Это сообщение было своевременно передано матери принцессы Александры, а кронпринцесса добавила еще от себя, что ее брат стал «очень домашним, мечтает о тихом семейном уюте». Как только удалось достичь принципиального согласия о предстоящей помолвке, королева решила воспользоваться передышкой и посетить Кобург, чтобы еще раз посмотреть на родные места покойного мужа. Кроме того, она хотела использовать эту поездку в качестве предлога познакомиться с принцессой Александрой и ее родителями во дворце короля Леопольда.
Будущая невестка понравилась королеве Виктории с первого взгляда. Она была миловидной, добродушной и чрезвычайно женственной, то есть именно такой, какой ее описывала кронпринцесса Вики. В это же самое время королева получила письмо от сына, в котором тот признался, что уже сделал предложение принцессе Александре. Это тоже была приятная новость для нее.
«Она сразу же дала свое согласие, — вспоминал позже принц Уэльский. — Я поцеловал ее руку, а она поцеловала меня в щеку. Мы поговорили некоторое время, а потом я сказал, что королева полюбит ее как свою родную дочь и что она будет чувствовать себя здесь как дома, несмотря на тяжелую утрату, которую мы все недавно понесли. Я выразил сожаление, что моя будущая жена никогда не узнает нашего дорогого папочку. Она ответила, что ей тоже очень жаль, но она уверена, что папа одобрил бы мой выбор. Не могу выразить словами, как счастлив я был в эту минуту».
«Только бы он был достоин такого сокровища, — с надеждой в голосе произнесла королева. — Вот в чем загвоздка!» Королева сразу сказала принцу, что, несмотря на состоявшуюся помолвку, она не позволит оставлять их одних, а если они будут находиться в одной комнате, то дверь непременно должна быть открытой. Именно так в Свое время поступили ее родители, когда она собиралась замуж за принца Альберта. Кроме того, принцесса Александра должна приехать в Англию еще до свадьбы, чтобы услышать «предупреждение о недопустимости оказания влияния на принца Уэльского в политической борьбе между сторонниками Германии и ее противниками». Она должна заранее знать, что любые попытки использовать влияние при дворе королевы для решения каких бы то ни было политических проблем могут вызвать не только «неудовольствие королевы, но и породить серьезные конфликты в королевской семье и в конце концов поставить под угрозу семейное благополучие и счастье молодоженов».
Принцесса Александра не очень-то стремилась в Англию, так как не желала, чтобы ее осматривали со всех сторон и обсуждали все достоинства и недостатки. Кроме того, она «ужасно боялась» оставаться наедине с королевой. Понимая ее смущение, принц Уэльский и король Бельгии тщетно пытались уговорить королеву не подвергать принцессу столь суровому испытанию, но та осталась непреклонной. «Я должна видеть эту девушку, — строго предупредила она. — Я желаю знать о ней все, прежде чем окажется, что слишком поздно что-либо менять. Я хочу быть абсолютно уверенной, что она устраивает меня во всех отношениях».
Поэтому, как только принца Уэльского снова отправили в зарубежную поездку, к королеве прибыла принцесса Александра и терпеливо выслушала все королевские нотации по поводу будущей семейной жизни. Она даже скрыла то неудовольствие, которое испытала, когда ее отец, приехавший с ней в Лондон, так и не дождался приглашения остановиться в Осборне и вынужден был довольствоваться гостиницей. А ее мать, с которой принцесса никогда раньше не расставалась ни на минуту, вообще не получила приглашения приехать в Англию. Принцесса была подчеркнуто вежливой, деликатной и понимающей. Она с таким сочувствием отнеслась к рассказу королевы о покойном принце-консорте, что неожиданно разрыдалась, и той пришлось долго успокаивать девушку. Королева была в восторге от своей будущей невестки и никак не могла понять, как сын смог оценить все ее удивительные качества. «Поразительно, что он обратил на нее внимание и полюбил эту чудесную девушку». Чуть позже она снова повторила свою мысль. «Не могу выразить словами, как мы все обожаем и любим ее, — писала она старшей дочери. — Она такая добрая, простая, откровенная, веселая, жизнерадостная и вместе с тем достаточно скромная и сдержанная. Словом, она просто прелесть! Мне очень приятно быть в ее обществе».
