— кровавые потёки на нём. Мозг сам выстраивает последовательность. То, как я стреляю в мотоциклистов, показывают секундой позже, и это уже выглядит ответным действием. Три выстрела показывают последовательно, с разных ракурсов, четвёртый, добивающий, вырезан.
«Отважные горожане дорого продавали свои жизни! — Дмитрий прибавил звук. — Мы видим настоящих героев, оказавших сопротивление, но они были не готовы! Мы даже вообразить себе не могли такого коварства и такой жестокости!»
Камера снова показывает мою стрельбу, но уже с другой точки, и кажется, что это другой человек в другом месте, картинка сфокусирована на падающих клановых.
«Нелюди и выродки, атаковавшие беззащитных граждан, жестоко уничтожили отважных защитников, которых оказалось слишком мало…» — в кадре очень красиво лежит очень красивый и очень мёртвый парень, ничуть не похожий на меня, но в такой же куртке. Он весь залит кровью, как будто из ведра, но на строгом правильном лице лишь отдельные, подчёркивающие его красоту брызги. — «Мы не должны допустить, чтобы их гибель была напрасной!» — вещает исполненный точно выверенного пафоса голос.
— Оскара за лучшую операторскую работу на этот столик! — провозглашаю я мрачно. — Значит, дронов с камерами там было полно, но почему-то не было ни одного полицейского…
«Где же была в этот момент наша полиция? — поддерживает моё недоумение диктор. — Почему бездействует гвардия Верховной?»
Мелькнувший размытый кадр показывает какую-то женщину в оболочке, беседующую с какими-то клановыми вождями. И вроде бы ничего такого — мало ли когда и где и это снято, в обязанности правительницы наверняка входят и встречи с представителями кланов, которые тоже её подданные, да и вообще хрен поймёшь, Калидия ли это. Но неприятное ощущение предательства наверняка царапнет любого зрителя.
На экране снова великолепно исполненная нарезка в стиле «кровь-кишки-распидорасило». Перекошенные нечеловеческие лица нападающих, красиво лежащие эстетичные мёртвые, художественно окровавленные слишком красной и яркой для ночной съёмки кровью. Для самых непробиваемых кадры пускают двойками: пять секунд оскаленного урода с выпученными глазами — пять секунд красивой мёртвой девушки. Оскал кривых грязных зубов — огромные несчастные глаза, в которых прощально гаснет неон. Окровавленные татуированные конечности с оружием — падающая в слоу-мо тонкая хрупкая фигурка жертвы.
И голос за кадром, призывающий не забыть, отомстить, покарать и уничтожить. Потому что теперь всё позволено!
— Грабь, убивай, еби гусей, — прокомментировал я. — Понятное дело. Мощный видос.
— Не, погодь, — Дмитрий снова мотает запись. — Ты удивлялся, что всё вхолостую? Так вот тебе финальный месседж!
Под развесёлую нарезку стрельбы, горящих зданий, мчащихся мотоциклов, кровавых луж и битого стекла диктор призывает всех свободных от аренды немедленно арендоваться в некий «Городской фронт». На необычайно льготных, практически царских условиях. И слоган «Город превыше всего!» поперёк экрана.
— Я всё ещё не понял, где в этой картине боевые и полицейские киберы, — комментирую я. — На кой чёрт им фольксштурм-то? Кого туда посылать, недобитых блядей со Средки?
— А хоть бы и так! — с дивана внезапно вскакивает Мерсана. — Да, я та самая недобитая блядь! И я готова встать за свой город! И я не понимаю, почему это неправильно! Вы сами видели, что творят эти выродки!
— В «Городской фронт» можно арендоваться в шестнадцать, — задумчиво говорит Зоник.
— Знаешь, прем, не всегда надо быть циничной скотиной! — бросает мне в лицо Шоня.
— Если мама пойдёт, то и я с ней! — вцепляется в локоть Мерсаны Дженадин.
— Так, народ, — удивлённо смотрю на всех я, — вы что, серьёзно?
— Ты видишь в этом что-то несерьёзное, прем? — Шоня тыкает пальцем в экран, где очередной чудовищный нелюдь зверски убивает что-то прекрасное. — Ты правда такое циничное говно?
— Я там был, между прочим, — напоминаю я. — В отличие от вас.
— Тем более не понимаю, как ты можешь вот так об этом говорить! — взрывается всегда тихий Кери. — Разве не очевидно, что долг каждого нормального человека — идти и убивать клановых?
— Ты жил в клане! Ел с ними за одним столом! Общался! За девчонкой тамошней ухаживал!
— Они притворялись! — кричит в запале пацан. — Ты видишь, какие они на самом деле!
По экрану снова течёт кровища, и заходится в мотивирующем пафосе диктор.
— Дима, выключи эту хрень, — зло говорю я. — Ты же видишь, как она действует на неокрепшие мозги.
Дмитрий гасит экран, но уже поздно.
— Неокрепшие мозги? — чуть ли не плюёт мне в лицо Шоня. — Так вот ты какой, оказывается, прем! Знаешь, что? Иди ты в жопу! Город превыше всего!
— Пойдёмте, ребята, — презрительно посмотрел на меня Кери, — надо узнать условия аренды в ополчение.
— Я всегда готова надрать кому-нибудь зад! — заявляет Тохия.
Шоня, Дженадин с матерью, Зоник, Кери, Тоха — все они встают и выходят из гостиной, и каждый смотрит на меня так, как будто хочет плюнуть, но даже плевка я недостоин.
— Вот и у нас так начиналось, — комментирует мрачно Лирания. — Думаешь, мои родители от хорошей жизни в другой мир нанялись? Слово за слово, а потом друг другу в глотки. И понеслось.
— Как-то резко их вштырило, — удивился Дмитрий.
— У них нет иммунитета к пропаганде, — напомнил я. — Они отродясь никому не нужны были, нафига их пропагандировать?
— Что это? — трясёт белокурой головой Алиана. — Как гипноз какой-то. Аж меня проняло. Прям так и побежала бы в ополчение.
— Вот так это и работает, — обнял её за плечи Дмитрий. — Ещё неделю назад ты знать не знала никаких клановых, а полчаса видео — и готова жизнь отдать, чтобы они сдохли.
— Какой ужас, — сказала Нагма.
Она подошла, обняла меня и спрятала лицо на груди.
— Блин, ребёнку-то зачем этот трэш показывали? — спрашиваю я Дмитрия.
— Да я её и не заметил… — отвечает он растеряно.
— Я сама, братец, не ругайся. Мне надо было увидеть.
— Боже, но зачем, колбаса?
— Это не просто кино, братец. Не знаю, кто это сделал, но шайтан смотрел его глазами.
— Уверена?
— Да. Кто-то делает с этим миром то, что ты делаешь с людьми, только наоборот.
— Наоборот?
— Ты делаешь больных здоровыми, а кто-то делает этот мир больным. А может быть, и мёртвым.
— Но у кого хватит сил на целый мир?
Нагма не отвечает. Она прижалась ко мне изо всех сил, и футболка с шуздрой, которую я ношу по привычке, намокает там, где её глазки. Бедный ребёнок.
* * *
Димка сидит за столом с ноутбуком, я на диване рядом. Он изучает инфосферу города, я охраняю сон задремавшей от переживаний Нагмы. Бедная девочка всю ночь не спала, за меня волновалась. Теперь её златовласая голова лежит на моем бедре, и тихий разговор не мешает ей спать.
— Папаша, ты же всю
