Главное же главнейшого из жизни шайки разбойников — Васи и Алеши — было забраться в красные лабазы на пристани, ловко подрезать перочинным ножиком какой нибудь мешок с изюмом или орехами или рожками, нагрузить за рубаху и удрать на сеновал, забиться в сено и есть добычу.
Вот где трепетало счастье.
Вася чавкался и думал; откуда эти сладкие мешки — куда их везут — и кто счастливый владеет ими так, что если захочет — съест сам весь мешок.
Ого — а сколько таких мешков и ящиков в огромных пяти лабазах — горы.
Вообще на буксирной пристани жили сплошь чудеса летом.
Всюду лежат якоря, цепи, смолистые канаты, бочки, везде бегают матросы, кричат, арестанты грузят, бабы с мужиками поют на баржах у мостков:
Эй качай наша качайЗнай раскачивай качай —Наша ходко идетПодается вперед —Ходом ходом веселееМы покатим поскорееЯ вот идет-идет-идетА вот идет-идет-идет.
И это — а вот идет-идет-идет — тянули пока из трюма баржи на веревках на палубу не вытащат груз.
Эта песня лилась непрестанно.
Или вдруг ночью — сквозь сон Вася слышит, как подходит буксирный пароход с баржами к пристани, как капитан и водоливы перекрикиваются в рупор.
По свистку Вася знал названье любимовского парохода и капитана на нем.
Утром рано проснется и смотрит: перед окном три-четыре длинных баржи и впереди на якоре пароход, белый, важный.
Значит к дяде придет обедать капитан, а матрос принесет живых стерлядей или арбузы и яблоки.
Рыбу опустят в чан, за обедом — арбуз.
Прибытие снизу парохода было ярким праздником Васи и всех.
В два три дня можно успеть обделать под общий шум всякие дела незаметно: и дядя Гриша и тетя Саша отвлечены гостями, волненьями.
Милые, родные, белые, важные пароходы с баржами и без барж — пассажирские — вы столько много — щедро давали Васе удивительных радостей — праздников, что он до конца дней своих незабудет питать к вам — пароходы, баржи и пристани — светлые чувства благодарности от всей глубины любви, от всей раэдольности восторженного сердца.
Зима
А зимой — когда все кругом и Каму — заносило глубоким снегом — Вася с Алешей, вернувшись из школ, катались на лыжах, коньках, санках, делали катушку, поливали, мерзли, отогревались, снова бегали.
На Рождестве перво — на-перво славили Христа, ходили по родственникам и знакомым и даже совсем незнакомым.
Родственники — второстепенные — давали по 20 коп., знакомые по 10 к., а незнакомые по копейке или по шанежке — лепешке.
Одна старушка дала Васе марковку.
Зато Васины родственники Каменские (Трущовы туда совсем не ходили) давали Васе славленного всегда очень щедро.
Потом бывала ёлка, полно гостей, маскированный. — конфекты, — хлопушки, возня.
На месленнице увозили — на своей лошади всех ребят кататься по проспекту.
Ели оладьи, блины.
Вася узнал про то, что есть около базара балаган, где идут удивительные — забавные представленья: об этом у дяди Вани рассказывал дедушка Волков.
Вася отправился туда.
На досчаном большом балагане с парусиновой крышей была вывеска:
— Цирк Камбарова.
Сам Камбаров — клоун с позументами, с лицом в крупчатке, кричал у кассы:
— Торопитесь покупать билеты — сейчас начинается небывалое зрелище или чудеса и разгадка тайн чорной магии, со всех по гривеннику, а у кого рыжая борода — 20 копеек.
Вася забрался на лучшее место.
Шарманка с барабаном, ловкий мальчик акробате трико — Вася Камбаров, гармонисты, танцовщицы, девочка на трапеции, дрессированная собака, маленькие нарисованные люди с большими поющими головами, Петрушка, сам смешной с бельмом клоун Камбаров — все это небывалое зрелище в ярких блестках и картинках очаровало Васю.
Он стоял около балагана в толпе целые дни, пил сбитень с плюшками, наблюдал и наконец торжественно рыцарски поклялся, что как только вырастет большим — поступит артистом в цирк и узнает все секреты закулисных тайн — куда теперь совершенно никого непускают, а там все — самое главное.
Начинался скучный длиннущий пост.
Зачем то заставляли говеть.
Одно утешенье — много неучиться и скоро весна.
На пасхе совсем чудесно — заутреня, новые костюмы, христосуются, яйца крашеные, куличи, сыр, под воротами качели, в бабки можно играть, кругом колокольный звон, надо на колокольню подняться.
И через Каму ходить нельзя — лед синий, у берегов вода — вот тронется и снова пойдут пароходы.
Снова заживет буксирная пристань.
Вася опять будет Стенькой Разиным и отправится на добычу в лабазы.
И теперь будет осторожнее: а то он раз принес домой из лабазов плитку парафинового масла, спрятал и всю ночь неспал — все думал куда ему девать эту штуку.
Снова покажется жизнь — сплошным удивленьем — сказочным царством подарков.
Безпокойными будут ночи, нянька станет пугать домовыми — да лешими, а Вася с Алешей забьются с головами под одеяло и крепко уснут до мотовилихинского свистка.
Кем быть
Вася рос неустанным затейщиком, неисчерпаемым изобретателем всяческих замыслов, вершителем, любопытство которого расцветало с каждым новым днем.
Это ничего, что ему иногда слишком горько жилось по-сиротски.
Больной, кашляющий, раздражительный дядя и нервная тетя часто просто зря били Васю неразбираясь в справедливости.
Но что — эти чорные минуты обиды и слез значили перед вечностью приливающих дней, когда горячо и ненапрасно верилось в свободное великое будущее.
Вася всегда знал, что он будет исключительным, необыкновенным, высоким орлом над долинами будней.
Одаренный от природы внутренними богатствами, светлой гордостью, обаянием воли, красивой внешностью — он всюду мальчиком обращал на себя острое вниманье.
Вот это обстоятельство и служило всегда причиной общого раздраженья против гениального Васи и в детстве и теперь.
Уж слишком не по плечу всем Вася.
Ведь право — прежде чем было понять его, почувствовать, познать — надо быть самому одаренным хоть немного или просто чутким — культурным.
Я что было и есть кругом его — только бездарное мещанство, плюющее в солнцезарное лицо Гения.
И в лучшем случае — добрые люди, равнодушно улыбающиеся всему необычайному.
И маленький Вася знал это, интуитивно чуял, слышал из книг и потому никогда неосуждал, несердился, немстил, прощая своих обидчиков скоро и искренно.
Его великодушию небыло границ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
