{42} Тогда мы говорили: сначала реформа, потом успокоение. Теперь наоборот: сначала успокоение, потом реформа. Успокоение - от революции и гражданской войны... Он стал расспрашивать о знакомых и друзьях. Особенно горячо протестовал против "бездействующих", чего-то ждущих:

- Ждать положительно нечего. Надо становиться за станки... Кто что умеет. Только не ждать. Чего? Ведь строить придется вот из того материала: нового никто не подвезет. Химер наслушался много. Но ведь химеры нас не спасут. Только работа, упорная работа...

- Да, ведь, не дают работать, дорогой Александр Исаевич...

Называю имена ценных работников, сидящих в тюрьмах - ни за что... Просто попадали под колеса "революционных автомобилей" за образ мыслей.

- Это верно, образ мыслей сейчас преступление. Все революционеры эгоистичны и подозрительны. А вы думаете, - если бы победил юг, - мы с вами беседовали бы здесь, за столом? Нет... Нет... В гражданской войне "мирных и добродушных" победителей не бывает.

- Это ваше впечатление от "южного" духа?

- Нет, это мое убеждение...

Долго мы беседовали с этим умным, хорошо видящим действительность человеком. Как то ни странно, в интеллигентской среде тогдашнего времени такие типы встречались редко. Гораздо больше было людей, совсем "неприемлющих" то, что произошло: пустой туман, который завтра рассеется. Как рассеется, под лучами какого солнца, это не всегда ясно представляли себе. Но царило убеждение: в том, что есть, копаться не стоит; это,временное, короткое, преходящее, не настоящее...

И жили - вне пространства и времени. Существование, быть может, наиболее тягостное.

- Что думаете делать в Петербурге? ,- С головой уйду в свое библиотечное дело. Я ведь теперь только "спец"...

- Занятие скучное? Спец?

- Не столько скучное, сколько бескрылое... Ну, что же... Надо растить крылья.

- И лететь за мировой революцией?

- Нет... Для таких далеких полетов я уже стар. Подожду окрыления отечественного... Это - ближе и нужнее. Тепло простились. Грустно было расставаться с этим близким по духу человеком. В те времена при прощании с кем-нибудь даже из очень близких друзей или родных не было уверенности в новом свидании: людьми играла судьба, - судьба слепая, жестокая, никого не щадящая...

Уже здесь, заграницей, прочла известие о его смерти в Лондоне, осенью 1924 года. Человек с "хрустальными" глазами умер, так и не дождавшись "отечественного окрыления", когда мог бы быть использован его глубокий и ценный пафос общественности, а не только его познания, как "спеца".

Ек. Кускова. {45}

ВСТРЕЧИ С А. И. БРАУДО

(Симон Дубнов)

Человек, который так много делал и так мало говорил, заслуживает, чтобы о нем другие говорили. Близкие друзья покойного, вероятно, расскажут многое о его делах, о которых в свое время знали лишь немногие. Я не принадлежал к этому тесному кругу друзей, но мне приходилось в течение двух десятилетий встречаться с Александром Исаевичем Браудо, часто даже работать в общем деле, литературном и политическом, и я могу на его литературных поминках рассказать о тех впечатлениях, которые сохранились в моей памяти от этих встреч.

Мы встретились впервые летом 1902 года. После 12-ти летнего отсутствия я приехал на время в Петербург. Здесь предо мною, человеком 80-х годов, предстало "племя молодое, незнакомое", появившееся на общественном поприще в 90-х годах. Среди них был А. И. Браудо, которого мне представили, как молодого историка-библиографа. Кажется, что он уже тогда состоял библиотекарем Императорской Публичной Библиотеки. Увидел я его в кружке сотрудников и друзей обновленного "Восхода", вскоре после перехода журнала к группе Винавера-Сева. Во время товарищеского ужина в литературном ресторане Малоярославец на Морской улице велась оживленная беседа о вопросах дня: о еврейском национальном движении и о позиции "Восхода" между националистами и ассимиляторами. Горячились Сев, Тривус-Шми, спокойнее говорили другие "восходовцы", но Браудо, насколько помнится, либо молчал, либо вставлял односложные {46} замечания.

Потом я убедился, что это его facon de "parler", что он вообще не признает в речи придаточных предложений и говорит короткими, отрывистыми фразами, говорит редко, но с видом глубокой искренности и убежденности, не желая облекать простую честную мысль в нарядные одежды.

Таким я его видел спустя несколько лет, во время революции 1905-1906, на съездах Союза Полноправия в Петербурге. Принадлежа к Еврейской Демократической группе, основанной им совместно с Л. М. Брамсоном, Г. А. Ландау и др., он редко вмешивался в прения, даже редко сидел в рядах делегатов, а больше ходил между рядами и вел переговоры в кулуарах с единомышленниками или противниками. А между тем он принимал деятельное участие в исполнении решений Союза, особенно в комиссии для расследования октябрьских погромов и в сношениях с заграничными друзьями в деле информации Запада о том, что делалось с евреями в России.

