— Оценивал?
— Оценивают машины.
— Ну, значит, проводил экспертизу? Говорил, поддельная вещь или настоящая.
— Вот-вот, оно самое. Отец Томми как раз этим и занимался. Томми тоже мог бы, да не захотелось ему.
— А как вы оба снова оказались здесь?
— Отец Томми помер, и он повез тело домой. Ему было девятнадцать, и он чувствовал, что тут — его дом родной. Снег-то ему никогда не нравился.
— И тебе тоже?
— Нет, со мной другая история. Мне было шестнадцать, а Розите восемь, когда мы уехали в Лос-Анджелес. А там китайцы, колумбийцы, кого только нет. Я терпел три года, потом сел в машину, спрятал Розиту в багажник и рванул на юг. В Сан-Диего я продал машину и — пешком сюда.
— Где теперь твоя мать? — спросил Кэрби.
— В Олдерсоне, в Западной Виргинии.
— Странное место.
— Не очень. Там федеральная женская тюрьма.
— О! — воскликнул Кэрби и на миг погрузился в размышления, потом сказал: — Луз?
— Тут я.
— Но если у здешних жителей такая нравственность… то почему они балуются зельем?
— А что в нем безнравственного?
— Хороший вопрос, — признал Кэрби.
— Ты понимаешь, тут, на юге, работа непосильная, люди спины не разгибают. Ты годами не видишь их глаз. А зелье и самогон — хоть какая-то отдушина.
Кэрби уснул. Или ему показалось, что уснул. Белая луна катилась по черному небосводу. Потом ее заслонила чья-то фигура. И произнесла:
— Привет.
Это была сестра Луза, теперь Кэрби вспомнил ее. Если б луна не крутилась перед глазами, он, вероятно, припомнил бы даже ее имя.
— Хариа, — сказал он.
— Розита, — поправила она, садясь и шелестя многочисленными юбками.
— Ты права. Совершенно права.
Подобно остальным соплеменникам, она была низкорослой, но гораздо изящнее. У нее были большие карие, с поволокой глаза, резко очерченные скулы, широкий чувственный рот и кожа цвета темного какао. Двигалась она мягко, как пума.
Сначала она поцеловала его, потом выдохнула дым самокрутки ему в лицо, отчего Кэрби показалось, что луна вращается не в небе, а у него в голове, и наконец сказала:
— Если ты спишь тут всю ночь, жуки закусывают насмерть.
— Верно, верно, — с грустью пробормотал Кэрби.
— Так пойдем в хижину.
Они пошли в хижину. Вскоре наступило утро, и Кэрби обнаружил, что шевелить руками и ногами ему так же трудно, как и шевелить мозгами. Он кое-как выполз на солнышко и, оглядевшись, ничуть не удивился тому, что остальное человечество испытывает такие же муки. Неужели роду людскому уже надеяться не на что? Нет, кое-что еще осталось. Кофе, ветчина, опять кофе, лепешка, опять кофе, самокрутка и короткий отдых с Розитой. Комплексное лечение помогло. Обитатели деревни прибегли для исцеления к сходным средствам, и после полудня празднество возобновилось. Розита болтала что-то о своем слишком поспешном отъезде из Штатов и намекала, что неплохо бы вернуться туда. С хорошим приятелем, разумеется. Кэрби ответил ей на это рассеянным «угу» и отправился обозревать город.
Завидев Луза и Томми, он присоединился к их обществу. Вот когда впервые зашла речь о наследии майя и загадках их прошлого.
— Да, парень, лихо ты сел в лужу, — сказал Томми.
— Не без помощи Инносента Сент-Майкла, — ответил Кэрби.
— У тебя своя голова на плечах. Нам труднее, у нас нет прав, спасибо предкам. Тысячу лет назад наш народ жил в шикарных городах, по уши в золоте, нефрите и всем таком прочем.
— И совершал человеческие жертвоприношения, — с волчьей ухмылкой вставил Луз.
— А потом начался исход, — продолжал Томми, — и все добро провалилось в преисподнюю. За храмом нужен присмотр, иначе он превращается в груду камня.
— Особенно в джунглях, — сказал Кэрби.
— Правильно. Наносит землю, начинает расти всякая всячина, потом вянет, гниет. Снова земля, снова растительность. Дожди вымывают раствор, и вся постройка рушится к чертям. Был храм, а теперь холм. Храма и не видно.
— Слушайте, ребята, — сказал Кэрби, — вы сами жили в городах и покинули их, не забыли?
— Мэдисон и Хьюстон. — Томми поджал губы. — Я говорю о наших городах. Ламанай, Тикаль. Живописные места.
— Живописные обряды, — вставил Луз.
— Ну, не знаю, — произнес Кэрби. — Не в обиду вашим предкам будь сказано, но я бы не хотел жить в городе, где людей приносят в жертву.
— Почему?
— Я ведь тоже человек.
— Хм, — ответил Луз, и они замолчали, очевидно осознав разницу между участниками обряда и его созерцателями.
