Давид прошептал:
– Но разве это будешь ты? Разве так ты действительно сможешь избежать смерти? Разве эта распределенная личность станет копией тебя?
Мэри вздохнула.
– Не знаю. Да и сама техника пока далека от этого. Пока она не перейдет на новую ступень развития, мы будем по-прежнему страдать от болезней, несчастных случаев, смерти. И мы всегда будем тосковать и печалиться.
– Чем мудрее становишься, тем тебе больнее.
– Верно. Положение человечества трагично, Давид. Чем больше становится Единых, тем яснее я это вижу. И тем острее чувствую.
На ее лицо, еще такое юное, словно бы легла призрачная старческая маска.
– Пойдем со мной, – позвал ее Давид. – Я хочу кое-что тебе показать.
Кейт вздрогнула и отдернула руку.
Вместо того чтобы изумленно ахнуть, она кашлянула и прикрыла рот ладонью, а потом положила руку на прежнее место, поверх простыни.
И снова вернулось это нежное касание. Теплые и сильные пальцы. Их нельзя было не узнать, хотя они были затянуты в перчатки-невидимки. Кейт почувствовала, как пальцы прикасаются к ее ладони, и постаралась не выдавать своих ощущений. Она продолжала есть персик.
«Прости, что испугал тебя. Никак не мог предупредить».
Кейт немного откинулась назад, стараясь загородить свою руку спиной, чтобы не было заметно, как она шевелит пальцами.
«Бобби?»
«Кто же еще? ? ? Симпатичная камера».
«Это в „Червятнике“, да?»
«Да. Слежка по ДНК. Давид помог. Методы беженцев. Мэри помогла. Все семейство в сборе».
«Не надо мне было приходить, – торопливо проговорила Кейт. – Хайрему только этого и надо. Тебя заполучить. Я была приманкой».
«Не брошу тебя. Ты мне нужна. Будь готова».
«Уже пробовала. Охранники опытные и сильные».
Кейт рискнула искоса взглянуть в сторону. Она не заметила никаких признаков его присутствия – не было даже ложной тени, даже вмятины на постели, даже хоть какого-то намека на искажение пространства. По всей вероятности, технология производства одежд-невидимок развивалась столь же стремительно, как и технический уровень червокамеры.
«У меня может и не оказаться другого шанса, – подумала Кейт. – Я должна сказать ему».
«Бобби. Я видела Давида. Плохие новости. Про тебя».
Он отозвался медленно и растерянно.
«Про меня? Что про меня?»
«Твоя семья…»
«Нет, не могу», – подумала она.
«Спроси у Хайрема», – с горечью в сердце «проговорила» она прикосновениями пальцев.
«Спрашиваю у тебя».
«Рождение. Твое рождение».
«Спрашиваю тебя. Спрашиваю тебя».
Кейт сделала глубокий вдох.
«Все не так, как ты считаешь. Подумай хорошенько. Хайрем хотел династию. Давид его сильно разочаровал, он ему не повиновался. Мать – большая помеха. Так пусть будет мальчик без матери».
«Не понимаю. У меня есть мать. Хетер – моя мать».
Кейт растерялась.
«Нет, она тебе не мать. Бобби, ты клон».
Давид откинулся на спинку кресла и одел на голову прохладный металлический обруч «Ока разума». Он начал погружаться в виртуальную реальность, и мир вокруг стал темнеть и стихать, и на краткий миг Давид потерял ощущение собственного тела. Он даже перестал чувствовать прикосновение теплых пальцев Мэри, державшей его за руку.
А потом повсюду вокруг них вспыхнули звезды. Мэри ахнула и крепко сжала руку Давида.
Он парил внутри трехмерной звездной диорамы. Звезды раскинулись на бархате небес, их было больше, чем в самую темную ночь над пустыней, и все же в картине звездного неба прослеживалась определенная структура, как через некоторое время сумел рассмотреть Давид. Громадная река света – звезды, так тесно прижавшиеся друг к другу, что они сливались в светящиеся белесые облака, – текла по небесному экватору. Это, конечно же, был Млечный Путь: величественный звездный диск, внутри которого находился Давид.
Он опустил глаза и увидел собственное тело, знакомое и удобное, четко различимое на фоне света, льющегося из множества источников. А он парил посреди света звезд без поддержки, без скафандра.
Рядом с ним парила Мэри, держась за его руку. Ее прикосновение дарило успокоение и уверенность.
«Странно, – подумал Давид. – Мы можем уносить наше сознание больше чем на две тысячи световых лет от Земли, а все-таки должны держаться друг за друга. Память о том, что мы произошли от приматов, всегда недалеко от двери нашей души».
Это чужое небо было населено.
Здесь находились солнце, планета и ее спутник. Они окружали Давида – эта троица небесных тел, всегда доминировавшая в среде обитания человека. Вот только солнце было очень странное – это была не отдельная звезда, как Солнце Земли, а двойная.
Главным был оранжевый гигант – тусклый и холодный. В самой его середине горело желтое ядро, окутанное массой оранжевого газа, на глазах становившегося все более и более разреженным.
На этом зловещем диске можно было разглядеть довольно много деталей: ажурный узор желтовато-белого газа, пляшущего на полюсах, уродливые шрамы серо-черных пятен вдоль экватора.
У гигантской звезды имелась звезда-спутник – маленькая, голубоватая, всего лишь светящаяся точка, вращающаяся так близко от звезды-праматери, что почти попадала в наружные слои атмосферы гиганта. Давид заметил, как от гиганта оторвалась тонкая полоска газа и, светясь, обернулась вокруг звезды-спутника и упала на ее поверхность адским водородным дождем.
Давид посмотрел вниз, на планету, повисшую в пространстве у него под ногами. Это был шар размером словно бы с пляжный мяч, наполовину освещенный смешанным красным и голубым светом двойной звезды. Но по всей вероятности, воздуха на планете не было, ее поверхность представляла собой ассорти кратеров и горных цепей. Вероятно, когда-то здесь имелась атмосфера и даже океаны; а может быть, планета когда-то играла роль каменного или металлического ядра газового гиганта, былого Нептуна или Урана.
«Может быть, – думал Давид, – здесь даже жизнь была».
Если так, то теперь жизнь на этой планете уничтожена или прежние обитатели ее покинули, и все следы жизни вытравило с ее поверхности умирающее солнце.
Но у этой мертвой, выжженной планеты до сих пор была своя луна. Будучи значительно меньше планеты размерами, луна светилась более ярко, она отражала больше смешанного света двойной звезды. На первый взгляд поверхность спутника планеты казалась совершенно гладкой. Маленький планетоид выглядел как бильярдный шар, выточенный на гигантском токарном станке. Однако когда Давид пригляделся получше, он различил сетку тонких трещин и гребней, раскинувшуюся по всей поверхности. Некоторые трещины и хребты тянулись на несколько сотен километров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
