацию.
– Да-а, будет радости партизанам, – продолжал старшина. – А вы, командир, награждены?
– Награжден, не бойся, – грубовато ответил Гусаков.
– Наверно, не менее чем орденом Ленина?
– Нет, не Ленина. Что заслужил, тем и награжден, товарищ старшина.
Огрызков безмятежно откинулся на мягкий мох кочки.
– А я, знаете, еще нет. Не удостоился. Разве что у партизан получу.
– Получишь. У партизан все получишь, – пробормотал Тумаш. – Может, и Героя получишь.
– Есть такое намерение, – серьезно сказал Огрызков. – Что ж, воевать, да не заслужить награды? Сам же, наверно, нахапал в танковых войсках?
– Где нам! Мы же – медицина, чтоб спасать вас. Вон под Мерефой одного такого героя, комбата правда, тащил под огнем к дороге, а он на дороге умер. Ну, думал, за героя хотя бы медалек дадут – где там! За что же медаль, ежели помер, правда?
– Это смотря как сформулировать, – неохотно вступил в разговор и Гусаков.
– Что сформулировать? – не понял фельдшер.
– Представление. За один и тот же подвиг можно медаль «За отвагу», а можно и «Красную звезду». Смотря как оформлено.
– Слушай, доктор, учись, – наставительно заметил Огрызков. – Командир знает. Он – спец по формулировкам.
Гусаков прекратил разговор, чтобы не обсуждать с посторонними свои служебные тонкости. Что они понимали, эти армейцы или партизаны, в его штабной специфике, которую и он постиг не сразу. Понадобилось время, труд и терпение, не обошлось без ошибок и промахов, – впрочем, как и во всяком ответственном деле.
В наградном отделе Гусаков служил без малого год – дооформлял присланные из партизанского тыла представления, проверял правильность формулировок и записей, вел картотеку и строгий учет документов на награжденных. Разумеется, все – «секретно» и «совершенно секретно», как и надлежало в его штабной службе. Лишь непосвященному могло показаться, что дело это простое и для грамотного человека не составляет труда. Перепечатывай на хорошей бумаге присланные из частей и соединений рапорты, подкладывай в папку генерала – на подпись и утверждение. И дело с концом. Иногда забывают, что есть еще секретариат Президиума Верховного Совета СССР, есть госпартконтроль, партком, ну и особый отдел, как и полагается, и все контролируют и проверяют с правом аннулировать или возвратить на исправление ошибки. Если, конечно, ошибка незначительная или формальная. В одном документе, например, написали Тихменев, а в другом Тихменёв. Как будто небольшая неточность, а ему, начальнику отдела, влепили за нее выговор. Как раз накануне дня Красной армии, когда все в штабе получили поздравления и благодарности, он в другом приказе – выговор. Вот вам и мелкая грамматическая ошибка.
Хуже всего, однако, что его служба как-то выпала из военных уставов и почти никак не регламентирована, что дает ему немало возможностей для инициативы, но и вынуждает рисковать. От его мастерства и добросовестности зависит многое, в том числе и решение главного вопроса: наградить или нет. Его предшественник Усачев имел несчастливую руку – что ни оформит, все неудачно, возвращают назад, да еще с резолюцией, за которой, разумеется, следует взыскание. Оно и понятно. Если написать, например, что командир отряда хорошо руководил боем, успешно захватил какой-нибудь населенный пункт, в котором уничтожено 12 полицаев и несколько взято в плен – кто такому герою даст орден Боевого Красного знамени? Надо поправить – пусть незначительно, но весьма существенно. Прежде всего указать соцпроисхождение командира – то, что он из рабочей семьи, член ВКП/б/. Если беспартийный, этого лучше не указывать вовсе, партийность опустить. Вместо «12 убитых полицаев» желательно написать: «21 гитлеровец». Разница небольшая, но смотрится иначе. Ну и обязательно в конце добавить (с красной строки), что такой-то делу партии Ленина – Сталина предан. Это очень много значит в глазах секретариата ВС, госпартконтроля, особого отдела тоже.
