- Это же... это же конура собачья, прости господи. Так жить нельзя! - Телепнев аж поперхнулся, и заколотил рукой по звонку на столе. - Так, Виталий Родионович, подождите. Вент Мирославич, голубчик, велите кофий подать... и коньяку, пожалуй. Нет, непременно, коньяку.
Дождавшись, пока мастерски скрывающий свое удивление ротмистр выйдет из кабинета, князь Телепнев вопросительно взглянул на меня.
- Скажите, Виталий Родионович. А сто тысяч тех, ваших рублей, это много?
- Не знаю. Как считать, ваше сиятельство. - Пожал я плечами.
- Ну вот, к примеру, сколько у вас там корова стоит?
- Понятия не имею. - Искренне ответил я. - Вот, сколько килограмм мяса стоит, могу сказать. Около трехсот-четырехсот рублей. Свиная шейка, например.
- А у нас, тридцать, много тридцать пять копеек. - Задумчиво произнес князь. - Это получается... получается, ваше жалованье здесь, примерно в пять раз выше, чем "там"? А сколько ж та конура стоила, что вы такие деньги банку должны были отдавать?
- Семь миллионов.
- Виталий Родионович... вы жили в аду. - Безапелляционно заявил князь.
- Именно так я и ответил Меклену Францевичу, когда он задал мне вопрос о "том свете". - Хмыкнул я.
Тут нашу беседу вновь прервал ротмистр Толстоватый, собственноручно принесший поднос, на котором расположился парящий фарфоровый кофейник с кипенно-белыми чашками для кофе, два пузатых бокала и небольшой графин, до половины наполненный янтарным напитком из известной и в этом мире, французской провинции.
- Ну, скажу я вам, и страшные же вещи вы мне поведали. Этак и аппетита недолго лишиться. - Поднося ко рту чашку с кофием, произнес Телепнев. Принюхался к тонкому аромату и, сделав символический глоток обжигающего напитка, вернул чашку на блюдце. - А уж банки эти ваши, и вовсе живодеры ерусалимские. Да наш Государь, такой банк мигом бы в казну забрал, а ловчил в кандалы, да в Сибирь.
- А может? - Поинтересовался я.
- Он еще и не то может. Вон, помнится, некие ушлые людишки решили биржу открыть, где можно было бы акциями да паями заводов и производств торговать, вроде аукциона. А что, законом же сие не возбраняется. Вот только и месяца не прошло, как Государь своей волей запретил подобное. Людишек тех, мои обмундированные сами на скамью сажали, а суд их "за рушение устоев государства", на каменоломни отправил. "Поелику такая торговля отменяет самый смысл паевого хозяйствования, в коем каждый пайщик за общее дело радеть должен". Оно и верно. Как же завод работать будет, коли у него хозяева каждый день меняются? - Поведал князь. - А по поводу кредита вы не переживайте, Виталий Родионович, у государя, оно совсем иначе установлено. Тут дело такое... Сам кредит до тридцати, редко до сорока процентов от общей стоимости дела доходит. Но дается он не деньгами, а товарным займом. Железо ли для производства, станки или снасть какая. Срок возврата не больше десяти лет, единовременной суммой с обговоренным еще до выдачи кредита, процентом. Но, возможен возврат суммы и паем. А государь в пайщиках, это мечта любого заводчика, скажу я вам.
- И какой же казне прибыток, с такими-то условиями? - Не понял я.
- А причем здесь казна? - Приподнял бровь Телепнев. - Кредит-то, государев. Он с паевого дохода девяносто процентов в казну сдает, вот и вся её прибыль. А десять процентов, в личный государев кошт уходит.
- Ну дела-а. - Промычал я. Такого я не ожидал... Это ж не государь, а какой-то филантроп получается!
- Что, чудно вам сие? - Усмехнулся Телепнев. - Тому и многие соседи наши дивятся. И пусть бы их. Зато, ни один из государей наших, начиная с Олега Строителя, при коем этот закон введен был, никогда заводчиков да мануфактурщиков не прижимал, и по сей день, больше чем на Руси, заводов, лишь у Галльских Портов насчитать можно, да и то, ежели вместе с колониями. Так-то.
Результатом наших посиделок с князем стало его дозволение на мою поездку, о которой я, из-за вываленных им на меня сведений, чуть было и вовсе не позабыл. Да и запала мне в душу идея с собственным заводом. Сагитировал меня князь. Тем более с этими новостями о срочных патентах, у меня и выхода другого не остается... Хорошо еще, что сроки действуют только на территории Руси. В "европах" свое право и договоренности, там патенты сроков не имеют, это я точно знаю, князь подсказал. А значит, именно там и нужно подавать заявки. Хотя бы иностранцы не будут бесплатно пользоваться нашими придумками, и то хлеб.
