– Конечно, наша очаровательная Империя не первый раз оказывается в этом интересном положении, – продолжала Мария, пригубив пахучего цивилизованного виски, – но Праотцам как-то всегда удавалось верить в свою избранность и особую миссию народа, к которому мы имеем честь все здесь принадлежать, и это вселяло надежду и укрепляло силы. Но вот, все устои опять пошатнулись, и даже набожная и глубоко верующая Ольга понемногу стала приходить в сомнение. В душах у нас теперь царят разруха и одичание. Недалек тот день, когда жрецам уже нечего будет сказать о миссии и избранности больших империонов. А этот барин, – Мария указала на Художника, – кажется, так у вас обращаются к мужчине в Москве? – он приехал издалека и как ни в чем не бывало проповедует нам именно о миссии и именно об избранности...
– Но, госпожа Мария, дело не в избранности, да и вообще, все несколько сложнее, – воспротивился вдруг Магнус.
– Неважно, – прервала его племянница Калиграфка. – Главное, что этого вполне достаточно. Простым людям нравится. Они валом валят на лекции барина Истомы, – пояснила Мария для Персонала. – На них это действует возбуждающе. И вот, я подумала, может быть, ваше слово вселит душевные силы и уверенность Ольге? – обратилась она к Художнику.
– Разве Ольга – из простолюдинов? – спросил вдруг Пер, до сих пор хранивший молчание.
– Нет, но она так же слезлива, как простолюдин, – сказала Мария. – И еще говорят, что силы небесные внушили ей мысль, что она должна пострадать за Отчизну, она стала очень набожной, бедная наша девочка...
Но сообщала обо всем этом Мария с такими интонациями в голосе, как будто бы речь шла самое большее об упавшем бревне на дороге, и черта эта в ней всегда производила очень сильное впечатление на слушателей. Вначале могло казаться, что она лишь издевается над предметом беседы, но интересное лицо ее при этом всегда оставалось серьезным, не допускавшим никаких возражений.
– А что еще говорит в своих лекциях о вашем народе барин Магнус? – опять спросил Пер, обращаясь почему-то к Марии, а не лично к Художнику.
– Мне не удалось подробно послушать в столице, я слишком привлекаю внимание толпы... Магнус, что же вы молчите, расскажите что-нибудь моим друзьям...
– И братьям по разуму, – добавил скромно Йоцхак.
Магнус с плохо скрытым презрением посмотрел на него.
– Ничего особенного, – сказал он, – все это истины, давно известные миру, и только из-за особого положения Большой Империи ей пока недоступные. Вундеркинд, как правило, вырастает посредственностью, быстро выдохшись, и только из упорных и много переживших детей иногда получаются гении и таланты... в будущем.
– А кто получается из империонов? – спросил Пер Магнуса, – и они впервые и как-то странно посмотрели друг другу в глаза: один – с раздражением, другой – с презрением.
– Вот об империонах именно отдельный разговор, господин... техник, – не слишком учтиво обратился к нему Истома. – Если этот принцип – вундеркинда – с одной стороны, и упорно работающего ученика – с другой, приложить к общественному развитию, то мы увидим, насколько затруднительно вообще говорить о будущем рано развившихся стран Большого Конгресса, и, наоборот, только такие аскетические империи, как Большая, измученные трудом и несчастьями, добьются в будущем подлинного, именно настоящего успеха. Но здесь были упомянуты конкретно империоны... Леди! – обратился к Марии Магнус, – из всех оставшихся в мире простых народов именно ваша Империя сподобилась благодати ввиду своей исключительности, ее ждет поистине волшебное будущее...
– Хорошо. Достаточно. Это подойдет Ольге, – прервала его Мария в своей бесчувственной манере, словно бы речь шла не больше, чем о женихе, брошенном накануне свадьбы, а вовсе не судьбах мира.
– А нас вы пригласите на лекцию? – обратился Пер к племяннице Калиграфка.
– Вам это неинтересно! – закричал вдруг Магнус, Истома, Художник.
Его католический профиль при этом утратил самоуверенности, и он затараторил быстро, как украинка: – В развитом обществе не принято посещать лекции. Зачем идти на другой конец города, куда-нибудь в тесный зальчик, а потом еще битый час взаимообмениваться энергией с лектором, если информацию можно получить дома, по телевизору или через компьютер?
– Не всю, – возразил ему Пер, – иногда, например, хочется видеть лица в зале...
– Вот видите! – взмолился Художник перед Марией, – их на самом деле больше интересует реакция империонов, чем сама лекция!
