Сезон отпусков уже закончился, и они оказались единственными постояльцами. В гостиной разожгли огонь и накрыли ужин на маленьком столике рядом с камином: суп из зеленого горошка с гренками, треска в укропном соусе с вареным картофелем и бобами, и вместо пудинга — сладкий творог с черносливом. Мистер Хьюгс, хозяин гостиницы, прислуживал им, а потом убрал со стола, а его жена держалась в стороне, улыбаясь и кивая головой. Она с ними не разговаривала, но через мужа спрашивала, не желают ли они еще что-нибудь.
— Спасибо, все очень хорошо.
Если им что-нибудь понадобится, не позвонят ли они?
— Да, — сказал Чарли. — Спасибо, мы обязательно так и сделаем.
Может, они хотят бутылку с горячей водой в кровать?
— Ну, — сказал Чарли, глядя на Линн.
— Спасибо, нет. Мне кажется, что нам будет достаточно тепло.
Линн смутилась, но если мистер Хьюгс это заметил, то никак не показал. Он тихо оставил их одних и закрыл за собой дверь гостиной. Чарли встал и потушил свет.
— Приятная пара.
— Да, ты прав.
— Как ты думаешь, они поняли, что у нас медовый месяц?
— Не знаю.
Чарли подошел и сел на диван. Он положил свою руку на ее.
— Устала?
— Немного. Мне бы хотелось лечь.
Линн опять смутилась и посмотрела в сторону. Но потом она начала улыбаться.
— Что смешного? — спросил ее Чарли.
— О, я даже не знаю! Все! Мы… Это место… И то, что мы здесь находимся…
Она опустила голову на его плечо, и Чарли посмотрел на нее при отблесках огня.
— Интересно, чем сейчас занимаются отец и Роберт?
— Мы им можем завтра послать открытку, — сказал Чарли.
— Мы можем на ней написать: «Хотелось бы, чтобы вы были с нами!»
— Я не стану этого писать, потому что это неправда!
Она теснее прижалась к нему и почувствовала, как он губами касается ее полос.
— Сейчас мы должны быть только вдвоем. Это только наше время!
Она подняла к нему лицо, и Чарли поцеловал ее.
Их спальня была наверху. Дождь не переставая стучал к ним в окно, и ветер завывал в узкой трубе камина. Иногда кусочки сажи падали вниз и оставались среди бумажных цветов, украшавших камин.
На стене над кроватью в перекрещивающейся рамке висел лист, на котором были написаны слова «Бог, Ты смотришь на меня», и был изображен огромный синий глаз. Линн стояла в ногах кровати и расстегивала пуговицы на платье.
— Мне не нравится, как этот глаз смотрит на меня.
— Сейчас все сделаем, — сказал Чарли и перевернул лист к стене.
Он подошел к Линн и коснулся ее шеи. Его рука двигалась медленно и нежно в вырезе платья, пальцы гладили мягкую гладкую кожу на плечах и шее.
— Надеюсь, ты не против того, что я смотрю на тебя?
Чарли не убирал своей руки, он почувствовал, как участилось ее дыхание, сильнее забился ее пульс под его рукой. Ее глаза вдруг стали очень темными и наполнились тем чувством, которое переполняло ее, и она ответила ему дрожащим шепотом:
— Мне придется привыкнуть к этому, не так ли? — И она крепко обняла Чарли.
Утром дождь прекратился, и они добрели по пляжу почти до Саундерсфута. Небо просветлело, и там, где солнцу удалось прорваться сквозь облака, начинало чувствоваться тепло.
Они даже сняли туфли и прошлись у самой кромки моря. Линн обернула юбки вокруг бедер, а Чарли закатал брюки до самых колен. Они стояли, пока накатывали волны прибоя, а вода бурлила, окружая их, лизала им ступни и потом полностью закрывала их. От холодной — слишком холодной — воды оцепенело тело. Линн никогда раньше не шлепала по воде. Казалось, все тело съежилось от холода.
— О! Как же холодно! Просто ужас!
— Тебе не нравится так бродить? — спросил Чарли.
— Нет, все так чудесно! Немного непривычно!
Шум моря стоял у нее в ушах. Огромные волны, вздымаясь, накатывали на побережье и, отороченные белым кружевом пены, бежали по бледно-золотистому песку с хитрой и предательской скоростью, хотя казались неторопливыми. Море холодным шелковым языком лизало ей ступни и плескалось вокруг ее ног.
А как потом ускользал и исчезал у нее под ногами песок, когда волна отступала! Она чувствовала, как весь огромный мир отступал от нее, откатывая и ускользая вместе с отливом. Казалось, что земля угрожающе опрокидывается, и Линн вскинула в панике руки, чувствуя, что море унесет ее с собой. Но рядом был Чарли, и она прильнула к нему. Он обнял ее сильными руками и крепко прижал к себе. Она черпала силу от его сильного тела, поддерживавшего ее.
— Все в порядке, и ничего не бойся.
— Я знаю, знаю это! — воскликнула Линн.
Испуганная, но очень довольная, она прильнула к нему. Покалывавшие от холода ноги увязли в песке, а пальцы ног вдавились в мокрый песок, который быстро перемещался, пока не стал опять совершенно спокойным.
— Мне показалось, что меня сейчас унесет прямо в море!
— Я не отпущу тебя никуда от себя!
Они смеялись, пытаясь перекричать шум моря, и тесно прижимались друг к другу, им было тепло в ожидании следующей подкатывающей волны.
После ланча в Саундерсфуте они опять по песчаному пляжу пошли назад.
— Как ты думаешь, мы уедем отсюда завтра?
— Нет, давай останемся здесь еще немного! Мне здесь очень нравится!
Они прожили целую неделю в этой гостинице. За ними ухаживал мистер Хьюгс, а миссис Хьюгс только улыбалась и кивала им издалека.
— Хочешь поспорим, что и сегодня у нас будет суп из зеленого горошка? — как-то вечером за обедом шепнул ей Чарли.
— А еще у нас обязательно будет рыба…
— И помяни мое слово: на десерт нам подадут сладкий творог.
Но на самом деле они не жаловались ни на питание, ни на что другое. Каждый день они гуляли вдоль моря. Иногда их трепал сильный ветер, но чаще они промокали насквозь от ливня. Они привыкли к тому, что в туфлях постоянно был песок, что пощипывали обожженные под ветром и солнцем щеки и что их губы и руки сохраняли привкус соли.
— О, как бы мне хотелось, чтобы эта неделя никогда не кончалась! Мне бы так хотелось забрать с собой это море!
— Если хочешь, мы можем остаться здесь еще немного.
— Не глупи! Подумай о цене.
— У меня осталось в запасе немного денег.
— Это не значит, что их нужно сразу потратить.
В их последний день выдалась чудесная погода. Они сидели на песке и любовались морем.
— Тебе хочется вернуться домой?
— Да, — просто ответила она и сжала его руку.
Линн подумала о доме, который он арендовал и который выходил прямо на пруды в Херрике, о живших в нем отце и Роберте, о новой большой кровати, о комоде и о линолеуме с золотисто-синим узором.