Пока ехал до дома, пытался разложить по полочкам полученную информацию. И как-то так выходило, что заморачиваться с патентованием, допустим, того же электродвигателя, нам пока, оказывается, рановато. Равно как и оформлять заявки на остальные "изобретения", периодически всплывающие при работе над будущим автомобилем. Те же гидропневматические амортизаторы и пружинные подвески, например. Про резиновые уплотнители и сайленты, я вообще молчу. Эх, придется созывать большой курултай нашего маленького конструкторского бюро, и ставить вопрос с заводом на голосование...
А по приезду домой, меня ждал большой сюрприз. Ну, как сюрприз? Я, просто, напрочь забыл о визите Мстиславского. Во время нашей встречи в "Летцбурге" он обещался быть сегодня ко мне в гости, к трем часам пополудни, и в тот момент, когда мой извозчик остановился во дворе смольянинских владений, Ларс Нискинич как раз выбирался из остановившейся у ворот в имение, коляски. Это я вовремя приехал. Отпустив извозчика с двугривенным в кармане, я поднялся на крыльцо и, крикнув Лейфа, тут же принявшего у меня пальто, трость и шляпу с перчатками, остался у дверей, встречать гостя.
Вот князь говорил, что мы с Мстиславским помирились... Не знаю. Я с ним, честно говоря, и не ссорился. И дело не в том, что у меня память короткая. С этим, как раз, полный порядок. Просто, тот юнец, что получил от меня "привет в зубы" прошлой осенью, не имеет никакого отношения к боевому офицеру, полусотнику княжичу Мстиславскому, присевшему за мой столик в ресторане "Летцбург". Тот франт уехал из столицы с предписанием на Дон, а добровольцем на румынский фронт уходил уже совсем другой человек. Уж не знаю, что сподвигло яркого представителя здешней "золотой молодежи" на такой резкий шаг, но уверен, что ему это пошло только на пользу. По крайней мере, сейчас, напротив меня, в кресле у камина, с бокалом порто в руке, сидит не кичащийся своим происхождением и родительской крутизной мажор, а воин. Да молодой, да пока еще не очень-то и опытный... хотя, как сказать, война опыт быстро подбрасывает, только успевай подбирать... вот именно: успевай! Мстиславской пока успевает. Живой ведь, хоть и раненый... Ну так, на большой войне нужно быть совершеннейшим везунчиком, чтобы вообще без таких "гостинцев" обойтись. А она там действительно нешуточная, судя по рассказам Ларса... Война двух экспедиций, так её обозвали в газетах. Турки и русские режут друг друга на территории суверенной боярской Румынии... М-да уж. Зачем и почему неясно, но воюют с размахом. С русской стороны только добровольных, три полка сформировали, да еще двенадцать номерных постоянно на фронте, чуть ли не с ежемесячной подменой, и, кажется, пару именных отправлять намерены. А у турков... Мстиславской говорит уже двадцать три полка в боях, и османы еще десяток из метрополии подводят. Румыны? А что, румыны? Они, как всегда, в жбан с мамалыгой нырнули, и нету их. В смысле, вообще. Крестьяне да обыватели по домам прячутся, армии с ними не воюют, самых боевитых и горластых бояр, еще в начале компании сами турки и грохнули, администрация разбежалась... амба. Нет такой страны Румынии, есть только румынский фронт. Так-то.
И вот сидит передо мной Ларс Нискинич и ждет, что ему ответит на его вопрос некий господин Старицкий. И я сижу. Вот только, что ему ответить-то? Эх...
- Подождите Ларс, несколько минут. Я телефонирую в присутствие. Попробуем помочь. Но прошу понять, что вопрос этот не в моей компетенции... Так что, за результат не ручаюсь. - В ответ, княжич понимающе, действительно понимающе, кивает. Я поднимаюсь с кресла и иду в холл, а оттуда в особняк Смольяниной.
- Вент Мирославич, друг мой, хоть и виделись с вами сегодня, а всё же доброго дня...
Князь Телепнев прибыл лично, спустя всего лишь полчаса, после моего звонка в канцелярию. Честно говоря, я думал, что он вызовет нас с Мстиславским к себе, а вот, поди ж ты. Сам приехал. Выслушал немудреную историю Ларса, покивал и повернулся ко мне.
- Господин Старицкий, ехать лично, запрещаю! Отберете в охрану десяток человек из тех, что сами тренировали, занесете список мне на подпись, сегодня же. Один десяток, не больше.
- Непременно, Владимир Стоянович. - Кивнул я. Вот делать мне больше нечего, как на фронт рваться. Хватит. Я свое отвоевал. Не хо-чу.
- Вот и замечательно. - Растянул губы в холодной улыбке глава Особой канцелярии и поднялся с кресла. Уже стоя у дверей, он обернулся к Мстиславскому. - Кланяйтесь от меня батюшке, Ларс Нискинич... Лихой рубака был, и сына такого же вырастил.
