Зря Олег сказал: «Я не Светуся. Я Элеонора Ивановна Моргунова». Накануне он специально просмотрел на DVD фильм «Братья Карамазовы», а там черт является к Ивану Карамазову именно двойником.
Старуха услышала эти ужасные слова, и миокард в изношенном сердце слишком резко сократился, надорвался. А пять минут спустя вовсе лопнул.
Что ж, на всякого гения довольно простоты.
14
За несколько минут до этого дорожно-транспортного происшествия в большой черной машине, припаркованной в переулке по ту сторону арки, происходил такой диалог.
Мужчина (заканчивая разговор по телефону):…Понял Будет отъезжать, дай знать. (Сидящей рядом девочке). Он спускается по лестнице. Сейчас выйдет. Ты готова?
Девочка (на ней темные очки): А по-другому как-нибудь нельзя?
Мужчина: Боишься? Да ты не жди, пока он на тебя наедет. Сама ударься о бампер, крикни погромче и падай. В подворотне темно, он не разглядит.
Девочка: Я не боюсь. Противно. Грех.
Мужчина: Тебя никто не заставлял. Сама решила.
Девочка: Сама…
Мужчина (с любопытством): Кстати, если не секрет, почему? Вчера ни в какую, а сегодня сама позвонила?
Девочка молчит.
Мужчина: Слушай, сними ты очки. И потом, на кой тебе наклейка на стекле? Пол-глаза закрывает. Отдери.
Девочка (мотая головой): Нет, она красивая.
Мужчина: Так почему передумала?
Девочка (очень тихо): Из-за ангела… Ангел мне явился.
Мужчина (пряча улыбку): А-а Бывает. (Пищит телефон.) Это сигнал Давай, пошла!
15
Накануне вечером, поздно, Саша Морозова сидела дома на кухне и плакала. Снаружи давно стемнело, но света она не зажигала, лишь светилась лампадка у иконы, примостившейся в углу, между посудным шкафчиком и оконной шторой.
Саша плакала уже очень давно. Несколько раз принималась молиться, шептала что-то, глядя на бесстрастный лик Спасителя, но ни утешения, ни ответа ей не было.
Как открылась входная дверь, девочка не слышала. Во-первых, в эту минуту у нее начался очередной приступ рыданий, а во-вторых, может, он и не через дверь появился. Что ему дверь?
Только ощутила Саша некое колебание воздуха, уловила краем заплаканного глаза неяркий свет, вдохнула чудесный аромат (все это одновременно), повернула голову и увидела в коридорчике, шагах в пяти от себя, Божьего Ангела. Хоть было темно, но от ангела исходило золотистое сияние, и длинные волосы тоже посверкивали искорками, а глаза мягко лучились, и в протянутой правой руке (у ангелов она называется «десница») мерцала звезда. Одеяние у ангела было белое, длинное, а может и не было никакого одеяния, а клубилось белое облако. Не сказать, чтобы Саша так уж хорошо все разглядела, потому что темно, слезы в глазах, ну и потрясение, конечно.
Хотя чего потрясаться – ведь сама Спасителя молила какой-нибудь знак дать.
– Не страшись греха, – прошептал златовласый ангел. Его шепот был легче дуновения ветра. – Я твой грех на себя возьму. Не о себе думай, о ближних.
Звезда в его ладони (то есть длани) ярко-ярко вспыхнула, так что Саша на мгновение ослепла. А когда снова начала видеть, ангела, конечно, уже не было, только покачивалась в воздухе золотистая пыльца.
Утром Саша каждую пылинку собрала, ссыпала на бумажку и под икону положила.
16
Автор намеревался опустить этот рассказ, руководствуясь соображениями благопристойности, однако это было бы нечестно по отношению к читателю и главному герою.
Зря, что ли, он вынес такую муку? Да и история-то, в общем, детская.
…Сдавленным голосом, едва шевеля губами, он начал:
«Я давно взрослый, но про это никогда никому не рассказывал. Вроде глупость, ерунда, а не мог. Шок, перенесенный в детстве, не забывается… Хотя нет, один раз все-таки рассказывал – психиатру, и это было ужасно. Но психиатр не считается, у меня не было выбора… В общем, так. Мне было одиннадцать лет. Мы приехали погостить к тете Синтии, в Борсхед-хаус, это ее поместье в Кенте… Понимаете, я вырос за границей, в Англии… Ладно, это к делу не относится.
Хм.
У тети Синтии было очень скучно. Она жила – собственно, и сейчас живет – в старинном доме, среди огромного парка. Там всё очень чинно, чопорно, полный дом прислуги… Нет, это тоже не важно. Существенно одно: мне было одиннадцать лет, и я ужасно скучал.