На другой день Кэрби пришел в себя, поцеловал Розиту и улетел, чтобы снова стать пилотом и попытаться вылезти из лужи, в которую его усадил Инносент Сент-Майкл. А спустя две недели он с горящими глазами примчался обратно в Южную Абилену и привез с собой еще два капроновых пакета. Здесь он поделился с Томми и Лузом своими замыслами.
— Привет от Розиты, — сказал Томми, устав ждать, когда Кэрби переведет дух. — Она интересуется здоровьем твоей жены.
— Увы, улучшений нет, — отвечал Кэрби. — Было еще два сильных припадка, и на нее опять надели смирительную рубашку. Неважные дела.
— Я передам Розите, — сказал Луз. — Она очень озабочена состоянием твоей женушки.
— Да, я знаю.
— Что-нибудь неладно с двумя вчерашними покупателями? — спросил Томми.
— Да нет, они все проглотили, — ответил Кэрби. — Сегодня днем я увижу их и окончательно обо всем договорюсь. Труднее будет с другим парнем.
— С каким?
— Вчера получил записку. Он должен был приехать на будущей неделе, и вдруг ни с того ни с сего приезжает сегодня.
Томми перевел его слова, и они очень расстроили всех присутствующих.
— Вот ведь задница, — сказал Луз.
— Святая правда, — ответил Кэрби. — Но его уже не остановить. Придется как-то задержать парня в Белиз-Сити и сделать так, чтобы он не встретился с этими двумя. А сюда его можно привезти завтра. К этому времени все должно быть готово.
— Успеем, — пообещал Томми. — Те двое особо не копались, не то что иные из твоих приятелей.
— Они даже не нашли каменный свисток, — вставил Луз.
— Самое главное — поле. Оно должно выглядеть так, будто на него редко садятся самолеты. А там видны следы «Синтии».
— Ладно, заметем, — сказал Томми.
— Хорошо. И вот что, Томми, — серьезно добавил Кэрби, — бросай эти свои штучки, ладно? Хватит высовываться из кустов. Если б эти парни увидели тебя вчера, их бы инфаркт хватил. А убивать покупателей невыгодно.
— Уж и позабавиться нельзя, — проворчал Томми.
ВОПРОС В ТОМ…
— Вам нравятся устрицы? — спросил Сент-Майкл.
— Очень, — ответила Валери. Инносент улыбнулся.
— Я привожу сюда всех своих подружек, — сказал он. — До и после. Им нравятся устрицы, но после — больше.
Валери не нашлась, что на это ответить, но после такого замечания твердые белые моллюски показались ей неудобоваримыми. Равно как и белое итальянское вино. Поэтому она набила рот салатом.
Вкусный салат. Хороший ресторанчик на задах частного жилого дома — то ли встроенный в него, то ли пристроенный. Белые столики окружены цветами и другой растительностью, пол земляной, поэтому все растет прямо в зале. Тропические цветы гораздо ярче, чем цветы в Южном Иллинойсе.
Подошла официантка — взглянуть, не нужно ли чего-то, и Инносент, обхватив ее ручищей, принялся поглаживать.
— Так ты здесь теперь работаешь? — спросил он.
— Совсем недавно, — отвечала официантка, маленькая веселая толстуха с очень милым личиком и красно-бурой кожей. — Устала день-деньской сидеть в конторе. Может, вернусь в Белиз-Сити.
Инносент улыбнулся Валери.
— Сьюзи любила устриц после, — сказал он и, стиснув ногу официантки, спросил: — Разве не так, малышка?
Сьюзи захихикала, Инносент подмигнул Валери.
— Но сама любовь нравилась ей еще больше.
Сьюзи обменялась с Валери многозначительными взглядами.
— Всякий мужчина считает себя чемпионом, — сказала она. — «Ну, дорогая, разве я не лучший? Разве я не самый-самый?» — «О, конечно, дорогой! О, да!»
Под оглушительный хохот Инносента Сьюзи сделала жест, какой делают рыболовы, описывая добычу. Рыбешка получилась мелкая.
Валери пришлось засмеяться. И съесть устрицу. Вопрос теперь состоял в том, придется ли ей завалиться в постель с Инносентом Сент-Майклом. Впрочем, «придется» — не то слово. Видимо, это будет своеобразной взяткой представителю третьего мира. Мздой за сотрудничество. Валери не очень разбиралась в механике таких дел, но поняла, что Инносент оставляет решение за ней, в то же время без излишней грубости подталкивая ее на единственно возможный путь. Она выпила еще вина. Инносент ослепительно улыбнулся ей.
— Ну так что, Валери, нравятся устрицы?
Она хихикнула, будто одна из его подружек.
ЧЕРНЫЙ СУХОГРУЗ
«Эта стела может оказаться очень ценной. Смотря в каком состоянии остальная ее часть», — сказал Уитчер. Тощий негр стоял у окна гостиничного номера и выглядывал на улицу. Прямо под окном был бассейн, в котором сейчас никто не купался. Отсюда нельзя было увидеть окна ресторана, но тощий негр и так знал, кто там сидит.
