Но 29 апреля меньше пятисот метров отделяют наших бойцов от имперской канцелярии, здесь главный очаг сопротивления, здесь в подземелье — фюрер, рейхсканцлер, главнокомандующий — Гитлер.
Повсюду баррикады, противотанковые заслоны, рвы и завалы. Лабиринты улиц. Хаос развалин. Горящие, рушащиеся дома и дома, из окон которых противник ведет огонь.
В невероятно тяжелых условиях шли бои в центре города. Война и смерть неразлучны. Пуля не различает правого от виноватого, победителя от побежденного. С каким незабвенным мужеством, самоотречением поднимались навстречу смерти наши солдаты в тяжелую пору, когда смерть не награждалась победой. Но есть особая печаль и скорбь в гибели, когда до победы остались считанные часы. Ведь в Берлин дошли люди, испытавшие все: боль и ненависть, гнет поражения и самоотверженность, безысходность окружения, отчаяние плена и ярость атак, воодушевление на победных полях сражений от Волги до Шпрее. И вот теперь они падали сраженные на улицах Берлина.
…Рассвет. Улицы после боя. Убитый немецкий солдат. Разнесенные снарядами витрины, проломы в стенах, уводящие куда-то в темную глубину обезлюдевшего дома.
Ветер метет по торцовой мостовой сор, каменное крошево.
У дома, на тротуаре, — наши солдаты. Кто-то спит на боку, поджав под себя колени, под голову положив обломок двери. Кто-то перематывает обмотки.
Последние медлительные минуты перед еще одним днем штурма…
Днем и ночью, нарастая, идет бой. Берлинский гарнизон, эсэсовские полки, войска, отступившие с Одера, из Кюстрина, войска, снятые с Эльбы, — все те войска, что успели прорваться в Берлин, пока не замкнулось кольцо окружения вокруг города, стянуты сюда, оборонять его, стоять насмерть у стен «канцелярии фюрера». Как сократилась линия германского фронта: теперь она опоясывает рейхсканцелярию — последнее убежище фашизма.
30 апреля в 11.30 приказ по штурмующим войскам: огонь из всех видов оружия!
Стреляют тяжелые орудия, самоходки, танки, пулеметы, автоматы. Стреляют орудия, пришедшие с Волги, — за все и за всех. Потом артиллерия стихает, бойцы идут на штурм…
В этот день, 30 апреля, вечером взвилось красное знамя над рейхстагом. Но бой в самом здании еще продолжался в течение 1 мая.
* * *
Ночь на 1 мая 1945 года в Берлине. Ночь Апокалипсиса. Пылающие дома, дико, причудливо освещающие погруженный в мрак, изувеченный город, грохот каменного обвала и пальба, удушливая гарь сражения и пожаров. Во мраке ночного неба раскачиваются лучи прожекторов: ни единый немецкий самолет не должен пересечь небесное пространство берлинского кольца окружения. Никто и ничто не может ни прибыть сюда, ни спастись отсюда по воздуху.
В центре столицы, в правительственном квартале, стиснутые в окружении немецкие войска; их трагические часы, их упорство отчаяния и самопожертвования. Огонь, исхлестывающий темную улицу, отделяющую противников… И вдруг — это произошло на участке нашего соседа, 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова — появился некто со стороны противника. Ракета выхватила его из хаоса войны — размахивающего белым флагом.
Первый парламентер в Берлине. Первый знак осознанной безнадежности.
Огонь тут же прекратился. Первый раз с обеих сторон перестали стрелять на берлинской улице. И парламентер — подполковник Зейферд — поспешно добрался до замолкшей русской огневой точки в сером угловом здании. По телефонному проводу весть о парламентере побежала по инстанции — к командарму Чуйкову. Парламентер доставил документ: в двуязычном изложении за подписью Бормана подполковник Зейферд уполномочивался вести переговоры с русским командованием. Смысл их: согласовать вопрос о переходе линии фронта начальником генштаба сухопутных сил генералом Кребсом, ввиду особой важности сообщения, которое тот должен сделать.
И вот, примерно через полтора часа, как пообещал Зейферд, миновавший в обратном порядке улицу, отделявшую нас от противника, там же из-за свежей руины показались немцы. На нашей стороне было 3 часа ночи — мы воевали по московскому времени, на той стороне улицы, у немцев, по берлинскому — час ночи.
Было довольно светло, и солдаты сражающихся сторон напряженно смотрели, как шагали при свете начинающегося нового рокового дня — генерал Кребс и лица, сопровождавшие его: ординарец, несший его портфель, один офицер и солдат с белым флажком.
