Снова пауза, шорох перьев, стук клюва и:
– Полных пробежек шестьдесят. Отбитых в среднем – триста пятьдесят шесть. Мазила.
– Боже мой, – сказал я.
– Боже мой, – эхом отозвался Шелли Капон.
– Это он, попугай, который знал Папу.
– Он самый.
Я снял платок.
Не знаю, что я ожидал увидеть под вышитой тканью. Быть может, миниатюрного охотника в лесных сапогах, куртке и широкополой шляпе. А может, симпатичного крохотного рыболова с бородой и в свитере с воротником, сидящего на деревянной жердочке. Что-нибудь маленькое, что-нибудь литературное, что-нибудь человекоподобное, что-нибудь фантастическое, но только не попугая.
Но там был всего лишь попугай.
И даже не самый красивый из попугаев. Вид у него был такой, будто он годами не спал по ночам; одна из тех неряшливых птиц, которая никогда не чистит перышки и не полирует свой клюв. У него был зеленовато-черный порыжевший окрас, тускло-желтый горбатый нос и круги под глазами, как у скрытого пьяницы. Такие обычно, ковыляя, выпархивают из бара в три утра. Отбросы попугайного общества.
Шелли Капон словно угадал мои мысли.
– Если накрыть клетку платком, – сказал он, впечатление сильнее.
Я положил платок обратно на решетку.
Мысли мелькали в моей голове. Потом потекли совсем медленно. Я наклонился к клетке и прошептал:
– Норман Мейлер20.
– Не мог вспомнить алфавит, – произнес голос из-под платка.
– Гертруда Стайн, – сказал я.
– Страдала крипторхизмом21, – отозвался голос.
– Боже мой, – выдохнул я.
И отступил назад. Я смотрел на покрытую платком клетку. Затем подмигнул Шелли Капону.
– Ты отдаешь себе отчет, что это такое, Капон?
– Золотая жила, дорогой Раймундо! – довольно просиял он.
– Целый монетный двор! – поправил его я.
– Бесконечные возможности для шантажа!
– И причины для убийства! – добавил я.
– Ты представь, – фыркнул Шелли в стакан, представь, сколько бы отвалило одно только издательство Мейлера за то, чтобы эта пташка заткнулась!
Я снова обратился к клетке:
– Френсис Скотт Фицджеральд.
Молчание.
– Попробуй «Скотти», – предложил Шелли.
– А-а-а-а, – произнес голос внутри клетки. – Не плохой удар слева, но напористости не хватает. Приятный соперник, хотя…
– Фолкнер22, – сказал я.
– Средние результаты по очкам хорошие, всегда играл только в одиночном разряде.
– Стейнбек23! – В конце сезона финишировал последним.
– Эзра Паунд24!
– В тридцать втором перешел в низшую лигу.
– Думаю… мне не помешает… выпить бокальчик этого напитка.
Кто-то вложил мне в руку стакан. Я залпом осушил его и кивнул. Зажмурившись, я почувствовал, как мир завращался вокруг меня, потом открыл глаза и увидел Шелли Капона, классического сукина сына на все времена.
– Тут есть кое-что еще более фантастическое, – сказал он. – Ты слышал едва ли половину.
– Врешь, – ответил я. – Что еще тут может быть?
Он загадочно улыбнулся – только Шелли Капон в целом свете умеет так загадочно, так злодейски улыбаться.
– Вот как все было, – начал он. – Помнишь, в последние годы, когда Папа жил здесь, у него были серьезные трудности с тем, чтобы переносить свои опусы на бумагу? Так вот, после «Островов в океане» он задумал еще один роман, но, похоже, почему-то так и не смог его записать… О да, роман уже был у него в голове – весь сюжет, и многие слышали, как он упоминал об этом, – но, похоже, он просто его не записал. Зато он ходил в «Куба либре», выпивал стакан за стаканом и подолгу разговаривал с попугаем. Раймундо, на протяжении всех этих долгих пьяных ночей Папа рассказывал Эль-Кордобе сюжет своей последней книги. И со временем, постепенно птица его запомнила.
– Его прощальная книга! – воскликнул я. – Самый-самый последний роман Хемингуэя! Не написанный, но записанный в мозгу попугая! Господи Иисусе!
