Однако ее следствием стала человеческая трагедия, глубокая и продолжительная. Много лет, фактически до самого дня своей смерти, рабби Элиэзер отказывался признать свою неправоту. Отлучение не воздвигло между ним и остальными людьми непреодолимую стену, но отныне всякий, вступавший с рабби Элиэзером в контакт, должен был соблюдать определенную дистанцию, отдаляясь от отлученного. Это касалось и тех, кто приходил навестить опального мудреца дома. Друзья и ученики испытывали мучительную неловкость, не смея приблизиться к рабби Элиэзеру. Стремясь избежать ее, они все реже приходили к нему. Постепенно рабби Элиэзер оказался в почти полной изоляции.
В час своей смерти, в потрясающий своим драматизмом миг прощания с друзьями и учениками [11], рабби Элиэзер сказал: Горе вам, руки мои, что подобны двум свиткам Торы, свертываемым навеки. Много Торы учил я и много учил я Торе. Много Торы учил я, но не воспринял от учителей моих даже как пес, лакающий море. Много учил я Торе, но впитали из меня ученики мои лишь как кисть из ведра краски… Рабби Элиэзер ощущал себя подобным непрочитанному свитку Торы. Он чувствовал, что вмещает в себе всю необъятную полноту еврейской традиции. Но она наглухо закупорена в нем, и он не в состоянии передать свое богатство другим…
Рабби Элиэзер нуждался в учениках, которые могли бы черпать из его сокровищницы. Однако, поставив себя в положение, исключавшее возможность учиться у него, он мучается тем, что не реализовал своей способности нести Тору другим. Любимый ученик рабби Элиэзера, рабби Акива, был во многих отношениях чрезвычайно близок к учителю. Более того — он был единственным человеком, способным задавать вопросы из той специфической сферы, о которой не спрашивал больше никто [12]. И вот, даже самый любимый и близкий ученик больше не приходил и не спрашивал ни о чем… Сколь велики должны быть горечь и неудовлетворенность человека, ощущающего, что в нем заключена вся мудрость Израиля, но вывести ее из заточения, передать другим ему не дано! По крайней мере одной из причин скорби, которую отлученный мудрец изливает перед кончиной, послужило его одиночество — одиночество человека, принесшего все в жертву своим принципам. Отстояв их, рабби Элиэзер полностью лишился возможности влиять на происходящее…
Гордая обособленность рабби Элиэзера означала изоляцию его метода в Ѓалахе. В многочисленных спорах, которые он вел с рабби Иеѓошуа, своим постоянным оппонентом, победа неизменно оставалась за старым товарищем рабби Элиэзера по учебе. Рабби Иеѓошуа поддерживали мудрецы, и Ѓалаха почти всегда следовала его мнению. Но несмотря на то, что большинство было на его стороне, сам рабби Иеѓошуа, как и другие мудрецы, относился к рабби Элиэзеру с огромным уважением. Имя рабби Элиэзера было окружено ореолом, его считали величайшим мудрецом своего времени и при жизни называли Великим. И потому отлучение рабби Элиэзера стало трагедией не только для него самого. Выдающийся ум, светоч Торы, воплощавший знания и мудрость своей эпохи, остался в стороне от нее, словно заживо ушел из жизни… Эту болезненную ситуацию тяжело переживали современники. Величие рабби Элиэзера не ограничивалось одной определенной сферой. Он ревностно охранял традицию и твердо отстаивал свои принципы, однако если мы попытаемся охватить весь круг его интересов, окажется, что они затрагивали почти все области Торы. Он занимался учением явным — Ѓалахой и Агадой, и тайным — каббалой. Талмуд повествует о том, как друзья и ученики пришли навестить заболевшего рабби Элиэзера[13]. В этом драматическом эпизоде удивляет то, что слова мудрецов, людей примерно того же возраста, что и рабби Элиэзер, полны преклонения перед ним. О живых людях обычно не говорят: Благо твое для Израиля — что влага дождевая и Благ ты для Израиля как солнце сияющее. Мидраш рассказывает, что рабби Иеѓошуа однажды поцеловал камень, на котором рабби Элиэзер восседал в кругу учеников. Камень этот подобен горе Синай, — сказал рабби Иеѓошуа, — А от сидящего на нем исходит сияние Завета [14].