Кребс был переправлен через штаб дивизии на НП Чуйкова. Среднего роста, плотный, подтянутый, с пистолетом на ремне, опоясывающем шинель, Кребс сохранял профессиональную выправку.
Было 3.30 ночи. В 3.30 дня вчера лишь Гитлер покончил с собой. Кребс и прибыл с этой вестью от Бормана и Геббельса и сказал генералу Чуйкову, приняв его за маршала Жукова, что тот — первым из ненемцев — оповещается об этом.
Содержание переговоров генералов Чуйкова и Соколовского с Кребсом теперь известно. А тогда мы знали о смысле прихода Кребса лишь вкратце. Заявив о самоубийстве Гитлера, Кребс просил перемирия, чтобы новое правительство Деница — Геббельса могло воссоединиться[13] и снестись с Советским правительством. По-видимому, ставка Гитлера хотела в часы перемирия выбраться из берлинского кольца. На это ему сказали, что речь может идти, как это обусловлено тремя союзниками, только о безоговорочной капитуляции.
Поздно вечером 1 мая гамбургская радиостанция передала сообщение «из ставки фюрера» о том, что «наш фюрер Адольф Гитлер сегодня пополудни на своем командном пункте в рейхсканцелярии, борясь до последнего вздоха против большевизма, пал в сражении за Германию». Это сообщение передавалось повторно в сопровождении музыки Вагнера.
Возникали новые обстоятельства — задача нашей группы оставалась прежней: найти Гитлера, не живого, так мертвого.
2 мая
Штаб Гитлера помещался в бомбоубежище под имперской канцелярией. В бомбоубежище было более пятидесяти комнат (в основном клетушек). Здесь же мощный узел связи, запасы продовольствия, кухня. С бомбоубежищем соединялся подземный гараж. Попасть в подземелье можно было из внутреннего сада рейхсканцелярии и из вестибюля, откуда вниз вела довольно широкая и пологая лестница. Спустившись по ней, сразу попадаешь в длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Чтобы достичь убежища Гитлера, нужно было проделать сравнительно длинный и путаный путь. А из внутреннего сада вход был непосредственно в «фюрербункер», как его называли обитатели подземелья.
Двухэтажный «фюрербункер» находился на большей глубине, чем убежище под имперской канцелярией, и железобетонное перекрытие было здесь значительно толще[14].
Около входа в бункер стояла бетономешалка; здесь еще совсем недавно производились работы по усилению бетонного перекрытия убежища Гитлера, — вероятно, после прямого попадания в него артиллерийских снарядов.
Во всех этих подробностях мы разобрались лишь позже.
1 мая, в ответ на полученный через парламентера отказ Геббельса и Бормана безоговорочно капитулировать, начался в 18.30 последний бой.
Штурмовые отряды прорвали последнее заградительное кольцо и ворвались в имперскую канцелярию утром 2 мая.
Перестрелка в вестибюле с остатками уже разбежавшейся охраны. Спуск вниз. Из коридоров, из клетушек подземелья стали выходить военные и гражданские с поднятыми вверх руками. В коридорах лежали или сидели на полу раненые. Раздавались стоны.
Здесь, в подземелье и на этажах рейхсканцелярии, снова и снова завязывалась перестрелка.
Надо было мгновенно сориентироваться, отыскать все выходы из убежища и перекрыть их, разобраться в обстановке и начать поиски.
В пестрой публике, обитавшей в подземелье, нелегко было отыскать себе помощников — тех, кто больше других мог знать о судьбе Гитлера и мог быть проводником по лабиринту подземелья.
Первый беглый, торопливый опрос.
Обнаружен истопник, невзрачного вида цивильный человек. С его помощью подполковник Иван Исаевич Клименко и майор Борис Александрович Быстров добрались до убежища Гитлера по темным коридорам и переходам, где на каждом шагу легко было напороться на пулю.
Апартаменты Гитлера были пусты. На стене висел портрет Фридриха Великого, в шкафу френч Гитлера, на спинке стула еще один его френч — темно-серый.
Маленький истопник сказал, что, находясь в коридоре, он видел, как из этих комнат вынесли два трупа, завернутые в серые одеяла, и понесли их к выходу из убежища. На этом обрывалась нить его наблюдений, показавшихся в первый момент малоправдоподобными. Клименко и Быстров вышли в сад имперской канцелярии, перемолотый огнем артиллерии. Что же дальше? Возможно, где-то здесь в саду они сожжены, но где именно?
То, что нужно искать «место сожжения», стало очевидно с первых же шагов поисков, после того как был обнаружен в подземелье плотный сорокалетний человек — техник гаража имперской канцелярии Карл Шнейдер.
