Жар подумал, не разбудить ли слугу, но решил - не стоит. Ещё начнёт греметь посудой, шуршать сеном, топать, а Косторезу хотелось побыть в тишине.
Он умылся из кадки с водой, потом взял с полки бело-синюю эмалированную чашку с рисунком в виде безрогих гривастых оленей, окружённых цветами. Чашку привезли издалека, с той стороны Небесных гор, с берегов Солёной воды, где Огонь выглядывает из-за облаков. Так говорили. Правда или нет - кто знает? Чашки шли нарасхват - за каждую выкладывали до пяти лошадей или до пяти пятков горностаевых шкур.
Жар налил из кувшина молока, подсел к очагу, начал пить, размышляя.
Где же достать киноварь?
Её привозили гости - лукавые и необязательные люди. Привозили с юга, переправляли с того берега большой воды. Жар давно предлагал вождю отправить туда отряд, разведать пути. Проканителились, забыли, а теперь вот сиди и жди, когда охотники вернутся. Хорошо, что есть пушнина и рыбий зуб - будет чем меняться с гостями.
Он вздохнул, отставил пустую кружку и, надев меховик, вышел на мороз.
По правую руку от Косторезовой избы тянулись шатры гостей: красные, жёлтые, синие. Слева торчали срубы общинников: приземистые, пузатые, словно бабы на сносях. Вдоль срубов тянулись палки с сушёной рыбой, стояли врытые торцом сани. На краю холма высились кузни, меж которых вилась тропинка к плавильням. Там же, чуть в стороне, чернела слегка присыпанная снегом гора угля.
Головня повернул направо и двинулся вниз по бугристому склону, цепляясь ногами за хваткие кусты скрытого под снегом стланика. У подножия холма, полузанесённая порошей, торчала среди сугробов глыба известняка - словно туша огромного окаменелого тюленя. Глыбу доставили из урочища Белых холмов, тащили много дней, обвязав переплетёнными жилами; измучили лошадей, сами чуть не померли от натуги, но приволокли. Теперь она ждала, пока за неё возьмутся еретики-каменотёсы с того берега большой воды, доставленные исполнительным Осколышем.
Жар подступил к глыбе, обозрел её с возвышения. Всю ночь ворочался, не мог заснуть: воображал, как будет обтёсывать эту громадину, как будет ходить вокруг неё, покрикивая на работников, как будет делать замеры. Ошибка тут недопустима. Всё должно быть выполнено безукоризненно. Сейчас решалась его судьба: оставит он по себе вечную память или уйдёт в небытие.
Он стоял, тихонько дрожа от нетерпения, а небо над ним понемногу светлело, тёмно-серые духи понемногу расцепляли хватку, уползали прочь, и на их месте проступало однообразное бездонное марево - слепое и глухое, как тьма в пещере.
"Лик - самое важное, - думал Жар. - Он будет большим, очень большим. Шеей можно пренебречь... И частью туловища. Пусть. Кому оно нужно, это туловище? У богов как у людей - всё решают глаза".
Община уже просыпалась: полились далёкие разговоры, утробно забулькали вёдра в проруби, загрохотал где-то уголь, сгружаемый в бадью; хрустя снегом, побежали к хлевам весёлые девки, затявкали псы, выпрашивая подачку.
Пора было возвращаться домой.
Косторез развернулся и в задумчивости побрёл вверх по склону, скрипуче вминая в снег ветви стланика. Наверху его уже ждал помощник - беззаботный уроженец Крайних гор, приставленный вождём для совета и пригляда по каменному делу. Звали его Штырь и каменщиком он был отменным - всю жизнь только тем и занимался, что тесал булыжники. Косторезу, честно говоря, этот помощник был как кость в горле: еретик, гнилушка, тьфу. Чем взял? Ворожбой, не иначе. Они, горцы, чародействовать горазды.
Блистая прозрачным самоцветом в левом ухе, помощник сообщил:
- Ноцью возвернулся Луцина с госцями. Киновари нету.
