– Дорогой, – произнесла я, встав рядом, – я знаю, о чем ты думаешь…
– Ты не знаешь, о чем я думаю, – тихо отозвался он.
– Но это метафора. Если мы откроемся природе, сбросим свои лишенные естественности покровы, она в ответ будет нас защищать. Я знаю, что Тео…
– Хватит, – произнес он, повысив голос. – Ничего ты не знаешь. К природе все это не имеет никакого отношения. Он спекулирует, используя симпатичную юную девушку, чтобы привлечь внимание. Неужели непонятно?
– Тэд, это искусство.
– Не могу поверить, что ты используешь это слово, чтобы оправдать порнографию.
– Это не порнография, – я тоже повысила голос, – на ней трусы, и куртку она сбросила в самый последний момент, перед щелчком затвора. Никита была рядом, держала ее одежду.
Я замолчала, переводя дух. Как он может говорить такие слова? Спекуляция, порнография. И это по отношению к Тео. Они с Наоми всегда были очень близки, особенно в детстве.
– Ты опять не видишь главного, – отрывисто произнес Тэд.
– Давай перенесем разговор на вечер и с участием Тео, – ответила я. Времени на спор у меня не было.
Тэд пожал плечами.
– Мне больше нечего сказать.
На том мы и разошлись. Тэд заторопился, быстро поцеловал меня и захлопнул за собой дверь.
Наоми вышла, когда я собирала сумку. Вид у нее был по-прежнему усталый, несмотря на ночной сон. Она медленно прошла по кухне, надела кроссовки, повязала шарф. Посмотрелась в зеркало на стене у телефона. На предложение позавтракать отрицательно мотнула головой.
– Я не голодна.
– Съешь хоть что-нибудь, дорогая. Может, яйцо с тостом?
Она брезгливо наморщила нос и наклонилась к псу.
– Берти, я тебя люблю. – Послала ему воздушный поцелуй и ушла, захлопнув за собой дверь. Через полминуты вернулась за мобильником и снова молча вышла.
Вскоре появились мальчики, сонные, молчаливые. Эд взъерошен, одет небрежно. Насыпал себе в миску мюсли, развел в йогурте и начал медленно жевать, внимательно читая надписи на пакете. Тео, полузакрыв глаза, доел остатки вчерашнего яблочного пирога. Потом они ушли, стукнувшись в дверях плечами. У Тео в руке была большая папка с фотографиями.
Пора было уходить и мне. Я оглядела царивший на столе беспорядок. Недоеденные надкусанные тосты, рассыпанный сахар, смятые пакеты, открытые банки. Надо бы задержаться и все убрать. Моя мама, будь она сейчас рядом, никогда бы этого не допустила. Но я, пошарив в шкафу, вытащила новые красные туфли на каблуках, надела их, сразу превратившись из домашней хозяйки в доктора, и вышла за дверь.
Навстречу мне шла Аня, ее подвез муж. Под пальто у нее был надет узорчатый передник, в котором она убиралась в нашем доме. Спокойная, надежная. Хороший работник. Куда мне до нее! Я, как бы ни старалась, никогда не могла закончить одно дело и только потом взяться за следующее. Мне постоянно что-то мешало. Они с мужем приехали из Польши. При встречах я неизменно натыкалась на его хмурый взгляд. Если бы я сказала ему, что Аня очень облегчает мне жизнь, он бы разозлился еще сильнее, решив, что свою жизнь я ставлю выше ее жизни. Его враждебный взгляд прошелся по моему теплому пальто, задержался на дорогой кожаной сумке и перескочил на высокий дом сзади.
Отпирая дверцу машины, я помахала миссис Мур, живущей напротив. Она выставляла у обочины небольшие пакеты с мусором. Тэд тоже вчера вечером вынес ополоснутые винные бутылки, коробки из-под готовой еды и аккуратно связанную пачку старых газет «Дейли телеграф».
Миссис Мур выпрямилась, прижав руку к пояснице. Посмотрела на меня, чуть приоткрыв рот. В окне эркера мелькнул силуэт ее тридцатилетнего сына Гарольда. Гарольд – даун. Его отец много лет назад ушел из семьи. Каждый раз, встречая миссис Мур, я задаю себе вопрос: как ей удается переживать все эти дни один за другим? Что поддерживает ее существование?
Я запустила двигатель, нажала кнопку включения приемника, а она все не отводила от меня взгляда.
А может, мне не следует виниться перед ней за то, что я получаю от жизни намного больше, чем она? Ведь миссис Мур видит, во сколько я каждый день уезжаю из дома и когда приезжаю. И Тэд тоже. Может быть, она меня даже жалеет.
