– За что ты так ненавидишь людей?
– А за что мне вас любить? Вы гнусные, примитивные существа, годные лишь на то, чтобы разрушать и убивать. Но главное даже не это.
В вас господствует страх.
Вы боитесь мира, в котором живете, и его обитателей. Боитесь, что лето будет чересчур жарким, а зима чересчур холодной. Боитесь жить и боитесь умирать. Но больше всего вы боитесь друг друга. Что другой не полюбит или разлюбит вас. Что он окажется лучше вас. Сильнее. Умнее. Богаче. Удачливее. Красивее. Искуснее. Страх, всё страх. Он порождает зависть, ненависть, подлость, лживость. Но чаще всего вы пытаетесь заглушить его, убивая. Посмотри на тех, кого вы называете героями и воспеваете в легендах. Они же все как один – убийцы, которые избавлялись от своего страха, наводя страх на других. Вы сколько угодно можете рассуждать о том, какими качествами Четыре Сучки наделили вас или жителей других Пределов, но единственное, чему Они действительно вас научили, – бояться!
Я пытаюсь встать, но тело не слушается меня.
– Вот! – торжествующе заявляет Трейноксис. – Ты тоже ничем не лучше других, Бранн Мак-Сильвест! Ты так боишься меня и так ненавидишь из-за этого страха, что пытаешься побороть его единственным доступным для тебя способом: прыгнуть мне на грудь и впиться зубами в глотку. Убить. Физически уничтожить. Но страх убить невозможно.
– Кто же из нас двоих больше боится? – с ненавистью и презрением спрашиваю я. – Я, жалкий смертный, у которого даже нет сил подняться, или ты, всесильный бессмертный, который может говорить с жалким смертным только тогда, когда у того нет сил подняться?
На мгновение мне кажется, что он меня ударит. Изо всех сил. Наотмашь. Но вместо этого враг смеется, запрокинув голову:
– Браво! Уел! Значит, тебе нужны силы? Допустим, я дам их тебе. И что ты сделаешь, поднявшись? Схватишься за свой жалкий меч и попытаешься напасть на меня? Или, вновь ощутив себя живым, падешь мне в ноги, упрашивая не прерывать твое жалкое существование? – Он щелкает пальцами. – А вот сейчас и проверим!
Его левая рука протягивается вперед, по направлению ко мне, а правая с раскрытой ладонью – к Луатлаву. И я тут же ощущаю, как живительный источник начинает вливаться в мое измученное тело. Первой он, словно грязь, смывает боль. За ней – слабость. С каждым новым ударом сердца я чувствую себя всё сильнее, упиваясь тем же пьянящим чувством, что и в лагере Увенчанного Рогами.
Наконец, Трейноксис опускает руки и отходит в сторону. Легким движением я вскакиваю на ноги.
И вижу.
Ард-Ри еще жив, но сейчас его не узнал бы никто. Восковая, совершенно обескровленная кожа. Ввалившиеся глаза, обведенные иссиня-черными кругами. Потрескавшиеся, иссушенные губы. До крайности изможденное, словно усохшее, тело.
Я вскрикиваю и выдергиваю из ножен меч. Трейноксис стоит, не шелохнувшись, будто приглашая меня: «Ну же! Бей! Смелее!»
И я бью сплеча. В точку между шеей и ключицей. Вкладывая в этот удар всю силу, выпитую из тела моего приемного отца, всю ярость и боль, рвущую на части мое сердце.
Таким ударом можно развалить человека от плеча до бедра. Но острый, отточенный меч, словно натолкнувшись на невидимую стену, отлетает назад. Отлетаю и я, валюсь на пол, с трудом сдерживая крик отчаяния. Подниматься и пытаться вновь нет смысла. Мне был дан последний шанс. Он не увенчался успехом.
– Вот так-то, мой примитивный друг, – ласково произносит враг. – Вот так-то. Теперь ты ненавидишь меня еще больше, потому что еще больше боишься. Признайся: ты ведь не ожидал, что твоя железка тебя подведет? Да не отчаивайся ты так! Если тебя это хоть немного утешит, то мне не страшна не только сталь. Ни дерево, ни камень, ни огонь, ни вода, ни живая плоть – ничто, рожденное в Западном Пределе, до завтрашней ночи не способно причинить мне вреда. Чтоб ты знал, это было страсть как непросто и потребовало уйму сил и времени. Боюсь даже, что какое-то время буду не способен на серьезные фокусы, но игра стоит свеч. Завтра на рассвете… впрочем, уже сегодня, несколько тысяч тупоголовых баранов вцепятся друг другу в глотку. Я хочу понаблюдать за этим чудным зрелищем и при этом быть уверенным, что ни один из них не попытается заглушить свой страх моею жизнью!
А ты молодец, юноша. Ты честно пытался, и это заслуживает награды. Пожалуй, я позволю тебе дожить до сражения и даже поучаствовать в нем. Если же удача не покинет тебя и потом, и ты останешься жив, попроси меня как следует – возможно, я разрешу тебе жить дальше и служить мне.
Сказав это, он поворачивается к Луатлаву:
– Тебе, Ард-Ри, увы, обещать того же не могу. Я немного перестарался, и ты вот-вот отправишься на свидание к своим обожаемым хозяйкам. Правда, я мог бы исцелить тебя, взяв силу у кого-нибудь еще, но мертвый ты устраиваешь меня куда больше. К тому же ты всегда был мне весьма неприятен. Помнишь, о чем мы сейчас говорили с твоим приемным сыном. Так вот, ты, Коранн Мак-Сильвест, – апофеоз человеческой трусости. Ты боялся задать женщине один-единственный вопрос и тем самым обрек на смерть не только себя, но и других. Многие твои подданные уже погибли из-за тебя, жалкий, трусливый человечишка, но завтра погибнет неизмеримо больше… М-да, никогда не мог понять, за что тебя так любит Этайн? Даже очарованная, на ложе, задыхаясь от страсти в моих объятиях, она постоянно твердила твое имя. И забыть тебя самостоятельно, без моего вмешательства, так и не смогла… Улыбаешься? Чему ты улыбаешься, глупец?
Но Коранн Мак-Сильвест, Ард-Ри Предела Мудрости, уже не слышит его.
Растерянно щелкнув пальцами, Трейноксис прерывает действие чар. Мертвое тело Луатлава валится на пол, будто из-под него выбили подпорку.
– Почему же эта собака улыбалась, прежде чем сдохнуть?
– Нетрудно сказать! Ты только что разрешил вопрос, терзавший его всю жизнь. Его жена действительно по-настоящему любила его, поэтому он умер спокойным и счастливым. В этой схватке ты проиграл, мразь!
Торжествующе выплюнув в лицо врага эту фразу, я готовлюсь к смерти. Но Трейноксис, на скулах которого перекатываются желваки, отчего-то медлит. Он лишь коротко и страшно бьет меня ногой в живот. Я задыхаюсь от боли, на несколько мгновений она ослепляет меня. Когда же зрение вновь возвращается, тело Луатлава бесследно исчезает, а враг вновь принимает облик Лаурика и резко хлопает в ладоши. Полог шатра тут же откидывается, и внутрь входят двое.
Алые рубахи, штаны и сапоги. Алые плащи тонкого шелка. Панцири, защитные щитки на руках и ногах и шлемы с высокими гребнями из выкрашенного в алый цвет конского волоса покрыты блестящей алой эмалью. Руки в алых перчатках покоятся на рукоятях длинных мечей. Точно такие же мечи вытатуированы у обоих на щеках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
