– Больно умен.
– Так доктор же.
Федька пожал плечами - из докторов он знал только Матвея Воробьева, а по нему судил, что выпить они не дураки.
Поехали к Архарову на Лубянку.
Здание, где обреталась московская полиция, имело давнюю, но туманную историю. Когда-то все строения были деревяннми, каменные полаты поставили уже при царе Алексее Михайловиче. Тогда тут было подворье рязанских духовных владык. По приказу одного из них, Стефана Яворского, выстроили две каменные двухэтажные палаты, выходившие на Лубянскую площадь. После рязанских архиепископов часть подворья получила московская полиция, имевшая тут же поблизости, на Мясницкой, съезжий двор - малоприятное место, куда первым делом тащили всю сомнительную добычу, воров, грабителей, нарушителей порядка, пьяных и даже раненых в драках.
Помещение полицейской конторы пользовалось такой славой, что даже нищих поблизости не водилось - Архаров их не жаловал.
Кроме всего прочего, были архиепископские палаты с секретом - кроме подвала обычного имели и второй, под ним, и там-то расположился со своим кнутобойным хозяйством Шварц. Чем он занимался за дубовыми, обитыми железом, дверьми, Архаров знал - не всегда истязаниями, иной раз довольно было показать все эти кнуты да плети, чтобы у подследственного развязался язык. Но, не желая портить Шварцу кровавую репутацию, молчал. Как раз репутация и действовала порой лучше всякого кнута.
Архарова застали за делом - слушал донесения. Демка-мортус, он же Демьян Костемаров, заглядывая в бумажку, бодро докладывал: дураков на свете много, куда больше, чем злоумышленников, и меньше бы ямщики пили - больше проку было бы для дела, потому что утерянная вышеупомянутыми дураками-ямщиками Бобковым и Афанасьевым сума с письмами и документами нашлась на конюшне, заваленная сеном, никто оттуда ничего не взял, не украл.
Устин, успевший приехать с Пречистенки, стоял возле бюро, сверял какие-то бумаги, слушал вполуха и посмеивался.
– Обидно, - подытожил Архаров. - День твой на всякую околесицу потрачен. Ну, Бог с тобой, ступай. Устин, садись писать. А вы докладывайте.
– Как и ожидалось, девица прихватила немало добра, и в том числе занятных две вещицы, о них старуха более всего сокрушается, - передав сперва словесно всю обстановку в спальне, сказал Левушка. - Первая вещица приметная - табакерка парижской работы, с эмалью и бриллиантами. Вот так - картинка, расписная эмаль, яблоки с виноградом на подносе, а так, под ней, посередке - немалый солитер. Цена ему такова, что деревню с тремя сотнями душ купить можно - коли княжна не врет.
Он изобразил пальцем по ладони величину и форму табакерки, расположение бриллианта.
– Еще?
– Игольнички золотые, мушечницы, всякая девичья мелочь, что у нее в комнате хранилась. А вот табакерку как-то очень ловко у княжны утянула. И еще брошь - тоже приметную, более двух вершков в высоту. Букет - лилии из серебра, жемчуга и бриллиантов. Тоже с особинкой - там один ряд очень редких и дорогих жемчужин выложен. Голубоватые с некоторой прозеленью.
– Занятные вещицы хранятся у княжны, - молвил Архаров.
– А вот тебе загадка. Там же, где табакерка и брошь, часы лежали, тоже не дешевые, так их не тронула.
– Откуда вещицы, не спрашивал?
– Спрашивал - так врет же. Сказывает - от родителей достались. А я же знаю - новомодная парижская работа, во всех французских лавках теперь табакерки с расписными эмалями имеются, хотя без бриллиантов.
– Дальше.
– Федор, говори, - велел Левушка, явно держа в мыслях чем-то поразить Архарова. - Мне про женихов рассказывать не пожелала, уперлась - не хочет доброе имя воспитанницы порочить.
– Куда уж дальше… - буркнул Архаров.
– А Федору в людской рассказали!
Архаров повернулся к подчиненному и внимательно на него посмотрел.
– Сватались четверо. Бухвостов, Голятовский, Репьев и Фомин! - отрапортовал Федька. - Всем - отказ.
– Фомин, Николаша! - воскликнул Левушка. - Вот кто нам нужен! Ты что, не понял? Это же Измайловского полка поручик Фомин!
– Петр, что ли? - уточнил Архаров. - А то у них, помнится, еще другой был.
– Ну да, Фомин-второй. А другого я не помню! А этот - точно второй! Петр, измайловец - так, Федя? Так тебе сказали? Он в Измайловского полка бригаде был, когда на чуму нас посылали!
Архаров чуть не хлопнул себя по лбу - точно!
– Вот ему нужно написать. И с губернаторской почтой курьером письмо отправить! - выкрикивал Левушка, безмерно довольный, что напал хоть на какой-то след.
