Все общество поскакало на звуки горна, так как было ясно, что кабан станет на «отстой».
В самом деле, не прошло и десяти минут, как зверь свернул с тропинки и пошел лесом, но, добежав до полянки, прислонился задом к большому камню и стал мордой к гончим.
На крики Карла, не отстававшего от кабана, все съехались на этой поляне.
Наступил самый увлекательный момент охоты. Зверь, видимо, решил оказать отчаянное сопротивление. Гончие, разгоряченные трехчасовой гоньбой, подстрекаемые криками и руганью короля, с остервенением накинулись на зверя.
Охотники расположились широким кругом — впереди всех король, за ним вооруженный аркебузой герцог Алансонский и Генрих с простым охотничьим ножом.
Герцог Алансонский отстегнул аркебузу от седельного крючка и зажег фитиль. Генрих то вынимал, то вкладывал в ножны свой охотничий нож.
Герцог де Гиз, довольно презрительно относившийся к охотничьим потехам, стоял со своими дворянами в стороне.
Съехавшиеся дамы тоже образовывали отдельную группу, подобную группе герцога де Гиза.
Все, в ком жил охотник, в тревожном ожидании не спускали глаз с кабана. Поодаль стоял доезжачий, напрягшись всем телом, чтобы сдержать двух одетых в панцири молосских догов короля, которые выли и рвались так, что, казалось, вот-вот разорвут свои цепи, — до того не терпелось им броситься на кабана.
Кабан, защищаясь, делал чудеса. Штук сорок гончих с визгом нахлынули на него разом, точно накрыв его пестрым ковром, и норовили впиться в морщинистую шкуру, покрытую ставшей дыбом щетиной, но зверь каждым ударом своего клыка подбрасывал на десять футов вверх какую-нибудь собаку, которая падала с распоротым животом и, волоча за собой внутренности, снова бросалась в свалку, а тем временем Карл, всклокоченный, с горящими глазами, пригнувшись к шее лошади, яростно трубил «улюлю».
Не прошло и десяти минут, как двадцать собак вышли из строя.
— Догов! — крикнул король. — Догов!..
Доезжачий спустил с цепи двух молосских догов; доги ринулись в свалку. Расталкивая и опрокидывая всех и вся, они в своих панцирях мгновенно проложили себе путь, и каждый впился в кабанье ухо. Кабан, почувствовав на себе догов, щелкнул клыками от ярости и боли.
— Браво, Зубастый! Браво, Смельчак! — кричал Карл IX. — Смелей, собачки! Рогатину! Рогатину!
— Не хотите ли взять мою аркебузу? — спросил герцог Алансонский.
— Нет, нет, — крикнул король. — Ведь не чувствуешь, как входит пуля, — никакого удовольствия, а рогатину чувствуешь. Рогатину! Рогатину!
Королю подали охотничью рогатину с закаленным железным ножом.
— Брат, осторожнее! — крикнула Маргарита.
— У-лю-лю! У-лю-лю! — закричала герцогиня Неверская — Не промахнитесь, государь! Пырните хорошенько этого нечестивца!
— Будьте покойны, герцогиня! — ответил Карл. Взяв рогатину наперевес, он устремился на кабана, кабан же, которого держали два дога, не мог увернуться от удара. Но, увидав сверкающую рогатину, зверь сделал движение в сторону, и рогатина попала ему не в грудь, а скользнула по лопатке, ударилась о камень, к которому прислонился задом зверь, и затупилась.
— Тысяча чертей! Промазал! — крикнул король. — Рогатину! Рогатину!
Осадив коня, как это делали рыцари на ристалище, он отшвырнул уже негодную рогатину.
Один из охотников хотел было подать ему другую.
Но в это самое мгновение кабан, как бы предвидя грозившую ему беду, рванулся, вырвал из зубов молосских догов свои растерзанные уши и с налившимися кровью глазами, ощетинившийся, страшный, шумно выпуская воздух, как кузнечный мех, опустил голову и бросился на лошадь короля.
Карл был охотник очень опытный, и он предвидел возможность нападения: он поднял коня на дыбы, но не рассчитал силы и слишком туго натянул поводья; конь от чересчур затянутых удил, а может быть, и от испуга, запрокинулся. У всех зрителей вырвался крик ужаса; конь упал и придавил королю ногу.
— Государь! Отдайте повод! — крикнул Генрих. Король бросил поводья, левой рукой ухватился за седло, а правой старался вытащить охотничий нож, однако нож, придавленный тяжестью короля, не желал вылезать из ножен.
— Кабан! Кабан! — кричал король. — Ко мне, Алан-сон! Ко мне!
Между тем конь, предоставленный сам себе, словно поняв, что хозяин в опасности, напряг мускулы и уже поднялся на три ноги, но тут Генрих увидел, как герцог Франсуа, услыхав призыв своего брата, страшно побледнел и приложил аркебузу к плечу, но пуля ударила не в кабана, который был в двух шагах от короля, а раздробила колено коню, и он ткнулся мордой в землю. В ту же минуту кабан одним ударом клыка распорол сапог Карла.
— О-о! — побелевшими губами прошептал герцог Алансонский. — Видно, королем французским будет герцог Анжуйский, а королем польским — я.
В самом деле, кабан уже добрался до ляжки Карла, как вдруг король почувствовал, что кто-то поднял его руку, затем у него перед глазами сверкнул клинок и вонзился под лопатку зверю, и чья-то рука в железной перчатке оттолкнула кабанье рыло, уже проникшее под платье короля.
Карл, успевший высвободить ногу, пока поднимался его конь, с трудом встал и, увидев, что он весь в крови, побледнел как мертвец.
— Государь! — все еще стоя на коленях и придерживая пораженного в сердце кабана, сказал Генрих. — Это пустяки! Вы не ранены, ваше величество, — я отвел клык.
Он встал, оставив нож в туше зверя, и кабан упал, истекая кровью, хлынувшей не из раны, а из горла.
Карл IX, стоя посреди задыхавшейся от волнения толпы, ошеломленный криками ужаса, способными поколебать мужество в самом отважном человеке, готов был упасть тут же, рядом с издыхавшим кабаном. Но он тут же взял себя в руки и, повернувшись к Генриху Наваррскому, пожал ему руку и посмотрел на него глазами, в которых блеснуло искреннее чувство, вспыхнувшее в сердце короля впервые за все двадцать четыре года его жизни.
— Спасибо, Анрио! — сказал он.
— Бедный брат! — подойдя к Карлу, воскликнул герцог Алансонский.
— А-а! Это ты, Алансон! — сказал король. — Ну, знаменитый стрелок, где твоя пуля?
— Наверное, расплющилась о шкуру кабана, — отвечал герцог.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Генрих, прекрасно разыгрывая изумление. — Видите ли, Франсуа, ваша пуля раздробила ногу коню его величества. Как странно!
— Гм! Это правда? — спросил король.
— Очень может быть, — уныло ответил герцог, — ведь у меня так сильно дрожали руки!
— Как бы то ни было, для такого искусного стрелка, Франсуа, выстрел небывалый! — нахмурив брови, сказал Карл. — Еще раз спасибо, Анрио! Господа, — продолжал он, обращаясь ко всем присутствовавшим, — мы возвращаемся в Париж, с меня довольно.
