и упакуют похлеще чем я Амулет.
Да даже если буду молчать как рыба об лед, изо всех сил симулируя амнезию. Только вот рефлексы у меня уже не для Той жизни. Не для роли серенького, ничем ни примечательного Пети Иванова, любителя помечтать о подвигах и обойти за квартал банду тринадцатилетних хулиганов.
Так что дурки, а то и вообще тюряги, Там, чувствую, мне не избежать. Либо примут за психа. Либо сам стану психом, пытаясь изображать нормального. Так что, моей Той семье, видать придется терять меня снова.
Да и семья… Тут ведь у меня тоже семья! И немаленькая, одних детей только три штуки, и это родных. А учитывая что и брато-сестринских, тут тоже не особо от своих отделяют, скорее даже наоборот (что за комиссия создатель, быть всех племянников отцом[14], или «проклятье двоюродного дяди».), то тут уже целых колхоз набирается.
А ведь еще и Осакат с Витьком, Оилиои, тот же Дрис’тун вечно пасущийся в моем шатре, и даже не стесняющийся подкидывать своих детишек моим женам и родственницам «на воспитание», ибо давно уже привык что он тоже мне, пусть какая-то и странная, но родня… Братья и племянники Лигит, регулярно живущие в моих хоромах. Да и мой племянник Никсой, правда уже успевший отгостить чуть ли не во всех дворцах всех горских царств, однако ежегодно не забывающий присылать мне подарки, выражая свое почтение и благодарность.
Да что там говорить. Почти с каждым ирокезом из «старого состава» я имею какую-нибудь дальнюю родственную связь. И тут эти «дальние» куда прочнее, чем иной раз наши, московские, даже в рамках одной семьи.
А ученики? Я даже не про Дрис’туна и его банду. Я вообще про учеников. Исчезни я, и как они тут одни останутся? Насколько быстро скатятся к стандартному примитиву?
А все мои начинания — ремесла, законы, науки? Все то что я с таким трудом пробивал, вытягивал словно росточек сквозь камни, холил-лелеял. Готовил почву, растил людей способных позаботиться, и двигать дальше, доказывал полезность… Это ведь тоже — все мои дети, мое потомство, мое наследие. — И променять это на теплый унитаз и возможность пялиться в телевизор, сидя на диване и прихлебывая пиво?
…Нет. Те мои родные, меня уже потеряли. И надеюсь, пережили и смирились с потерей. А вот эти мои…
Вот только почему мне приходится самого себя уговаривать? И почему я так мучительно боюсь, что стоит мне открыть этот ящик, и взглянув в черноту плоскостей этой гадости увидеть дорогу назад, брошусь словно в омут головой. А потом до конца жизни буду сожалеть что струсил, проявив слабость.
Неужели меня настолько пугает неприкаянная старость, без пенсии, хилого медицинского обеспечения и зубов, что я готов променять пару десятков оставшихся мне достойных лет жизни? Жизни полной трудов и уважения окружающих, на пусть сорок лет бессмысленного и тусклого угасания, зато в тепле и с видимостью соцобеспечения? Будто я никогда не слышал о стариках-ветеранах, доживающих свой век в куда большем ничтожестве, чем предстоит мне.
Тут вдруг очередной порыв ветра, едва ли не положил «Морского Гуся» на бок. Корабль выправился и пошел дальше. Но я как-то сразу смекнул, что период созерцательных размышлений на сегодня закончился. Так что лишний раз проверив как «волшебный ящик», закреплен в каюте. (Целую бухту гок’ового каната извели на это дело), выскочил на палубу, чтобы посмотреть, где от меня будет польза. …Это ведь тоже, один из рефлексов, скорее мешающих в «московской» жизни.
Хотя мы и пытались, но все-таки обойти шторм у нас не получилось. Ну да хоть по краешку его прошлись, и то ладно. Потому как судя по этому «краешку», окажись мы на его пути, нам бы точно не выжить. Стихия, она ведь штука такая. Она современные мне железные корабли, величиной со стадион, при случае запросто утопить может. А уж нашей скорлупке, в такой круговерти, точно надеяться было бы не на что.
Даже у нас волны вставали размером наверное с пятиэтажный дом, а ветер свистел так, что приходилось орать на ухо стоящему рядом с тобой человеку, чтобы быть им услышанным.
И эти волны, упорно гнали нас в сторону берега, видимо, с интересом трехлетнего ребенка, пытаясь узнать, что будет, если взять, да и хрякнуть эту крохотную людскую поделку о скалы и камни. Далеко ли обломки разлетятся?
Мы и так были измученны пятидневным выгребанием против ветра. А еще два дня такого шторма, окончательно вымотали нас всех. Да и «Морскому Гусю» досталось изрядно. Так что, едва ветер немного стих и успокоился, на общем совете было решено пристать где-нибудь к берегу, и немного отдохнуть. Потому как идти через море, в таком состоянии, было невозможно.
Глава 23
Буря — частый гость в это время года на побережьях Даархаака. Стремительные ветры несутся не разбирая где море а где суша, подчас занося капли соленой влаги, за несколько дневных переходов от берега. Иногда соленая влага смешивается с песком и пылью пустошей и горе тому каравану, кого накрыло такое облако — песок и соль выедают глаза людям и вьючным животным, мелкая пыль набивается во все отверстия тела, и душит несчастных, словно стая злобных демонов.
Тут только одно спасение — найти высокую каменную стенку, или овраг, впадину, низинку… что угодно что сможет защитить тебя от сдирающих с тела кожу мельчайших песчинок. Накрыть лица людей и морды верблюдов тканью, и молиться Икаоитииоо о спасении.
Руудваак прекрасно знал это и как только первые признаки надвигающейся бури встревожили его сознание, предпринял соответствующие меры. Благо. по этому маршруту он уже ходил многие годы, и потому знал на его протяжении каждый кустик и каждый камешек.
Почти два дня ему и его людям пришлось просидеть под каменной скалой, выгребая, время от времени, своих верблюдов из наваливающихся сверху куч песка, и промывая остатками воды их пасти и ноздри.
Солнце сменялось луной и выходило снова… наверное — потому что в густой мгле бури, трудно было понять где день и где ночь. Минуты растягиваются в часы, часы — в дни, дни кажутся годами, и в какой-то миг приходило ощущение, что предсказанный
