— Представьте себе, он так же подергивал уголками рта, — вдруг нарушил напряженную тишину Зурко.
— Кто? — безразличным тоном спросил инженер.
— Тот, который был похож на моего шурина, — ответил Зурко.
— Опять вы об этом! — нахмурился инженер. Он уже не скрывал раздражения по поводу того, что Зурко все время про это думал.
— Но что делать, если мне это не дает покоя?! — признался Зурко.
— Выбросьте это из головы, — уже мягче сказал инженер.
— Ну, это не так просто, как вам кажется.
— Тогда думайте про виадук, — посоветовал ему инженер.
— Про виадук? — удивился Зурко. — Еще немножко — и его не будет.
Инженера будто бросили в ледяную купель.
— Как вы сказали? — пробормотал он.
— Я говорю: еще немножко — и его не будет! — резко бросил Зурко. — Будто его и не было.
— Будто его и не было… — хрипло повторил инженер.
— Не будете же вы из-за этого хныкать?
— Нет, не буду.
— А я знаю таких, — сказал Зурко.
— Каких? — спросил инженер.
— Которые чуть что — сразу раскисают, — буркнул Зурко и зажег окурок.
Они попытались уснуть.
Всюду вокруг стояла тишина, но у инженера будто раковина была прижата к уху. Он слушал море. Он положил правую руку на электрический взрыватель, и в ушах у него зашумело: «На войне все подчиняются приказам…» Это повторялось, как плеск волн: «На войне… на войне… на войне…» Можно было попытаться избавиться от этого: потрепаться с Зурко о бабах, которых иногда надо лупить, или о том, на кого был похож тот убитый. Однако этой темы он боялся еще больше, а потому вернулся взглядом к виадуку. Он был тут с самого начала. Тут бегали дикие козочки, каждый вечер трубили олени, иногда захаживал и медведь — за овцами, что паслись здесь.
Он видел первые котлованы, строительные леса, опалубку, арматуру, бетон. Инженер раздевал виадук глазами как нечто такое, что мы хотим досконально узнать. Бетон превращался в щебень. Инженер мысленно переложил его на дно реки, а из цемента смоделировал невысокую, очень симпатичную известняковую гору, белую, как вываренная кость. Остались только железные прутья, из которых арматурщики плели сети с квадратными ячейками. Они двигались, как пауки. Накануне развода он забрался к ним туда и долго сидел, думая о том, как он мог потерять Бею. Тогда он окончательно понял, что не сможет без нее жить. Придя к такому выводу, он решил покончить жизнь самоубийством и уже падал, как опрокинутый стакан, но в последнюю минуту его крепко ухватили руки Пирко, и он остался жив.
На суде он держался интеллигентно: не повышал голоса, не раскрывал интимных подробностей их жизни, признал, что не уделял ей должного внимания, а потом подал руку элегантному мужчине и сказал: «Желаю счастья!..»
* * *
Он растирал правую ногу. Она ожила, и теперь он принялся за левую.
— Совершенно одеревенела, — прошептал он себе под нос. Руки скользили по ноге, как по хорошо обтесанному, гладкому топорищу.
Лейтенант оторвал взгляд от неба.
— Можно готовиться, — сурово проговорил он.
Дремавший взвод ожил. Солдаты зашевелились, сразу же потянулись за винтовками, раздалось металлическое щелканье затворов.
У инженера свело челюсть, будто он отведал лесного яблока.
— Только спокойно, — прошептал он. — Ничего еще не потеряно.
* * *
Взрыватель холодил. Инженер отдернул руку и посмотрел на Зурко. Тот целился в коня, стоявшего под виадуком. Конь хвостом отгонял мух, роившихся вокруг его засыхающей раны.
— Надо бы его пристрелить, — сказал Зурко.
— Зачем? — спросил инженер.
Вдали задрожал воздух, и это охладило их горячие головы. Они посмотрели в том направлении, но ничего не увидели, так как состав был еще слишком далеко.
Инженер впервые представил, как лопается и трещит бетон, как скрежещет железо, как ломаются человеческие кости — и все это летит в пропасть. Его замутило. На повороте шум паровоза стих.
— У меня не идет из головы, — опять начал Зурко, решив, что у них еще много времени, — как люди могут быть так похожи друг на друга. Такой же взгляд в пустоту, как у шурина…
— Опять вас повело? — раздраженно произнес инженер.
Почувствовав укор, Зурко обиделся:
— А что?
— Да все одно и то же. Треплетесь и треплетесь.
— Я не треплюсь! — выкрикнул Зурко. — Это был вылитый он, и мне было так худо!
— Потом убедитесь, — более миролюбиво заметил инженер.
— Такое сходство, — опять завел свое Зурко.