Но Мария сказала на это: – Это правда? Тогда я тем более должна замолвить словечко у помощника Министра, чтобы вас пропустили, ведь сама я буду занята Ольгой, и кто тогда проследит за другими?
– Я думал, вас интересует именно лекция, – обиженно возразил Художник.
– Меня интересует все – все, что может помочь мне сохранить этот очаровательный уголок...
На этот раз, Пер и Магнус с одинаковым интересом переглянулись.
ГЛАВА V
Девицу Ольгу стерегли как драгоценность. Тем более это казалось странным, что Ольга была, собственно, – на взгляд какого-нибудь «невоспитанного идиота» – двадцатилетним худосочным и умиравшим на вид «сокровищем», не стоившим и ломаного гроша, а теперь еще эта тяжелая, внезапная набожность, которая вдруг поразила ее в высшей степени незаслуженно, поскольку грешить у дочки Министра пока еще не было никакой возможности. Так что уж, что там на самом деле лежало у Ольги на душе, можно было только гадать и обманываться, обманываться и гадать и снова гадать и обманываться на этот счет.
– Вас просили не заговаривать с членами семьи Министра, – напомнила Мария Художнику, когда они выходили из Домика. – Имейте в виду, речь идет именно об Ольге... если она случайно встретится вам на пути. Впрочем, – Мария сделалась насмешливой, – вряд ли вы испытаете желание с ней беседовать. Останьтесь хотя бы внешне «интересующимся», если вдруг она покажется вам «не интересной». Не отводите скромно глаз – все еще может пригодиться.
– Я буду вежливым, – серьезно ответил Магнус.
– А также, постарайтесь войти в ее положение, – опять сказала Мария. – После революции Двор вынужден скрывать свой быт, чтобы не раздражать подданных известной роскошью. Придворная жизнь теперь нелепа и вымучена, а проще говоря, – мучительна для тех, кому выпало несчастье ею жить. И, разумеется, больше всего страдает Матерь Будущего Наследника... Вот и Ольга живет чуть не в клетке, прямо под домашним арестом...
– Будьте уверены, Мария, – заверил Магнус, – я и бровью не поведу... то есть, я хочу сказать, вы это только говорите так, а на самом деле, во всем мире знают, что нигде больше нет таких замечательных девушек, как в Большой Империи. Нигде вы не встретите у женщин такого самопожертвования, как здесь, в ваших женщинах. Вы находитесь под Женским Покровительством – я еще буду говорить об этом в своей лекции, – а ваш священный Обряд, о котором ходит столько слухов, просто недоступен для уразумения так называемым цивилизованным умом, но разве этот Обряд случаен? Простое сопоставление некоторых известных исторических фактов, таких, например, как история Онана – с одной стороны, и вашего Обряда Оплодотворения – с другой, вызывает предположение, что этот Обряд вам – Ниспослан! Но я скажу больше, – вдохновился Художник. – Методом Новой Энергетики мы у себя рассчитали, что именно в этом году следует ожидать Чуда, что именно Ольге отведена историческая миссия родить в мир Наследника, в правление коего ваш высокодуховный народ своей культурой спасет и возглавит, наконец, черствую человеческую Цивилизацию. В наших Энергетических Сетках и Табличках определенно видна связь между данной дочкой Министра Ольгой и той, исторической Ольгой, супругой погибшего предводителя, которая почитается у вас теперь как святая. Мы видим те же страдания о судьбе своей Отчизны, ту же мучительнейшую веру в избранность своей судьбы... В мире нет сведений о внешности дочки Министра, вы ее скрываете – и правильно! Миром руководит непристойное любопытство! Но из летописей мы знаем, что ваша историческая Ольга была мудра, прекрасна и величава. Женщины Большой Империи и теперь славятся в мире своей дебелой красотой, поэтому дочка Министра – нынешняя Ольга, – должно быть, божественно как хороша, и вы только из своей трогательно национальной скромности...
На этом Художник замолчал вдруг с таким выражением лица, как будто увидел за спиной у Марии, по меньшей мере, змею.
Мария слушала его без интереса и с таким же равнодушным видом наблюдала еще несколько мгновений эту внезапную перемену в нем. Наконец, она обернулась и произнесла:
– Здравствуй, друг мой, тебя выпустили погулять?
Это была сосновая жердь. Длиной около двух метров. С двумя «голыми ветками» вместо рук, с кривым, дышащим «сучком» – вместо носа. Два коричневых глаза смотрели на Магнуса пристально. Волосы на голове у жерди были приглажены, зато девичья коса спускалась сбоку вдоль этой твари почти до самой земли. Истома Магнус обездвижел.
