Двери таверны распахнулись, вышел довольный сэр Растер, шляпа набекрень, перья исчезли, на ходу посасывал сбитые в кровь костяшки пальцев.
– Что там? – спросил сэр Арчибальд заинтересованно.
– Да так, – ответил сэр Растер небрежно. – Пустяки. Я спросил, почему у них даже крохотной церкви нет. Любое село начинается с нее, потом только строят дома…
– И что?
– А ничего, – ответил он хладнокровно. – Слово за слово… В общем, поговорили. Дискуссия, уж простите за умное и непонятное вам слово.
Сэр Арчибальд оглянулся на меня:
– И что? К какому выводу пришли?
– Я объяснил, – ответил Растер, – церковь необходима. Они утверждали, что у них ее нет.
– Церкви?
– Необходимости!
Он тоже посматривал на меня, я сказал твердо:
– Кто противится Церкви – тому конфискация имущества и земель.
Растер спросил опасливо:
– Конфискация… это что?
– Это когда не спрашивают, – объяснил я, – хочешь ли принести государству пользу в особо крупных размерах.
Крестьяне выходили с ведрами и охотно поили наших коней, разглядывали огромных животных с великим любопытством. Дети совали им сочные листья в морды, кто-то кормил сахаром, ненавязчиво хвастаясь достатком.
Сэр Растер взобрался на своего всегда полусонного коня, разобрал повод, Арчибальд обронил:
– В общем, вы доступно объяснили местным мировоззрение крестоносцев.
– Да, – ответил Растер гордо.
– А как же, – спросил Арчибальд лукаво, – насчет заповеди: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой?
Растер замялся в затруднении, посмотрел на меня с вопросом в глазах:
– Сэр Ричард… а как правильно?
Я тяжело вздохнул:
– Да, когда-то так и будет, как говорит благородный и местами чистый сердцем сэр Арчибальд. А пока поступай с другими так, чтобы они не успели поступить с тобой так же.
Растер приосанился и посмотрел на сэра Арчибальда орлом поднебесным, так царь птиц смотрит на толстых глупых гусей, что даже не почувствуют, когда поднимутся в воздух, почему и как их сверху что-то ударит.
Мимо нас промчался легкий конник сэра Норберта.
– Сэр Ричард! – крикнул он. – Крепость лорда Сулливана уже совсем рядом! Не отставайте.
– Вперед, – сказал я. – Негоже, если сэр Норберт вступит в бой первым.
Опоздавшие быстро взбирались на коней, топот копыт быстро набирает мощь, мы помчались неудержимой стальной лавиной, готовые ударить и сломить любого врага, что посмеет встать на дороге. У каждого рыцаря счастливый задор на лице и блеск в глазах, каждый мечтает ворваться в самую гущу противника и повергать красиво и мощно, чтобы им любовались, ибо совершить подвиг – это самое сокровенное, о чем мечтает любой рыцарь.
Мои деды и прадеды, судя по рассказам, сражались за победу, за полную победу, а также за победу любой ценой. Потом уже в мое время пришло что-то нелепое, что никак не укладывается в мозгу, даже если расположить вдоль спинного: остаться в живых, уцелеть, а также – уцелеть… любой ценой!
Сколько ни ломал голову, понять не мог: уцелеть в бою – это значит бросить оружие и сразу же драпать с поля битвы?.. Любой ценой – это ценой предательства, измены? Если враг захватит тебя в плен и прикажет зарезать тупым ножом жену и детей, плюнуть на иконы, отречься от Родины, пойти вместе с врагом жечь и убивать моих родных – это не только можно, но и нужно? Так велено, ведь любой ценой, это любой? Я слышал даже «уцелеть во что бы то ни стало» – тот еще шедевр…
Далеко на самом краю земли неожиданно и ярко блеснуло, словно там еще одно крохотное солнце. Судя по карте, это сияет металлической крышей крепость лорда Сулливана. На самом деле вовсе не крепость, как сказано деловито в примечании, а большая сторожевая башня, очень широкая и просторная, но в ней могут укрываться с полсотни воинов, а еще с боков давно выросли неизбежные домики-казармы, кузницы, оружейная…
Всадники пустили коней шагом, сэр Норберт уже ждал нас, велел коннице остановиться и ждать подхода пешего войска.
– А нам, сэр Ричард, – сказал он твердо, – лучше покинуть седла.
Я искоса взглянул в его суровое лицо. Для него я сейчас и не майордом вовсе, настолько он в своей стихии, все видит, все схватывает, просто прекрасно, побольше бы таких.
– Хорошо, сэр Норберт, – сказал я послушно.
Он даже не обратил внимания на мой смиренный тон, а как же, мол, иначе, на войне командует тот, кто лучше разбирается в обстановке, соскочил первым.
Сзади подбежал молодой воин и принял наших коней.
– Пойдемте, – сказал Норберт, – сэр Ричард. Здесь удобные овраги… Неглубокие, но трава выше головы.
– А когда вылезем?
– Там трава ниже, – ответил он. – Пойдем, как два льва.
– На четвереньках?
– Ну да…
Воин с конями остался далеко позади, мы углубились в овражек, трава в самом деле выше даже моей головы, хотя нас в низинке все равно не видно, а когда начали подниматься, сэр Норберт сказал негромко:
– А теперь очень осторожно…
– Увидят?
– Могут. Так что голову не поднимать…
И снова повелительный голос, мог бы «не поднимайте, пожалуйста», а он коротко и властно «не поднимать», что значит берет на себя командование и всю ответственность, что мне как медом, побольше бы таких…
Осторожно выбравшись из оврага, мы осторожно осматривались, сэр Норберт тронул меня за локоть:
– Вот там на большом холме сторожевой пост…
Я рассмотрел на вершине высокий столб, вкопанный в землю, со всех сторон навалены поленья, щедро пересыпанные сухим хворостом. В сторонке у костра сгорбился человек, если не подводит зрение, в кожаных доспехах, шлем из металла, на поясе короткий меч. У подножия холма две оседланные лошади, тонконогие, сухие, такие могут мчаться целые сутки, не зная устали.
– Его не миновать, – прошептал Норберт.
– А надо бы, – ответил я шепотом. – Давайте подберемся ближе.
Он поморщился, не рыцарское это дело, двигаться на четвереньках в высокой траве, а то и ползком, но если сюзерен не считает для себя зазорным, то и ему не стыдно ползти, словно простолюдину, пытающемуся уворовать у соседа гуся.
– Людей двое, – прошептал он.
– Второго не вижу, – ответил я.
– Видать, отлучился за хворостом…
– Взял бы из сигнального костра, – сказал я. – До чего же честные люди… и не с нами, обидно.
Он ухмыльнулся, сочтя шуткой, мы продвигались все медленнее, замирая при каждом движении часового. Он поджаривал, нанизав на прутик, на раскаленных пурпурных углях корочку хлеба, задумчиво хрустел им на крепких молодых зубах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