Не случайно сохранилась традиция, возводящая родословную рабби Элиэзера к Моше-рабейну. Подобно Моше-рабейну, личность рабби Элиэзера была всеобъемлющей. Он вмещал всю Тору целиком, во всех прошедших и грядущих поколениях, Тору единую и целостную, совершенную в своей чистоте и незамутненности. Дотрагиваться до такой Торы не следовало, подвергать ее пересмотру или слишком много дискутировать о ней также не подобало. Аргументы и споры лишь вредят чистой, неприкосновенной в своей полноте традиции самой Торы15. Источник необыкновенного преклонения перед рабби Элиэзером — сама Тора. Рабби Элиэзер отождествляется с ней, его единение с Торой граничит с полным слиянием. Предание гласит, что Ѓалаха следует мнению рабби Иеѓошуа лишь в этом мире. В мире грядущем она будет следовать мнению рабби Элиэзера. Подход рабби Иеѓошуа — прагматичный и человечный — отвечает нуждам того мира, в котором мы живем. В то же время чистую, возвышенную, совершенную Тору, которую исповедовал рабби Элиэзер — Элиэзер Великий — дано воплотить лишь после прихода Мессии.
Элиша бен Абуя
В талмудической литературе упоминание этого имени не сопровождается почетным титулом рабби. Более того: человек, о котором пойдет речь, вообще не появляется в ней под своим настоящим именем; он фигурирует под кличкой Ахер — чужой, другой. Личность Элиши бен Абуи в определенном смысле олицетворяет трагедию мудрецов мишнаитского периода. Этот человек был одним из выдающихся законоучителей своего поколения. Корни его учения пронизывали всю толщу еврейской традиции, они уходили в самые недра еврейского бытия. Он был не только мудрецом, но и весьма влиятельной личностью. По сути, Элиша бен Абуя один стоил целого бет-мидраша. И вот, такой человек оставляет иудаизм, предает его, предает свой народ, причем не только в буквальном смысле слова — предает духовно. Этот человек, заглянувший в потаенные глубины своей веры и изменивший ей, покинувший ее святая святых, нанес еврейству болезненную, долго не заживавшую рану.
Как понять его? Как осмыслить судьбу незаурядного человека, чье величие в Израиле померкло? Эти вопросы мучили современников Элиши бен Абуи и еще долго волновали потомков.
История жизни Элиши бен Абуи, рассказанная им самим, [1] говорит о том, что уже началу его жизненного пути была присуща раздвоенность. Элиша родился в Иерусалиме и рос в наполовину ассимилированной, по понятиям тех дней, семье. Рассказывая о своем обрезании, он отмечает, что торжество ознаменовалось роскошным пиршеством и плясками. И то и другое было заимствовано из чуждой культуры. Ясно также и то, что гостей мало занимал смысл заповеди, собравшей их за пиршественными столами. Не ради ее исполнения пришли они в дом Абуи. Но поскольку обрезание — все же обычай еврейский, на церемонию были приглашены несколько видных мудрецов. И пока гости предавались чревоугодию и необузданному веселью, мудрецы уселись в уголке и занялись Торой. И хотя они стремились не бросаться в глаза, мудрецы, по словам Элиши, произвели столь сильное впечатление на его отца, что тот решил обучить сына Торе. Это решение означало крутой поворот в будущей судьбе Элиши: вместо того, чтобы преумножать состояние семьи, занимаясь делами, ему предстояло теперь посвятить себя учению. Однако не следует забывать, что детство его протекало в кругу семьи, питавшейся не из одного чистого родника еврейской культуры…
Интерес Элиши бен Абуи к эллинистической культуре, как говорит об этом Талмуд — греческие песни не сходили у него с уст [2] — был плодом двойственного воспитания, полученного дома. С одной стороны, он был мудрецом, постигающим Тору в доме учения. С другой — оставался знатным иерусалимцем, образованным в эллинистическом духе. Похоже, что ни в один период своей жизни Элиша не был готов отказаться ни от того, ни от другого своего лица. Однако большую часть сил и времени он посвящал миру Торы.
По словам Талмуда, потрясение, сломившее Элишу и вытолкнувшее его за пределы еврейского мира, также было двойным — внутренним и внешним. Он пережил глубокий кризис веры. Не следует забывать, что Элиша бен Абуя был одним из четырех прославленных мудрецов, проникших в святая святых Торы, в ее замкнутый Сад, Пардес [3]. Мистические откровения этих мудрецов, их штудии Тайного учения обогатили еврейскую традицию и стали ее неотъемлемой частью. Однако лишь самый старший и самый великий из них, рабби Акива (как видно, он вел за собой остальных), сумел войти с миром и с миром выйти. Один из мудрецов погиб, другой лишился разума, а третий — Элиша бен Абуя — потерпел духовное крушение. Занятая им позиция отражала мировоззрение гностиков. Оно распространилось в эллинистически-римском мире, в том числе среди ассимилированных евреев, усвоивших греческую культуру. Особенно глубокие корни учение гностиков пустило на востоке, где испокон веков процветали мистические культы. Мир, по мнению гностиков, был отдан на произвол двух властей. Одна из них — власть добра — была далека и бессильна. Другая — плоть от плоти этого мира — по существу, правила им. Она была властью зла [4].
