Они помогли бы Семену Малине в любом случае.
Но им этот случай показался необычным. По всем законом биологии мальчик должен был погибнуть – в такой воде обычный человек умирает от переохлаждения через три-четыре минуты. А ребенок очень долго находился под водой в поисках проруби или полыньи.
Были пробы ила, вымытые из-под стертых ногтей, пробы грязи, которая запуталась в волосах. Были еще не зажившие ранки на голове и на руках. Были внимательные и опытные эксперты.
Однажды дверь открылась, и в нее вошел незнакомый мужчина. Он поздоровался со всеми и спросил:
– Где тут у нас маленький водяной?
– Я не водяной, – ответил малыш, спрятавшись за занавеску, и пытаясь отползти в самый дальний угол,- я нокке!
– Ника, ты не бойся, – примирительно сказал дед, – это наш человек. Ему можно доверять.
– Пусть не подходит, – испуганно прошептал мальчик, – или я за себя не отвечаю.
Ружье, висевшее на крючке в углу, стало раскачиваться. Мальчишка крупно дрожал.
– Почему ты меня боишься?- удивился дяденька, – я тебе ничего плохого не делаю.
– И почему ко мне все пристают? Вон к Люське идите, она рада до смерти будет, а мне и без Вас плохо,- мальчишка демонстративно отвернулся к стене.
Люська – это живая пикантная дамочка, отчаянно желавшая привлечь к себе мужское внимание, и охотно принимала у себя приезжих. Но последнее время их село никто не посещал.
В этот день разговора не получилось. Как дядька ушел, на мальчишку опять накатила тоска. Ник лежал, отвернувшись к стене, отказывался от еды. Он был очень благодарен людям, которые спасли его и кормят (хотя сами не объедаются – коллективизация и до них докатилась). Но здесь все было чужим и непонятным.
Отчаянно хотелось домой, к маме. Хотелось, чтобы было все как раньше. Но мама была рядом, на сельском кладбище. И ноги не ходили. А дом… Дома больше нет, как нет больше мельничного пруда. Они остались только в папиных сказках.
– Сейчас все мои друзья дома. Многие из них погибли, скольких можно было спасти.
А не могу даже стать с постели. И сколько проваляюсь, не известно. Лучше было умереть вместе с мамой. Все равно меня больше никто не любит, – поделился мальчик с дедушкой мрачными мыслями.
Бабка услышала их и стала ворчать. Ей стало вдруг очень обидно – она из сил выбивается, а мальчишка ноет: "никто не любит". Кроме того, бабушка очень устала и изнервничалась за все это время. Можно подумать, что выносить за большим ребенком горшок и не спать ночами, гладить живот и растирать ноги – это великое удовольствие! И поэтому не смогла сдержать раздражения. Под конец старики вконец разругались. Замолчать их заставили громкие всхлипывания. Евдокия сначала пыталась отшутиться "Ой, какие мы, оказывается, нежные!", затем оба старика обняли и успокоили ребенка. А дед начал рассказывать, как он ходил в разные опасные экспедиции. И о своих друзьях, с которыми прошел огонь воду, упомянул и Николая Ивановича, выпускника медицинского института, который уплелся за ними в Сибирскую тайгу. Он оказался хорошим товарищем. Мальчик не спал и просил рассказать еще что-нибудь. Но как только оказался на своем месте, мгновенно заснул.
Утром пришел тот же дяденька. Он предложил взять ребенка к себе. У него была возможность договориться с элитными клиниками, многих очень хороших врачей он спасал от репрессий.
Николая Ивановича, например, буквально спас от смерти. Оказывается, на него нажаловались полуграмотная фельдшерица, которая была недовольно, тем, как молодой ученый лечил ее престарелого родственника – у того оказалась запущенная форма опухоли мозга. Петр Сергеевич уговорил посмотреть материалы дела знаменитого московского академика. Даже столичная знаменитость не обнаружила ошибок в лечение Николая Ивановича. Доктор был полностью оправдан.
– Позволь помочь тебе, малыш, – сказал Петр Сергеевич, – Ты ведь очень хочешь вернуться домой. Таким ты ничего не сможешь!
Мальчик медленно поднял глаза на говорящего. На миг их взгляды встретились. Он быстренько кивнул головой и затих. Старики попрощались с мальчиком, бабушка даже прослезилась, а сам мальчик тихонечко заплакал. Петр обнял его и что-то прошептал. А как бабушка ждала писем, как радовалась первым старательно выведенным строчкам! Эти письма, также как и письма от ее детей и внуков, грели душу старушки. Спасенный мальчик никогда не забывал бабушку Евдокию, и при первой возможности всегда черкал ее несколько строчек. В них было то главное, что всегда хотела узнать Евдокия: что он жив, и что бабушку любит и скучает по ней. Но и до первого письма еще надо дожить.
Ник очень волновался. Машина везла его в неизвестном направлении. Опять эти бесконечные белые поля. Опять ледяной воздух обжигал легкие. Скоро в машине стало тепло, и разморенный теплом ребенок заснул. Ему приснилась веселая и красиво одетая мама. Она сказала: "Ничего не бойся, сынок! Все будет хорошо".
Глава З. Как Ник вылечился и как Петр Сергеевич избавился от "язвы".
Ник проснулся в незнакомом месте. Это была очень просторная квартира, богато обставленная. Казалось, все вещи на своих местах, стояла стерильная чистота, но уюта и ощущения дома не было. В соседней комнате какая-то женщина устраивала скандал уже знакомому нам Петру Сергеевичу.
Она была против того, чтобы друзья и родственники мужа осаждали ее квартиру. А вид больного мальчика привел ее в бешенство.
– Мало того, что я теплю около себя эту безрукую дуру, твою племянницу. Так еще и этого паралитика притащил из деревни. Мне нужен покой, у меня диссертация!
Наукой эта дама не занималась уже лет десять, потому что, не сбылись ее надежды на легкий успех и красивую жизнь. Но каждый раз, когда нужно было оправдать свое безобразное поведение, женщина сразу вспоминала про диссертацию, которую якобы пишет.
– Наука, – любила повторять ее руководительница Ирина Андроновна, – это – прежде всего кропотливая, очень тяжелая работа. Ученый несет личную ответственность за то, что он или она, говорит и пишет. За каждое слово, за каждую цифру он может ответить. А тому, кто хочет паразитировать на поте и слезах товарищей – не место на нашей кафедре. Мужа бывшая аспирантка кафедры фармакологии не посвящала в подробности своей служебной биографии.
Даша, племянница Петра, осиротевшая год назад, была дочерью единственного брата.
Тетка просто срывала на ней свое недовольство жизнью. А все хозяйство лежала на девочке. Но квартира была Петра Сергеевича, и выставить просто так его с детьми супруга не могла.
– Бедный дядька, – подумал мальчик, – угораздило его жениться на гангрене. Эта язва нас, пожалуй, всех со свету сживет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