– А также сыскать остальных троих.
– Остальные-то, наверно, здешние, а Фомин - НАШ! - со значением сказал Левушка.
Архаров понял - московские женихи, получившие от ворот поворот, будут или отбояриваться от дотошных полицейских, или врать, возводя на девицу и ее родню всякие поклепы. Ну их, и с их враньем вместе… А гвардеец Фомин скажет правду.
– Устин! Диктовать буду, - сказал Архаров. - Тучков, помогай.
– Милостивый государь Петр… - Левушка задумался. - Слушай, Николаша, а как его по батюшке?
– Да кто ж это знает? - удивился Архаров. Среди офицеров было принято звать друг друга по фамилиям или же прозвищам. Имена - и те не больно были в ходу.
– Устин, погоди… пусть это будет черновик… Стало быть, записывай вопросы. Когда вы изволили свататься к девице Варваре… - тут Левушка замолчал и покраснел.
– Ну, что еще? - спросил Архаров.
– Фамилию-то ее мне так и не назвали, - признался Левушка.
– Пухова ее фамилия, - сказал Федька.
Левушка нехорошо на него глянул - мог бы и сообщить, пока ехали в карете.
– К Варваре Пуховой. И по какой причине сватовство не состоялось. И что вам известно о намерениях княжны Шестуновой в отношении ее воспитанницы девицы Пуховой, - как ни в чем не бывало продолжал вместо него диктовать Архаров.
– Глупо все это! - воскликнул Левушка. - Ведь не ответит! Иначе писать надобно!
– Как иначе? - спросил Архаров.
– Не знаю!
Левушка от расстройства чувств вдруг покраснел и выскочил за дверь.
Он не хотел позориться перед старшим товарищем.
– Ваша милость, Николай Петрович, а может, не надо писать? - осторожно спросил Федька. - Мы же еще доктора не допросили. А обещался важное рассказать. Стоит в доме Флейшмана, что в Колымажной. И еще. Волосья у них француз чешет, хозяйке, воспитаннице и еще двум дамам, что там у них гостят. Нанялся недавно. Дворне что-то не полюбился - всюду нос сует. А подружился с лакеем Павлушкой. И тот Павлушка летом спит в каморке при сенях, где зимой гости шубы оставляют, ему позволено.
– Так прямо тебе все выболтали? - не поверил Архаров.
– Так его же, того Павлушку, прямо при мне делить принялись! Девки чуть друг другу в волосья не вцепились, как стали перечислять, кто да когда к нему в каморку ночью бегал! Но это не я - это само вышло, - честно признался Федька.
– Найди Тучкова, возьмите мою карету, поезжайте - может, тот доктор уже объявился, - велел Архаров.
Федька и Левушка дважды побывали у доктора Ремизова, но все без толку. Он основательно застрял у старой княжны. Наконец записочку оставили - и оказалось потом, что делать этого не следовало.
* * *
Продиктовав вкратце Устину то, что выведал в доме у княжны, и оставив с Устином Федьку, Левушка исчез - понесся-таки по родне. И даже не вернулся ночевать - до такой степени загулял. А Архарову в тот вечер было не до поиска беглых девиц - очередной пожар потребовал его вмешательства.
Пожарное дело тоже входило в круг обязанностей полицмейстера. Москва издавна терпела от огня, но тушить его училась с большими сложностями. Сперва это делалось силами обывателей, которые не столько спасали имущество из горящих домов, сколько грабили. К тому времени, как Архаров заступил на свой новый пост, дело сдвинулось с мертвой точки - но куда-то не туда. После неслыханного пожара 1747 года запрещено было по крайней мере, в центре города - ставить деревянные заборы, а кому охота огораживаться - пусть тратится на железные решетки; призвали также к порядку извозчиков, которые во время пожаров взвинчивали цены за вывоз имущества погорельцев. На полицию возложили обязанность расписать их по частям, снабдить ярлыками (которые они теряли с умопомрачительной скоростью), а также следить, чтобы они являлись на пожары и вывозили имущество бесплатно. Нетрудно представить, какая из этого вышла морока.
Более того - неопытная пока по части хозяйственных указов молодая государыня подписала в 1763 году следующий: чтобы обязательная для полиции Санкт-Петербурга и Москвы пожарная команда имела в своем составе одного брандмайора, одного брандмейстера, семь унтер-брандмейстеров, мастера для заливных труб, кузнецов, слесарей, еще множество вспомогательных лиц, даже двух сапожников, и только одно было позабыто. Прореха обнаружилась при первых же пожарах - в штате не были предусмотрены обычные пожарные служители, которым положено с баграми лезть в пламя, так что блистательные команды вместе со своими трубами и насосами довольно долго не выезжали по сигналу тревоги, а с огнем по-прежнему управлялись сами обыватели.