Жар остановился как вкопанный.
- К-как нету? П-почему?
- Грит, видял цёрных пришельцев. Вот и возвернулся.
Мысли поскакали одна быстрее другой. Бешенство охватила Костореза.
- Лоботряс бестолковый. Киновари нет - покрасим кровью. Твоей кровью! А чем ещё?! Ты знаешь? Нет?
Тот пожал плечами, нисколько не устрашённый гневом начальника.
- Где он? - отрывисто спросил Жар.
- Луцина?
- Ну.
Тот коротко подумал, заведя глаза к шершавому небу.
- Спит, должно быць.
- А что привёз? Хотя... ну, это... пошли туда. К обозу. Он его разгрузить не успел ещё?
- Нет.
И они двинулись к обозу.
Над стойбищем уже вовсю возносился деловитый гул, вбиравший в себя ленивое переругивание соседей, степенные разговоры гостей, задорные кличи охотников, звонкий смех ребятни, покрикивания матерей и много чего ещё. Косторез и его помощник шли, вдыхая запах навоза, ядрёного свежего снега, вяленой рыбы и прокопчёных шкур.
- Чего ж мне это... не сказали-то? - спросил Жар, не поднимая головы.
- Хацели... Поздно было. Цемно.
Они пересекли двойной ряд шатров, возле которых, галдя, менялись вещами гости и лесовики, прошли мимо огромной длинной шкурницы, где наставники разъясняли новичкам веру Науки, протопали рядом с воняющими мочой хлевами и двинулись к цепочке волокуш и саней, выстроившихся под южным косогором, в стороне от реки. Ноги так и ехали по утоптанному снегу, рвали переплетения стланика, от мороза слипались ноздри, тяжелели ресницы.
Возле обоза уже толклись чужаки: приподнимали кожаные попоны, разглядывали привезённые вещи, толковали меж собой, усмехаясь и просовывая в сани волосатые лапы. Тут же вертелся и гость - юркий, жилистый, низкорослый. Имя ему было - Чадник. В общине его знала каждая собака - не первую зиму водил сюда обозы с солью и железной рудой, а взамен брал пушнину и рыбий зуб.
Увидев Жара с помощником, закивал им, улыбаясь, крикнул:
- Счастья и благополучия почтенному господину! Как поживает дражайшая супруга? Как здоровье дочек?
Жар поклонился, ответил вежливым приветствием. Гостя он уважал: не раз уже тот подносил ему что-нибудь в подарок. Иногда даже неудобно становилось за такую щедрость, Косторез пытался дать что-то взамен, но Чадник отказывался: "Сейчас ничего не давай, господин. Потом отдашь. Когда следующим разом обернусь". И показывал Косторезу кожаную книгу: дескать, захочешь узнать, сколько чего получил от меня, только спроси.
Жар был не единственным, кого одаривал этот лис. Многие из общинников успели получить от него кто железячку древних, кто горский оберег, кто мех с забродившим молоком. Уж такой был человек - не мог устоять, чтобы не сделать приятное людям.
Зато и своей выгоды не упускал. Если возникала нужда в пушнине или рыбьем зубе, шёл к коневодам. Те не отказывали - гость всё-таки! Давали всё, что просил. А если нечего было дать (жизнь непредсказуема: сегодня пьёшь сливки с ягодами, а завтра жуёшь сыромятные ремни), Чадник шёл к вождю, показывал ему кожаную книгу, слёзно жаловался на разорение. Головня не церемонился с должниками: присылал Лучину, который выгребал у нерадивых собратьев всё ценное: реликвии, меховую одежду, бронзовые блюда, костяные обереги. А если и этого было мало, Чадник вместо подарков обязывал должников работой. И вкалывали! Шли к нему в услужение: кто бил пушного зверя, кто резал панты, кто ухаживал за лошадьми. Гость не требовал лишнего, он лишь хотел получить добром за добро.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