Скоро мы сошлись в одном скромном литературном предприятии: в издании исторического сборника "Пережитое", где ближайшими сотрудниками, кроме Браудо, были С. М. Гинзбург и Ан-ский. Помню несколько заседаний нашего редакционного кружка с участием Браудо, который нес заботы по добыванию средств для издания сборника и сам написал для первого тома большую библиографическую статью. С учреждением Еврейского Историко-этнографического общества (1908 г.) я вышел из состава кружка "Пережитого", но Браудо оставался там, хотя в то же время вместе со мною вошел в комитет нового Общества. Здесь он, впрочем, не был активен и через год ушел из комитета.

Очень часто мы встречались во время нашей совместной работы в журнале "Еврейский Мир" (1908-1909). В нашей коалиционной редакции, где были представлены разные течения: Фолкспартей, Народная группа, сионизм, Браудо был представителем Демократической группы. Он участвовал и в редакционной коллегии, где часто шли партийные споры по поводу той или другой политической статьи, и в секретариате, где нашим больным местом были финансовые заботы. Он сосватал нас с типографией "Общественная Польза", при которой находилась и редакция "Еврейской Старины" в комнатах, выходивших окнами на острый угол Б. Подьяческой {47} и Фонтанки. Помню его тогда, в первые месяцы 1909 года, крайне озабоченным и расстроенным. В нашем кругу шептались о том, что Браудо грозит большая опасность со стороны Департамента Полиции, так как раскрытая тогда афера Азефа заставляла опасаться многих арестов среди "симпатиков" народнических партий, к которым принадлежал и Браудо. Однако гроза прошла, и наш конспиратор успокоился.

У Браудо были большие связи в Петербурге, особенно в академических кругах. Однажды я узнал, что он пытался оказать мне, важную услугу без моего ведома. Это было в конце, 1912 года, когда министерство внутренних дел делало мне большие пакости при возобновлении моего права жительства. От моего адвоката Айзенберга Браудо слышал об этих пакостях и о моем желании получить разрешение на жительство сразу на несколько лет, чтобы не приходилось ежегодно возобновлять мучительное для меня ходатайство. И вот он попросил академика, ориенталиста Радлова поговорить об этом с министром внутренних дел Макаровым. Министр обещал выдать разрешение на четыре года, но не успел он распорядиться об этом, как товарищ министра уже подписал разрешение на один год. Этo очень огорчило Браудо, который хотел избавить меня от мытарств в министерских канцеляриях, даже без просьбы с моей стороны, так же тихо, "конспиративно", как делал добро во многих других случаях.

Памятны мне вечера в "придумских совещаниях" (совещания общественных деятелей с еврейскими депутатами Государственной Думы по вопросам их тактики в парламенте) и особенно в большом Политическом совещании военного времени (1914-16), состоявшем из пленума и бюро. Как часто видел я там А. И. Браудо в поздний вечерний час, иногда после полуночи, взволнованным при голосовании тех или других предложений. Вот он стоит между креслами заседающих, готовый в любой моменте вызвать кого-нибудь из них в соседнюю комнату, чтобы проагитировать его, подсказать ему поправку и т. п. Ведь осуществлять принятые решения приходилось в первую очередь ему, ибо он руководил работою секретарей и переписчиков в бюро нашей организации, при квартире депутата Фридмана. Молчавший {48} во время дебатов в заседаниях Браудо был одним из главных двигателей всего аппарата, вне этих говорилен, в исполнительном бюро.

Пришла февральская революция 1917 года. Засияли хмурые лица ночных заговорщиков еврейского Петербурга, можно было открыто говорить и действовать. Наш тихий конспиратор на время исчезает с моего поля зрения. Но приходит на смену фатальный Октябрь, разрушены наши начинания, опять приходится совещаться, как бороться против контрреволюции слева, против опасностей гражданской войны и еврейских погромов. Помню пасхальный день 1918 года. Мы сидим в квартире сиониста Розова, и Браудо обсуждает совместно с нами план учреждения Еврейского Национального Совета из состава депутатов, избранных в разогнанное большевиками Учредительное Собрание, и делегатов несостоявшегося Всероссийского Еврейского Съезда (ВЕС). Совет учрежден, собирается в течение весенних и летних месяцев, - но хаос большевизма растет и поглощает эту последнюю организацию петербургского еврейства.

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 30

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Очерки и воспоминания - Александр Браудо бесплатно.

Похожие на Очерки и воспоминания - Александр Браудо книги

Рассказы - Владимир Кигн-Дедлов - Русская классическая проза
Трясина - Павел Заякин-Уральский - Русская классическая проза
Марево - Виктор Клюшников - Русская классическая проза
Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
Княжна Тата - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
Ученые разговоры - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
Без крова, хлеба и красок - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
В мировой камере - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
Жизнь и ловля пресноводных рыб. Часть 1 - Л. Сабанеев - Русская классическая проза

Оставить комментарий