— Пинками и криком немцы подняли на ноги старика, и нас погнали по улице. За поворотом у двухэтажного каменного дома стояли три грузовые машины, покрытые брезентом, откуда доносился громкий женский плач. Нас загнали в кузов одной из машин. Там уже находилось шесть женщин и четверо детей. Через некоторое время к нам добавили еще десять человек, загоняли людей и в другие машины. Затем в кузов забрались трое гитлеровцев, и, взревев моторами, машины тронулись в путь. Заголосили женщины, заплакали дети. Я пытался узнать, куда нас везут. Однако никто ничего не знал. Вскоре старик, который был поблизости к гитлеровцам, сообщил нам, что мы покинули Любань. Еще минут десять пути — и машина остановилась у моста через реку Тигоду. Раздался лязг автоматов, лающий крик фашистских солдат, и нас пинками выбросили из машины. Рядом таким же образом разгружались два других грузовика. Я помог подняться на ноги двум сброшенным немцами с кузова немощным старикам и осмотрелся. Мы находились около взорванного моста, на котором работало несколько десятков военнопленных. На дороге валялся обгоревший остов грузовой машины. Рядом с ней стояли поддерживаемые под уздцы мужиками две лошади, запряженные в какие-то длинные, наверное, метров по шесть, катки из бревен. Я долго смотрел на них, но так и не мог догадаться, для чего же они предназначались. Тут раздалась команда. Нас построили по шесть человек: всего оказалось восемь рядов. Высокий, щегольски одетый обер-лейтенант через переводчика начал объяснять.
Ваня замолк, взволнованно заходил по их убежищу, затем посмотрел на молчаливого Петю и спросил:
— Ты и представить не можешь, зачем привезли эти изверги столько детей, женщин и стариков к мосту через Тигоду.
Петя отрицательно помотал головой, а Голубцов продолжал:
— Конечно, представить такое невозможно. Недавно партизанами был взорван мост через эту реку. На партизанской мине подорвался грузовик. И вот теперь они решили проверять дороги, прогоняя по ним местных жителей. Ты представляешь, что надумали фашистские гады? Разве это люди?
Голубцов заскрежетал зубами, а Петя встал, положил руку на его плечо и тихо сказал:
— Ваня, это фашисты, они способны на все. Попозже я расскажу о лагере военнопленных в Любани, об этой «кухне смерти»… Теперь я ничему не удивляюсь. Они ответят за свои злодеяния.
Мальчик взмахнул рукой и твердым голосом добавил:
— Да, да! Обязательно, Ванюша, ответят. Правда, командир? Красная Армия скоро погонит их с нашей земли.
Кузьмин обнял за плечи своих друзей, прижал их к себе своими сильными руками и сказал:
— Конечно, Петя, так и будет. Мы победим. Но победа, ребята, достанется нам большими жертвами. Враг очень силен. И это вы видите своими глазами. Вот Ваня сегодня только в центре Любани насчитал 42 немецких танка и 37 артиллерийских орудий. Они ждали темноты, чтобы двинуться к фронту. Вы представляете, как трудно нашим на фронте. Мы должны все запоминать, все учитывать, чтобы Красной Армии было легче бить фашистов. Мы перемелем эту силу. Только нужно время, ребята. Мы еще дойдем до Берлина. Обязательно дойдем.
У Пети радостно заблестели глаза. Взволнованный Кузьмин подбросил дров в печку, а Ваня продолжил свой рассказ:
— Когда переводчик нам все перевел, поднялся невообразимый шум: голосили женщины, плакали дети, кричали старики. По знаку обер-лейтенанта один из солдат над нашими головами дал длинную автоматную очередь. Тут же все стихло. Вскоре мы двинулись по шоссе. Впереди лошади тянули по земле тяжелые катки, за которыми с длинными вожжами шли два понурых мужика, а за ними двигалась наша колонна: восемь рядов по шесть человек. В метрах пятнадцати от нас шла цепь гитлеровцев с направленными в наши спины автоматами.
Голубцов заходил взволнованно по комнатке, затем тяжело вздохнул и, обращаясь к мальчику, сказал:
— Если бы ты, Петя, мог видеть в это время лица людей из нашей колонны. Женщины со слезами на глазах, судорожно сжимая тонкие руки своих перепуганных детишек, двигались напряженные, готовые в случае взрыва закрыть их своими телами, а старики, чувствуя свое бессилие перед оккупантами, шли какие-то необыкновенно сосредоточенные и каждую минуту проклинали фашизм и ирода Гитлера. А мы, несколько парней моего возраста, ничем… ты понимаешь, ничем не могли им помочь. Не могли, так как в спину каждого из нас глядело около десятка фашистских автоматов. Так и гнали нас километра три. Затем нас повернули и погнали назад к мосту, только по другой стороне дороги. Ты знаешь, на все это ушло каких-то три часа, но казалось, я был у гитлеровцев целую вечность, так нас вымотал этот путь.
Петя жалостливо глянул на Голубцова, затем усмехнулся и произнес:
— Вот и ты, Ваня, воочию узнал, что такое фашизм. Хорошо, что так все кончилось. Ты с нами.
А Голубцов продолжил:
— У моста через Тигоду нас всех переписали. Я назвался Сидоровым Иваном. Больше они ничего не спрашивали, но потребовали, чтобы мы все утром были здесь. Каждого ждала опять та же работа. Вскоре я был в центре Любани, где продолжил разведку. О результатах тебе уже говорил наш командир.
Ваня нагнулся, подбросил дров в «буржуйку» и взглянул на своих друзей. На лице Кузьмина, освещенном ярким светом из открытой дверцы печки, он увидел веселую, подбадривающую улыбку. А его цыганистые, всегда такие решительные, иногда жесткие глаза излучали в этот миг какую-то нежность и ласку. Удивленный Ваня, словно на экране, в них прочитал: «Ты молодец, дорогой мой. Голубок! Ты отлично держал себя в сложной, очень сложной обстановке. И ты из нее вышел с честью. Смог найти в себе силы и успешно продолжить разведку. Это было, конечно, трудно. Но ты добыл нам нужные сведения. С такими ребятами нам не только фашисты, но сам черт не страшен».
Несколько зардевшийся Ваня быстро перевел взгляд с Кузьмина на сидевшего с опущенной головой Петю. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, он вскочил на ноги. На раскрасневшемся от огня его лице клокотала ярость. Стиснув зубы так, что видны были желваки скул, он стоял и долго смотрел на своих друзей, а затем громко сказал:
— Это все проклятый фашизм разрушил нашу привычную жизнь. Заставил нас прятаться на своей земле вот в этой полуразрушенной избе, вместо того чтобы нам всем учиться или работать. Мне очень хочется побывать в своем классе, посмотреть на школьных друзей. Где они сейчас?
Петя тяжело вздохнул, посмотрел на разведчиков:
— Я, ребята, после войны буду учиться только на одни пятерки.
Увидев у друзей улыбку, он быстро спросил:
— Не верите?
Кузьмин положил на плечо юного разведчика руку и ласково ответил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