Утро промелькнуло так быстро, что я и не заметила. Одна за другой прошли три женщины. Каждая со своей жалобой. У одной месячные, у другой беременность, третья недовольна наступлением климакса. Осматривая их, мне хотелось сказать, что это у них не болезнь, а скорее небольшое отклонение от нормы. А вот вошедший следом за ними мистер Поттер был действительно болен. Что неудивительно в его возрасте – ему было под девяносто. Этот старик в аккуратно начищенных туфлях прошел несколько кварталов до клиники, причем в гору, и терпеливо ждал в очереди, чтобы сообщить мне об ощутимой боли в левой стороне груди. Пытаясь при этом улыбаться. Когда я сказала, что его нужно срочно госпитализировать с острой коронарной недостаточностью, он заволновался.
– Простите, доктор, я думал, у меня что-то не так с желудком. – Он говорил с трудом, ловя ртом воздух. – Придется позвонить соседям, попросить, чтобы кормили моего кота.
Пока он решал свой вопрос, я вызвала машину «Скорой помощи», чтобы отвезти его в больницу. Ему предстоит резко сменить обстановку. Из своей чистой маленькой муниципальной квартиры с фотографиями в рамках на каминной полке, креслом у огня, которое теперь опустеет, старик переместится в залитое бледным светом белое помещение с разными флакончиками, тюбиками и пикающими мониторами. Сестры будут наклоняться над ним и говорить громко, как с глухим. Неплохо было бы ему надеть свои военные награды.
Когда я вошла в кабинет нашего шефа Фрэнка, он сидел за своим антикварным письменным столом с обитой кожей столешницей и разговаривал по телефону. Рядом стояли две кружки с кофе, наполняя комнату ароматом. Увидев меня, он улыбнулся, чуть вскинув брови, и кивнул на кресло. Я села.
Он положил трубку и вздохнул, охватив большой ладонью одну кружку. Другую подвинул мне. Очки у него на носу сидели чуть криво. Стол был весь завален бумагами – ни единого свободного места.
Мы поговорили о текущих делах, потом я сказала, что передала Джейд Прайс муниципальному педиатру. Есть подозрение, что ребенок подвергается домашнему насилию. Матери об этом еще не известно, но я собиралась ей сказать во время сегодняшнего посещения.
– Я знаю Прайсов, – произнес Фрэнк, внимательно меня выслушав. – Будь осторожна в выводах, Дженни. Тщательно все обдумай. Они не кажутся мне способными на насилие над ребенком.
– Но тут нечего особенно думать, – ответила я, вспомнив синяки и заторможенность девочки. – Семья неблагополучная. Отец пьяница и дебошир. Мать в постоянной депрессии.
– Зачем тебе к ним ходить? Можно позвонить.
– При личной встрече проще сказать, что я подозреваю их в насилии над ребенком. И возможно, в доме я увижу что-то, подтверждающее мое мнение.
– Мне пойти с тобой?
– Зачем?
– Они могут обвести тебя вокруг пальца или нахамить, – Фрэнк внимательно посмотрел на меня. – Тебя тревожит что-то еще? – Он тридцать лет был семейным доктором, так что в людях разбирался.
Я махнула рукой:
– Да так, домашние дела.
– Как Тэд? У него все в порядке?
– Да. Преуспевает.
– А дети? Как там моя любимая крестница?
– Наоми изменилась. Стала раздражительной. Дерзит. Пока не могу понять, в чем дело.
– Чем-то увлечена, я думаю. Или кем-то, – он улыбнулся. – Пятнадцать лет – у девочек как раз в этом возрасте и начинаются увлечения.
– Обычно она мне все рассказывала. – Я не стала уточнять, что этого не было уже много недель, а может быть, и месяцев.
– Придет время, и Наоми станет прежней. Не сомневайся. А что говорит Тэд?
– Ничего. Впрочем, я с ним об этом еще не говорила. Он так занят, – я виновато улыбнулась. – Нам все недосуг поговорить. Только начнем, как кто-то один обязательно засыпает.
Фрэнк пожал плечами.
– Бог знает, как ты везде успеваешь. У нас только один ребенок, и Кэти сидит дома. О работе нет и речи.
Ну что на это скажешь? Не так уж трудно везде успевать, если точно знаешь, чего хочешь. Тут нет никакого волшебства. Я просто научилась прыгать из одного существования в другое, иногда даже не замечая. Конечно, дети при этом предоставлены сами себе. Тут есть и плюсы, и минусы. Вот сейчас я расплачиваюсь за слишком большую самостоятельность Наоми. Ну что ж, подожду, пока она наконец смягчится, тогда и поговорим. Уверена, скоро ей понадобится моя помощь.
И все равно, у меня нет сомнений, что она счастлива. Так же, как я и Тэд. Так же, как все мы.
Дом, где жили Прайсы, находился недалеко от порта. От клиники примерно миля. Район у реки было не узнать. Все старые складские помещения снесли, а на их месте построили современные офисные здания и спортзал. Однако улица, где жили Прайсы, осталась прежней. До нее эти новшества не дошли.
