Мы подошли к стадиону, и Дионис указал на горевший костер. Около него, плечом к плечу с Клариссой, сидел высокий, похожий на испанца парень и рассказывал ей что-то смешное. Я узнал в нем Криса Родригеса, полукровку, который свихнулся после того, как побывал в лабиринте.
Я обернулся к Дионису.
— Вы излечили его?
— Душевные болезни — это моя специальность. Данный случай был несложным.
— Но… Но это ведь был добрый поступок. Так почему вы его совершили?
Бог иронически приподнял бровь.
— А я и есть добрый, разве ты не знал? Из меня просто изливаются потоки доброты, Перри Джонсон.
— Я не Джонсон.
— Возможно, такой выход нашло мое отцовское горе. Или мне пришло в голову предоставить этому Крису еще один шанс. Между прочим, настроение у Клариссы резко улучшилось.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Забери меня Аид, если я знаю. — Бог вина вздохнул. — Только запомни одно, юноша, — добрый поступок, случается, имеет такую же силу, как и меч. В облике смертного я ничего особенного собой не представлял: не герой, не великий атлет или там поэт. Я просто научился давить виноград и гнать из него вино. Люди в моей деревне потешались надо мной. Говорили, что я ни на что не гожусь. А посмотрели б они на меня сейчас! Да-а, иногда самое малое становится самым великим.
Он оставил меня раздумывать над этими словами. Я думал и иногда улыбался, наблюдая за Клариссой и Крисом, которые сидели у костра и, распевая смешную лагерную песню, держались за руки, полагая, что этого никто не видит.
Глава двадцатая
Вечеринка принимает дурной оборот
Дальше лето покатилось без всяких передряг, и это казалось мне очень странным. Дни проходили в привычных лагерных занятиях: стрельба из лука, лазанье по стене, уроки верховой езды на пегасах. Играли в захват флага (хотя, не сговариваясь, старались не прятаться около Кулака Зевса). По вечерам приходили к лагерному костру, чтобы петь песни, устраивали состязания на колесницах и разыгрывали ребят из соседних домиков. Я много времени проводил с Тайсоном, мы возились с Миссис О'Лири, которая иногда принималась по ночам скулить, потому что скучала без своего прежнего хозяина. С Аннабет мы старались по возможности избегать друг друга. Конечно, мне было приятно находиться рядом с ней, но и немного обидно. Хотя и без нее тоже было плохо.
Мне хотелось поговорить с ней о Кроносе, но я не знал, как затронуть эту тему без того, чтобы разговор коснулся Луки. А об этом мне беседовать не хотелось. Да и Аннабет обрывала меня всякий раз, когда я упоминал его имя.
Так прошел весь июль. Четвертого июля мы, конечно, устроили торжественный праздник на берегу. Август обернулся такой жарой, что клубника на грядках сохла прямо на глазах. Наконец настал и последний день лагерной жизни. Вернувшись в наш домик после завтрака, я обнаружил на своей кровати письмо, в стандартной форме извещавшее меня о том, что каждого, кто останется в лагере после полудня, сожрут гарпии-чистильщицы.
В десять часов я уже стоял на вершине Холма полукровок, поджидая автобус, который должен был подбросить меня в город. Мы с Хироном договорились, что я оставлю Миссис О'Лири в лагере, он обещал о ней позаботиться, а Тайсон и я по очереди будем навещать ее зимой.
Я надеялся, что мы с Аннабет вместе доедем хотя б до Манхэттена, но она только небрежно помахала мне на прощание и равнодушным тоном сообщила, что хочет еще немного задержаться в лагере. Будет ухаживать за Хироном, пока его нога совсем не заживет, и продолжит понемногу работать с заметками Дедала, изучать оставленные на дисках записи, чем и занималась последние два месяца лета. А потом поедет к родителям в Сан-Франциско.
— Там есть одна частная школа… наверное, я в ней буду учиться, — объяснила она. — Почти уверена, что там окажется ужасно, но что поделаешь. — Аннабет пожала плечами.
— Ага, ну понятно… В общем, ты мне звони.
— Конечно позвоню, — неискренно пообещала она. — А если встречу…
И Аннабет замолчала. Ну вот, опять. Лука. Когда б она ни вспоминала его, перед ней разворачивался целый список огорчений, обид и непонимания.
— Аннабет, — попросил я, — расскажи мне, пожалуйста, о последних строках пророчества.
Ее взгляд скользнул в сторону леса, и она не ответила.
— «Будешь бродить в нескончаемой тьме лабиринта, — стал припоминать я самостоятельно. — Мертвый, предатель и прежде пропавший восстанут». Все так и было. Мы видели кучу воскресших мертвецов. Мы спасли Эфана Накамуру, но он оказался предателем. Мы разыскали Пана, которого до тех пор считали пропавшим.
Аннабет покачала головой, словно не хотела меня слушать.
— «От руки царя-призрака падет иль поднимется он», — настойчиво продолжал я. — Раньше я думал, что тут речь идет о Миносе, но нет, это не про него. Конечно, это про Нико. Приняв нашу сторону, он всех нас спас. А то место, где про «чадо последней надежды Афины», это про Дедала.
— Перси, прошу тебя, перестань.
— А слова «рухнет с героя последним дыханьем» теперь тоже становятся понятными. Дедал умер, чтобы разрушить лабиринт. Вот только самого последнего предложения я не знаю.
— «Рухнет с последним дыханьем героя»… — Аннабет чуть изменила строку, в глазах ее стояли слезы: — «И ты утратишь любовь, что хуже смерти порою»… Вот такая была последняя строчка. Что, теперь ты доволен?
Лучи солнца словно стали холоднее, чем были минуту назад.
— Ох, — пробормотал я, — выходит, Лука…
— Перси, я не знала, что означали эти слова. Я подумала, что… — Аннабет на минуту беспомощно замолчала, потом продолжала: — Долгие годы Лука был единственным, кому было до меня хоть какое-то дело, поэтому я и думала…
Не успела она договорить, как перед нами, совсем рядом, вдруг вспыхнул яркий свет, будто чья-то невидимая рука подняла в воздухе золотой занавес.
— Тебе не за что извиняться, моя дорогая.
На холме стояла высокая женщина в белоснежном одеянии, ее темные волосы были заплетены в косы.
— Гера, — выдохнула Аннабет.
— Ты нашла ответы, как я и ожидала. — Богиня улыбнулась. — Твой поиск окончился успешно.
— Успешно? — слабым голосом переспросила Аннабет. — Лука пропал. Дедал мертв. Пан умер. И это вы называете успехом?
— Зато наша семья в безопасности, — возразила ей Гера. — Тем, кто ушел, там лучше, моя дорогая. Я горжусь тобой.
У меня сжались кулаки. Я не верил тому, что слышал.
— Так это вы заплатили Гериону за то, чтобы он пропустил нас через свое ранчо?
Богиня пожала плечами. Платье на ней переливалось всеми цветами радуги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
