должна была если не приветствовать, то хотя бы промолчать о книге, «льющей воду» на ее безбожную мельницу. Но В.И. Ленин, дорабатывая в 1922 г. третье издание статьи «О значении воинствующего материализма», вставил ремарку: «Проф. Р.Ю. Виппер издал в 1918 г. книжечку «Возникновение христианства» (изд. «Фарос». Москва). Пересказывая главные результаты современной науки, автор не только не воюет с предрассудками и с обманом, которые составляют оружие церкви как политической организации, не только обходит эти вопросы, но заявляет прямо смешную и реакционнейшую претензию подняться выше обеих «крайностей»: и идеалистической и материалистической. Это – прислужничество господствующей буржуазии, которая во всем мире сотни миллионов рублей выжимаемой ею с трудящихся прибыли употребляет на поддержку религии»[30].
Виппер вряд ли ожидал такой «критики» со столь высоких государственно-политических высот. Но еще более грубые выпады позволяли себе коллеги-историки, претендующие на единственно верную интерпретацию «материалистического» понимания истории. В 1923 г. Виппер опубликовал в Берлине сборник статей с философским уклоном «Круговорот истории». Публикация за границей научных трудов тогда тоже еще не рассматривалась как государственное преступление. Люди с ярко выраженным марксистским мировоззрением, такие как М.Н. Покровский и Ц. Фридлянд, выступили в партийных и научных журналах против «реакционного» «буржуазного» историка-интеллигента, потерявшего в дни революции устойчивую почву под ногами[31]. Последний усмотрел в сборнике также отзвук мыслей О. Шпенглера, изложенных в знаменитой книге «Закат Европы»[32]. У нас всегда самыми неприязненными и несправедливыми критиками являются собственные завистливые соотечественники. Отрицательный отзыв опубликовал и известный историк и методолог-позитивист Н.А. Кареев, горячий проповедник бесконечного исторического прогресса человечества[33]. Поскольку и Покровский и Кареев, каждый со своих позиций, претендовали на ведущие роли в области методологии истории, то в соответствии с классической российской традицией Виппера обвинили в подражательстве и эпигонстве.
Сама по себе мысль о круговороте истории одна из древнейших, но Виппер говорил о повторении одних и тех стадий не в шпенглеровском органо-растительном смысле (культуры рождаются и умирают), а скорее в смысле марксистском. Излагая историю Древнего Рима захватывающей даже искушенного читателя прозой, Виппер живописал о развитии Римского «империализма» от стадии общинных союзов, которые путем завоеваний и концентрации земель и капиталов перешли в стадию мощной финансовой капиталистической империи, включавшей в себя элементы рабства и феодализма. Сочетание таких же элементов он наблюдал и в истории других древних государств и культур. Здесь он тоже был не очень оригинален. В конце XIX – начале ХХ в. на Западе и у нас в России сторонников такого подхода было довольно много[34], да и сами классики марксизма были в этом вопросе непоследовательны. В «Манифесте коммунистической партии» известные общественно-экономические формации выстроены как восходящие ступени общечеловеческой цивилизации. Но позже они (особенно Маркс) без смущения рассуждали о наличии в Древнем Риме пролетариата, крупного финансового капитала и латифундий, писали о вполне очевидном рабовладении в капиталистических США или об «азиатском способе производства» в странах Древнего Востока, грубо разрушавшем стройность основной марксистской концепции, и т. д. Даже последовательные марксисты постоянно забывают, что и Маркс с Энгельсом были сторонниками все того же «круговорота истории», но их модифицированная «круговая спираль» была очень широка. Ее «круговорот» включал цикл: от формы примитивного первобытного коммунизма к форме коммунистического общества высшей формации. И Виппер был сторонником «круговорота истории», но его «круг» ограничивался рамками одной цивилизации. Виппер удивительно непринужденно использовал марксистские понятия и, как художник краски, легко и внешне произвольно брал в свою палитру различные понятия и конструкты, лишь бы они позволяли набрасывать увлекательные «образы» (термин из его арсенала) мира истории. Без сомнения, его философия истории до и после революции была эклектична: сначала он соединил эмпиризм с махизмом, последний – с марксизмом, затем добавил во все это ницшеанства, потом заимствовал кое-что из Шпенглера… И свою научную терминологию он без всякой оглядки нарочито модернизировал[35]. В его книгах и учебниках по улицам того же Древнего Рима передвигались «маршалы Суллы» и «генералы Цезаря», которые проводили «имперскую колонизацию» и т. д. Но к российской истории Виппер видимого интереса не проявлял до 1922 г., когда издал небольшую книжку под названием «Иван Грозный»[36]. Книга была сразу замечена: М.Н. Покровский встретил ее почти натуральным гомерическим хохотом, который можно уловить даже сквозь прошедшее время, а известнейший историк академик С.Ф. Платонов отозвался о ней с восторгом. И тот и другой были исследователями с большим научным опытом, и тот и другой ощущали себя значительными публицистами на поприще истории. Покровский отозвался о книге так:
«Изобразить Московскую Русь XVI в. на фоне общеевропейских отношений того времени – чрезвычайно заманчивая задача. Ничем лучше нельзя опровергнуть господствующего доселе, даже в марксистских кругах, предрассудка о «примитивности», якобы, той экономической основы, на которой возникло русское самодержавие. Показать это самодержавие в его настоящей исторической связи, как один из аспектов торгово-капиталистической Европы, показать последних потомков Калиты, как младших товарищей Валуа, Тюдоров и Габсбургов, – это задача не только чрезвычайно интересная для историка, но и педагогически чрезвычайно важная для читающей публики: нет более радикального средства покончить с легендой о «своеобразии» русского исторического процесса. У проф. Виппера имеются налицо, казалось бы, все данные для решения этой задачи. Тонкий знаток истории Запада, он внимательно изучил «сказания иностранцев» о Московской Руси: в данной перспективе источник особенно ценный, ибо как раз иностранцы подходили к русским отношениям с «экономического» конца, которого туземные летописцы не замечали, как человек не замечает воздуха, которым дышит. Словом, от книги проф. Виппера об Иване Грозном можно ожидать многого. Разочарование постигает читателя довольно жестокое. Несмотря на новизну, казалось бы, подхода, несмотря на относительную свежесть материала, получается перепев – вначале Мишле, а потом Карамзина. Начинается с турок, кончается Баторием, и все это звучит ужасно знакомо. Ни нового образа Грозного, который вообще, как живое лицо, в книге отсутствует, присутствует только, как некий символ или алгебраический знак, ни нового объяснения его внешней политики (ей почти исключительно посвящена книга), более глубокого, чем дававшееся доселе. В этой последней области проф. Виппер, по части примитивности аргументов, перещеголял даже Карамзина: «последняя степень истощения» (стр. 90), «полное истощение» (стр. 93) Московского государства, без единой хотя бы иллюстрации, не то что анализа, который бы показал, в чем же это истощение состояло, – это уж не Карамзина, а плохие школьные учебники напоминает. И вообще в книге «блеск» – чисто словесный – совершенно заменяет анализ. Откуда взялся московский империализм XVI в., так ярко – до, простите, лубочности – живописуемый автором, как возник, на чем держался: не ищите ответов на эти вопросы. И, кажется, автор хорошо делает,