Да.
От скуки подружился с двумя девочками, примерно моего возраста. Не то чтобы подружился – играли вместе. Больше ведь никого из детей не было. Одна была дочкой садовника, другая дочкой горничной…»
– Так-так, две цыпочки-лолиточки, – азартно подбодрил замолчавшего рассказчика Морозов. – Уже интересно. Валяйте дальше.
«Как звали вторую девочку, не помню, а дочку садовника звали Твигги. То есть это она сама себя так называла. В те годы у нас – то есть не у нас, а у них в Англии – была такая актриса и модель, очень модная. Смешная худышка, все по ней с ума сходили. И девочки все хотели быть, как она. „Twiggy” значит „веточка”, и эта девочка, дочка садовника, была под стать имени – тощенькая такая, но бойкая. А подружка, наоборот, толстая, но робкая, рта почти не открывала, только хихикала. Твигги вертела ею, как хотела.
Обычно мы играли в нормальные детские игры. А однажды у меня в комнате Твигги предложила сыграть в «Freeze Game». В России такая игра тоже есть, мои дети играют. «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три. Морская фигура, на месте замри». Кто водит, должен застыть на месте и ни за что не шевелиться, иначе штраф.
Твигги была озорная. Все время меня задирала, подначивала, дразнила чистоплюем и барчуком. Меня это задевало. Давай, говорит, сыграем на wild wish, у нас это называется «на американку», то есть на любое желание. Слабо, говорит?
Играть с ней на американку я опасался, но и трусом выглядеть не хотел. В общем, согласился. Сцепились мизинцами – был у нас такой ритуал – и дали честное слово от расплаты не увиливать.
Хм.
Сначала водила Твигги. Я сказал: «Freeze!». Она застыла Толстушка начала громко считать до пятидесяти, а я, как положено в таких случаях, принялся корчить рожи, чтоб Твигги засмеялась и тем самым проиграла. Не подействовало. Попробовал ее щекотать – терпит. Дунул в нос – ей нипочем. Делать больно по правилам игры нельзя. Моя фантазия иссякла, тут и время кончилось. Настала моя очередь водить.
Я приготовился к таким же невинным измывательствам, но Твигги сразу, прямо на счете «раз», сдернула с меня шорты вместе с трусами, и я впервые в жизни оказался перед девочками голым…»
– Ну, что вы замолчали? – заизвивался в своих путах омерзительный доктор филологии. – На самом интересном месте. Дальше!
«Дальше… Я залился краской, завопил от возмущения, поскорей натянул трусы. А девчонки хором: «Проиграл, проиграл! Выполняй желание!»
К честному слову я уже тогда относился серьезно. Умер бы, но не нарушил. Ладно, говорю, выполню, хоть это было и нечестно.
Думал, Твигги хочет выцыганить у меня какую-нибудь вещицу – очень ей моя никелированная авторучка нравилась и набор фломастеров. Но я ошибся…
Нет, это еще не то, что вы думаете. Твигги сняла сандалию, сунула ее мне под нос и потребовала, чтобы я лизнул языком пыльную подметку.
Делать нечего, лизнул.
Она говорит: хочешь реванш? Вожу я. Если шевельнусь – продула. Нет – продул ты. А кто продул, получит десять раз ремнем по голой попе (она произнесла грубое слово, которого я, мальчик из приличной семьи, не употреблял).
И я согласился. Я был ужасно зол за подметку и хотел поквитаться. Ну а кроме того, если быть честным…
Хм.
В общем, это естественно для одиннадцатилетнего мальчика. Я подумал, что, когда она будет водить, я сделаю с ней то же самое, что она со мной.
И все началось снова. Толстая подружка, подхихикивая, начала считать до пятидесяти. Я уверен, что они проделывали этот фокус и с другими мальчишками, но тогда я об этом не думал…
Я снял с Твигги штаны – она была в джинсах. Стянул детские, в цветочек трусы…»
Морозов причмокнул.
– Как говорится, с этого момента подробнее! Что вы там увидели?
«Да что там можно было увидеть? Какие-то едва пробивающиеся перышки. Ну, бедра торчали, жалостными такими косточками. Мне стало очень стыдно, а Твигги стояла неподвижно, и хоть бы что. Я отвернулся. Снова посмотрел. Опять отвернулся. Тут и счет закончился. Так мне и не удалось ее расшевелить. Я проиграл.
Пришлось расплачиваться, согласно уговору. Я облокотился об стул, Твигги взяла ремень, стала хлестать меня по голой заднице со всей силы, очень больно.
В самый разгар экзекуции открылась дверь, и заглянула моя аристократическая тетя. Решила угостить деточек чаем со сливками.