Шелли качал головой, глядя на меня с улыбкой падшего херувима.
– Сколько ты хочешь за эту птицу?
– Дорогой мой, милый Раймундо, – Шелли Капон помешал мизинчиком в своем стакане. – Неужели ты думаешь, что я продам эту птицу?
– Однажды ты продал свою мать, затем снова выкрал ее и продал опять под другим именем. Брось, Шелли. Ты напал на кое-что стоящее. – Я задумчиво наклонился над покрытой платком клеткой. – Сколько телеграмм ты разослал за последние четыре-пять часов?
– Да ты что! Ты меня пугаешь!
– Сколько международных телефонных звонков за счет абонента ты сделал после завтрака?
Шелли Капон издал глубокий печальный вздох и вытащил из кармана своего вельветового пиджака смятую копию телеграммы. Я взял ее и прочел:
ДРУЗЬЯ ПАПЫ ВСТРЕЧАЮТСЯ ГАВАНЕ ЗПТ ПРЕДАТЬСЯ ВОСПОМИНАНИЯМ НАД ПТИЦЕЙ И БУТЫЛКОЙ ТЧК ЗАЯВКИ НА ТОРГИ ВЫСЫЛАЙТЕ ТЕЛЕГРАММОЙ ЗПТ ИЛИ НЕ ЗАБУДЬТЕ ЗАХВАТИТЬ ЧЕКОВУЮ КНИЖКУ И ОТКРЫТЬ СОЗНАНИЕ ТЧК ПЕРВЫЙ ПРИШЕЛ ПЕРВЫЙ КУПИЛ ТЧК ЧАСТИ ФИЛЕЙНЫЕ ЦЕНЫ ЮБИЛЕЙНЫЕ ТЧК МЕЖДУНАРОДНЫЕ ИЗДАНИЯ ЗПТ КНИГИ ЗПТ ЖУРНАЛЫ ЗПТ ТЕЛЕВИДЕНИЕ ЗПТ ПРАВА НА ЭКРАНИЗАЦИЮ ТИРЕ ВСЕ ПОДОЙДЕТ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ТЧК ШЕЛЛИ САМИ-ЗНАЕТЕ-КАКОЙ ТЧК
Боже мой, снова подумал я, роняя на пол телеграмму, в то время как Шелли протягивал мне список адресатов, которым она была разослана:
«Тайм». «Лайф». «Ньюсуик». «Скрибнер». «Саймон-энд-Шустер». «Нью-Йорк таймс». «Крисчен сайенс монитор». Лондонская «Таймс». «Монд». «Пари-матч». Один из Рокфеллеров. Кое-кто из Кеннеди. Си-би-эс. Эн-би-си. «Метро-Голдвин-Майер». «Уорнер бразерс». «20-й век Фокс». И так далее, и так далее, и так далее. Чем дальше я читал этот длинный список, тем глубже погружался в меланхолию.
Шелли Капон швырнул на столик перед клеткой пригоршню ответных телеграмм. Я быстро пролистал их.
Все, буквально все в этот самый момент летели сюда. Самолеты слетались со всех концов света. Через каких-нибудь два, четыре, самое большее шесть часов Куба будет кишеть агентами, газетчиками, придурками и законченными дураками, плюс тайные похитители из контрразведки и белокурые старлетки, мечтающие появиться на обложках журналов с птицей на плече.
Я прикинул, что у меня в запасе, может быть, еще есть полчаса, в течение которых надо что-то предпринять, не знаю что.
Шелли слегка подтолкнул меня локтем.
– Кто тебя прислал, дорогой? Знаешь, ты ведь пришел самым первым. Назови хорошую цену и все, ты свободен, может быть. Разумеется, я должен рассмотреть и другие предложения. Но возможно, здесь скоро станет так людно и шумно. Я начну паниковать из-за содеянного. Возможно, мне захочется продать подешевле и свалить побыстрее. Ведь, сам подумай, может возникнуть проблема с вывозом этой птицы из страны, верно? А тем временем Кастро может объявить попугая национальным памятником, или произведением искусства, или… да, черт возьми, Раймундо, кто тебя прислал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
