Я отложила вырезки. Читать о том, что произошло много лет назад, было ничуть не легче, чем о тех, кто исчезает в лесах и по сей день. Я взяла в руки третью, вырезанную и сохраненную кем-то статью. Другая газета, шрифт, бумага. Числа не сохранилось. По странному совпадению, в ней тоже говорилось о пропавших в лесу, но более сумбурно и скомканно, журналист не успел «причесать» текст.
С фото на меня смотрели две девочки в школьной форме и пионерских галстуках, торжественные улыбки, белые фартуки, ленты в косичках, сразу видно — фото из семейного архива.
«В лесу заблудились сестры Игнатьевы семнадцати и пятнадцати лет. Старшую, спустя сутки, нашли грибники из колхоза „Путь Ильича“ и вывели к селу Нагорному, откуда девочку на машине „скорой помощи“ доставили в областную больницу. По словам пострадавшей, они с сестрой дошли до малинника, который произрастает на южном склоне Торного оврага, там младшей пришла в голову идея поиграть в прятки, в процессе чего девочки потеряли друг друга. Родственники пропавшей разговаривать с корреспондентом отказались. Поиски младшей сестры продолжаются.
Товарищи, власти просят вас разъяснить детям правила пребывания в лесу и не отпускать их туда без сопровождения взрослых».
Я разложила три газетных отрывка разной формы на столе. Во всех говорится о пропавших или заблудившихся в лесу — женщина, ребенок, девочка-подросток. Непонятно, идет речь об одном и том же лесе, и разнятся ли по времени пропажи? Тем не менее кто-то объединил эти случаи, кому-то газетные строки сказали больше, чем мне.
Листки из календаря никак не помогли в разгадке тайны. Обычный отрывной календарь с советами огородникам, способами вывести пятна, красными праздниками и рецептами заготовок на зиму. Я не поленилась просмотреть все двадцать семь штук, а некоторые даже прочитать. Семьдесят третий год наверняка был урожайным, кто-то закатал немало банок. В нашей тили-мили-тряндии такие календари бесполезны, так как за день нужно оторвать листков десять.
Осталось последнее — часть книжки, выдранная из обложки, часть без начала и без конца. Я начала читать, но споткнулась уже на второй строчке. Попыталась снова, но была вынуждена остановиться. Понятным было слово из трех и предлоги. Я ничего не понимаю в механизмах, трубах и давлении, и все это с приставкой «гидро» в каждом абзаце. Я перевернула страницу: технические термины, еще технические термины, странная схема, устройство из труб в разрезе, пошли формулы, сначала в одну строчку, потом в две, три… Повезло на десятой странице, вернее, между десятой и одиннадцатой лежал листок серой бумаги, сложенный в несколько раз, шершавый и неприятный на ощупь. С таким же неприятным содержимым. Две строчки по центру, отпечатанные на допотопной печатной машинке, характерный шрифт, оставивший отпечатки такой силы, что они выступили с обратной стороны листа, едва не порвав бумагу.
«Через три дня с восходом солнца вход на Юково должен быть открыт. Или баба со щенком умрут».
Предельно ясно и четко.
Я сложила бумагу и сунула обратно меж страниц. Будем считать, что домашнее задание я выполнила. Если кто-то из «моих друзей» поднимет вопрос о предателе-человеке, будет чем ответить.
В качестве амулета я выбрала брошку, которой когда-то закалывала вязаную шапку ребенку, так как та была великовата и падала на глаза. Простая брошь в виде лилии, в глаза не бросается и, главное, с тугим замком, который за все то время, пока Алиса носила шапку, ни разу не расстегнулся.
Я вышла на дорогу незадолго до полудня, оставив в доме порхающую и не вспоминающую о вчерашних слезах бабку и шкурившего перила Бориса. Пришла третьей, сваара и староста уже были на месте. Семеныч сразу протянул руку и потребовал:
— Что у тебя «под амулет»? Давай, надо настроить.
Я отдала брошку, старик отошел на два шага и стал поочередно дотрагиваться то до одного лепестка, то до другого, что-то шепча при этом.
— Идем, покажу кое-что, — предложила Тина, беря меня под руку. Сегодня на ней были надеты демократичные джинсы и футболка с надписью «Я люблю Ярославль», волосы забраны, подчеркивая красивые скулы и темно-серые, цвета грозового неба, глаза.
Десяток шагов следом за женщиной в обратном направлении. Стелющаяся пелена тумана укутала ноги, а в животе завибрировала натянутая струна. Мы вышли к началу перехода.
— Смотри, — загадочно сверкнула глазами сваара и прежде, чем я успела что-то сообразить, шагнула прочь с дороги. Прямо туда, где за стволами деревьев-великанов мелькали неясные тени. Я тут же уперлась ногами, не позволяя увлечь себя следом.
Безвременье оказалось быстрее нас обеих. Мы сделали шаг вперед, а оно назад. Дорога под ногами расширилась. Лес отступил.
— Мы опоры. Мы те, кто заставляет безвременье отступать, — Тина улыбнулась.
Я отпустила руку женщины и уже сама сделала шаг в лес. Деревья смазались и оказались чуть дальше. Напоминало оптический обман, когда идешь-идешь, а цель остается такой же обманчиво близкой. Я шагнула еще раз. Темнота качнулась назад, но уже менее охотно.
— Не увлекайся, — остановила меня сваара. — Вдвоем далеко не уйдем, вот если бы всей семеркой, — она зажмурилась, — новую дорогу проложили бы. Ненадолго, правда, лишь пока мы тут. Стабильно одно Юково, новые пути протаптывай не протаптывай, стоит уйти, и все возвращается: и лес, и туман, и магия.
— Мне теперь на страшны переходы? — спросила я. — Могу ходить, сколько хочу?
— Размечталась, — туман всколыхнулся, поземкой обвивая ноги, к нам подошел ведьмак и, возвращая брошь, предостерег, — прибьет к земле так же, как и тогда, — но, заметив мое разочарованное лицо, добавил, — другое дело две опоры или три: чем больше, тем мы сильнее, а это, — он указал на тени вдоль дороги, — слабее.
Я почувствовала, как струна, по-прежнему натянутая где-то внутри, мелко задрожала. Из тумана вышли Арсений и Константин.
— Амулеты? — тут же потребовал у них старик.
Целитель задрал рукав светлой рубашки и снял с запястья кожаный ремешок, напоминающий спортивный напульсник. Бывший водитель снисходительно посмотрел на мужчину и эффектным, как он полагал, жестом снял с пояса короткий метательный нож в темных ножнах из петель крепления.
— Мальчишка, — простонал староста, — в ножички до сих пор не наигрался.
— У вас-то что? — возмутился изменяющийся, еще бы, такую идею не оценили. — Наверняка что-то убийственное?
— Точно, — кивнул Семёныч, забирая нож, — ремень. Если ты потеряешь эту тыкалку, я совершу им убийство с особой жестокостью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