— Пожалуйста, прекратите этот разговор! — умоляюще проговорил инженер. — Это действует мне на нервы.
Однако Зурко, будто не услышав его, продолжал:
— Он был такой невезучий. Всегда его лупили, а зачем — иной раз никто и не знал. Он прямо притягивал к себе удары! Бывают же такие, которых так и хочется стукнуть. И учитель его как-то отлупил…
Паровоз выехал из-за поворота, и шум его сразу стал громче. Они усилили внимание.
— Наверняка их там дополна напихано, — шепнул Зурко и, помолчав, продолжал свое: — Лез он в каждый хомут, вот на удочку и попался…
— Да не он это был! — крикнул инженер и потом тихо добавил: — Меня от всего этого трясет.
— Это называется: мандраж.
— Я не боюсь, — солгал инженер, но поскольку он не умел врать, то застыл как изваяние.
— Я знаю, что не боитесь, — улыбнулся Зурко. — Нисколечки не боитесь.
На его лице заиграла лукавая усмешка, и вдруг он прыснул:
— По-моему, вас вряд ли зацепит. Вы ведь такой крошечный.
— Зато вы как хорошая башня, правда полуразрушенная, — пробовал отбиваться инженер.
— Вы, однако, шутник, — завершил перепалку Зурко.
Они совершенно отчетливо услышали шум паровоза и как по команде посмотрели на виадук.
— Вот-вот будет внизу, — проговорил Зурко.
Инженер думал о том же самом, и слова Зурко укололи его.
— Послушайте, инженер, почему вы, собственно, здесь, раз вы так ужасно боитесь?
— Как это «почему»? — заикаясь, произнес инженер.
* * *
Он изо всех сил растирал левую ногу, но она по-прежнему оставалась нечувствительной и недвижимой. Неожиданно под коленом он обнаружил рану, и от страшного предчувствия у него захолонуло сердце.
— Ведь там пуля, — шепнул он, и в эту минуту в памяти приоткрылась завеса того, что тогда случилось.
Они побежали в лес, но им нужно было спуститься еще вниз по склону. Тут они и попали под огонь из автоматов. Он отпрыгнул за камень, но было поздно: из ноги потекла кровь, в глазах потемнело…
Теперь он знал, как обстоят его дела. Глядя в небо, белевшее, как свежевыстиранные пеленки, он делал вид, будто спокоен.
«Почему я здесь оказался? — мысленно спросил он себя и начал размышлять: — Из-за Беи? Или, может, из-за Пирко?..»
Один вопрос вызывал за собой другой, и он вновь уплыл по реке воспоминаний о минувших днях. Да, конечно, это случилось из-за Пирко. Он был заодно с партизанами, и, когда за ним пришли, инженер успел предупредить его, а потом об этом кое-кто узнал…
* * *
Они увидели на голубом небе струйку дыма.
— Пошли, — сказал Зурко. — Желаю счастья!..
«… Желаю счастья!» — сказал он тогда, после развода. Где он взял столько сил? Он все еще любил ее и без нее не мог себе представить будущего. Жизнь без Беи была неполной, временной. Временное состояние не может продолжаться долго, но они разошлись навсегда, и он никак не мог с этим смириться. В лесах он старался забыться, но все напрасно. Она была с ним каждую свободную минутку. Он разговаривал с нею, оживлял ее в памяти такой, какой хотел бы ее видеть, и ему никогда не приходило в голову, что на самом деле она другая, совершенно другая и что он потерял ее безвозвратно.
Его пальцы застыли на взрывателе. Только сейчас он вдруг ясно осознал до конца, что потерял ее. Но есть еще виадук! Его построили его руки, те самые, которые сейчас сжимали взрыватель. И он не может уничтожить его, он живет в нем! Он полон решимости не делать этого!
— Мы им покажем! — с ненавистью, сквозь зубы процедил Зурко.
— А почему вы ушли в горы, Зурко? — спросил вдруг инженер.
Зурко помрачнел, и глаза его сузились в зловещие бойницы.
— Разве это я придумал войну? — простонал он и, хотя ответа не последовало, продолжал хриплым голосом, будто в горле у него застряла рыбья кость: — Вы думаете, мне не хочется сидеть дома с женой?.. Я хорошо целюсь, чтобы попасть! И если хотите знать правду, то я это делаю и из-за шурина, про которого я вам столько рассказал. Он был в восторге от рейха, встречал их хлебом-солью. А знаете, что за это от них получил? — Зурко замолчал, поскучнел. Воспоминание принесло ему боль. — Кто-то в селе тюкнул старосту, — продолжал он, — и шурина взяли заложником. Они привязали его к колоде и вместе с нею — под механическую пилу. Когда я услышал, как он ревет, то чуть в штаны не наложил… А потом подался в горы.
