Когда ружья разошлись по рукам, Сагони поднял руку: больше тянуть нет смысла. В любой момент к гарнизону цитадели могли подойти подкрепления, может быть, весь так и не объявившийся в южных кварталах Третий Тельгаттейский полк (схваченные церковники ничего о нем не знали, или не желали говорить). Тогда повстанцы окажутся меж двух огней, и будет не до штурма. Но прежде, чем люди двинутся на площадь, навстречу стали и свинцу, нужно что-то сказать.
Что-то такое, что заставит обычных горожан, еще вечером не имевших ничего общего с армией, бежать навстречу победе — или смерти. Исключение — разве что язычники. Вот им ничего говорить не надо, они уже много поколений жили так, как не должны жить люди. Этим нужна только месть. Сагони набрал в легкие воздуха и поднял руку, призывая к тишине. Сотни людей, таких непохожих друг на друга, но спаянные единой целью и единой энергией, пожирали предводителя глазами и ловили каждое его слово.
— Видите пистоль? — громко, чтобы услышали все, кто был на улице, а потом передали не слышавшим. — Как выстрелю — бегом на площадь и дальше, на стену. Мы должны взять эту Аагхетову цитадель. Там — наши враги. Там тюрьма, где томятся сотни, а то и тысячи невинных. Таких же, как вы. Там — оружие. Там — победа. А тут — только смерть. Если мы сейчас не возьмем крепость, утром те, кто уцелеют, все равно попадут в эту цитадель и тогда позавидуют мертвым. Клеомен умеет карать, вы все это знаете. И куда бы вы не скрылись — найдет. Всех найдут. Всех достанут. С помощью соседей, родственников, компаньонов — будут вылавливать по одному, кто бы куда не забился, если сейчас вы не не достанете их.
Сагони не любил долгих, напыщенных речей, а если слышал, норовил испохабить и высмеять. Но сейчас слова находились сами. Шли из самого сердца. И вспыхивали в души горожан, привыкших к страху и бесконечным поборам, пламенем ярости.
— Да, многие погибнут при штурме. Вас ждут пули, картечь, потом камни и смола со стен. Святоши не ведают жалости. Я понимаю вас. Дом, дети, маленькое, но свое дело… Пусть гибнут другие, почему именно я? Так ведь? Да только не оставит вам ничего Клеомен. Потому что для него вы уже еретики, отступники, а то и язычники. А значит, не люди. У нас всех теперь один путь — очистить город от палачей и доносчиков. Спасти тех, кто гниет в застенках этой цитадели. И спастись от их участи самим. А спасение — там, в цитадели. Вперед! Удачи, братья!
Сагони медленно, чтобы все видели, поднял руку с тяжелым пистолем, плавно выдавил курок. Грохот выстрела пронесся над притихшей толпой, взлетел к темному небу, отразился от стен домов и забился эхом в ущелье улицы.
— Вперед! — подхватил клич Брасид, подняв над толпой ружье. Словно нос корабля волну, рассекая толпу, отряд язычников двинулся в сторону площади. Словно очнувшись от спячки, толпа подхватила движение, заколыхался над головами лес стволов, самодельных и настоящих пик, кольев… Сначала двигались едва заметно, но с каждым шагом все быстрее. Когда между крайними домами показалась залитая тьмой площадь, люди побежали.
Погруженная во мрак цитадель молчала.
Брасид не соврал. Конечно, не было и сомнений, он не лгал им никогда — но одно дело слушать про солнце и звезды, про шумный город и щедрое море от бывавших наверху людей, и совсем другое — впервые за свои пятнадцать лет вдохнуть не отравленный нечистотами воздух и увидеть над головой серебристый слиток луны в слегка зеленоватом небе. Ради такого стоит рискнуть головой. Тем более, что вся жизнь язычника в воцерковленном мире и есть танец на лезвии меча.
Дамитра вдохнула пьяняще свежий прохладный воздух и сощурилась: после подземного мрака и вони даже неяркий свет луны казался ослепительным. Ей этакая красота и не снилась! Неужели правда, что они когда-то жили в этом дивном мире, и никто никого не жег на кострах лишь потому, что веруют не в Единого, а в Великую Мать или других Богов? А жрицами быть не только было безопасно, но и почетно?
— Что, понравилось? — раздался сзади смешливый голосок. Тигран. Сверстник. Друг. Да уже и не просто друг: его поцелуи, еще робкие и неумелые, но именно этим и дорогие, еще горели на его губах. В его объятиях было уютно и тепло, они манили чем-то неведомым, но, несомненно, волшебным, как сказания о Великой Матери. — Этот мир Богиня подарила нам. А они украли его у нас, «великодушно» оставив нам свое дерьмо. Но мы еще вернем свое.
Юная, но уже огрубевшая ладонь легла ей на плечо, шершавые губы коснулись основания шеи. Он всегда был таким правильным, сознательным. Озабоченная выживанием, детвора редко задумывалась, отчего все так, как есть. А вот Тигран — думал. И внимательно слушал Брасида, его и еще жрицу, которую все знали только по титулу. Ниаки-Ишкхия. Краса-Любовь. Что ж, говорила о славном прошлом Медара она и правда красиво.
— Хватит болтать, Тигран, — хриплым басом произнес Брасид. Предводитель воинов, тех, кто защищал последние уцелевшите святыни, был немногословен и деловит. Только глаза выдавали волнение. И то сказать: впервые за четыреста лет почитатели Великой Матери вышли на поверхность и решили открыто помериться силами с церковниками. — Пойдем. А то начнется без нас.
— Что начнется-то? — спросил пожилой, но еще крепкий мужчина со шрамом через все лицо. Таких, как Брасид, на все пятьдесят человек было всего несколько. А таких, как этот старик — считай, ни одного. Катакомбники не задумывались о старости — потому что дожить до нее почти невозможно. — И зачем ты велел вытащить все оружие? Мы берегли его четыре века — чтобы сегодня же потерять?
— Восстание, — кратко ответил Брасид.
— Так ведь это Обращенные между собой дерутся. Нам-то что до них? — поинтересовался старик. — Прожили четыре века под землей — и еще проживем…
Но слова пожилого не нашли отклика. Тигран презрительно сплюнул, кто-то стиснул рукоять старинного меча, кто-то только отвернулся или принялся выковыривать из мостовой камни. Ответил Брасид:
— Кому как, а мне надоело сидеть в канализации, нюхать дерьмо Обращенных и бояться доноса. Сегодня мы сможем с ними хоть немного поквитаться. Больше шанс не представится. Если даже все и погибнем — так хоть отомстим за все. Но если кому охота остаться, могут идти обратно. Рано или поздно кто-то предаст, и тогда никому из вас не удастся уцелеть.
— А там разве нет? Когда мы последний раз-то воевали?
— А там — неизвестно. Мы еще вас переживем! Сама Богиня наслала на них помешательство, помогая нам. Сегодня или никогда мы можем свалить Клеомена. И последний раз повторяю: кто не хочет драться с церковниками, может возвращаться. Там я труса просто застрелю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