Однако когда принцесса Александра, которую стали называть просто Алике, вернулась в Англию за три дня до свадьбы, неожиданно выяснилось, что печальные последствия смерти принца Альберта могут сказаться и на предстоящем свадебном торжестве. Королева говорила, что свадьба станет «единственным лучом счастья за все то время, которое прошло после смерти мужа», однако тень недавней трагедии все же омрачила свадебное веселье. Сославшись на усталость, королева не спустилась к праздничному столу. В разгар свадебного торжества принцесса Александра вежливо постучала в дверь королевской комнаты, тихо вошла, опустилась на колени перед королевой и так сочувственно посмотрела ей в глаза, что та не выдержала и трижды поцеловала невестку.
Принцесса Александра тоже была довольна своей новой семьей и, как не без удовольствия отмечала позже королева, за день до свадьбы пошла вместе с женихом и его матерью в усыпальницу принца Альберта. «Я открыла дверь и провела их внутрь, — вспоминала она. — «Сейчас он благословит вас», — сказала я и соединила их руки. Это был очень трогательный момент, и мы все это почувствовали».
По словам леди Огасты Брюс, королева была занята своими грустными мыслями даже в день свадьбы. Правда, она сфотографировалась вместе с молодоженами, но смотрела не на них, а на мраморный бюст принца Альберта. Кроме того, королева решила, что не поедет с ними в церковь, чтобы не нарушать уже привычный для нее траурный обряд и не портить настроения молодым. Она по-прежнему носила черное длинное платье и траурную шляпу с длинной белой вуалью. А в день свадьбы она прикрепила орден Подвязки, с которым никогда не расставался ее любимый муж, и надела на шею крошечную миниатюру с изображением его «благородного лица». В церковь она прошла тайным путем и устроилась справа от алтаря в небольшом кабинете, где ее никто не мог видеть. Это место было построено еще королем Генрихом VIII специально для того, чтобы Екатерина Арагонская могла наблюдать за церемонией посвящения в рыцари ордена Подвязки.
Леди Огаста Брюс вспоминала позже, что, сидя в этом кабинете, королева постоянно нервничала, ерзала на стуле, поправляла платье и с меланхоличным выражением лица наблюдала за происходящим. А когда орган заиграл первый гимн, и Дженни Линд исполнила хорал, сочиненный принцем Альбертом, королева посмотрела в окно, где во дворе церкви стоял посвященный мужу мемориал, и еще больше загрустила. Придворный капеллан Чарльз Кингсли видел, как королева запрокинула назад голову и на ее лице проявились признаки невыразимой боли. Настоятель Королевской церкви Норманн Маклауд, который стоял рядом с Кингсли, тронул его за рукав и прошептал с тяжелым шотландским акцентом со слезами на глазах: «Посмотрите, она молится о его душе!»
А в главном зале конгрегации, расположенном под тайным кабинетом королевы, все шло своим чередом. Дочери королевы обливались слезами, архиепископ Кентерберийский с трудом произносил все шесть христианских имен невесты, а восемь подружек невесты были, по словам леди Джералдин, «довольно неуклюжими», чем подчеркивали совершенство невесты. Да и рыцари ордена Подвязки не отличались ловкостью и прытью. Они столпились в узких проходах между рядами, вместо того чтобы проходить по нему чинно, с достоинством и по два человека, а не толпой. Отличился даже Бенджамин Дизраэли, который неосторожно посмотрел сквозь свои очки на кабинет королевы, а та насупилась, давая понять, что не следует обращать на нее внимание. Позже он признался своему другу, что от испуга не посмел еще раз надеть очки и больше даже не посмотрел в сторону алтаря.
Однако все прошло нормально, и только один момент вызвал некоторое замешательство у присутствующих. Четырехлетний племянник жениха и будущий кайзер Германской империи Вильгельм II, который был наряжен в одежду шотландских горцев, почему-то решил несколько оживить затянувшуюся, по его мнению, брачную церемонию, выковырнул большой топаз из своего кинжала и швырнул его в хор. Этот беспокойный мальчуган уже успел отличиться в гостях, когда во время поездки в карете сорвал шляпу с головы своей тети и выкинул ее в окошко. А королеву он поразил беспримерно фамильярным обращением «голубушка». Теперь же он снова устроил свалку, пытаясь справиться со своими дядюшками — принцем Альфредом и принцем Леопольдом, — которые решили призвать мальчика к порядку и обуздать его совершенно неукротимый нрав. В ответ он изловчился и укусил обоих за ноги.
После церемонии венчания был устроен праздничный обед для всех королевских гостей, но королева на этом обеде не присутствовала и предпочла поесть без посторонних. Примерно в четыре часа дня она из окна наблюдала за тем, как королевская карета увезла молодоженов в Виндзорский дворец. Когда молодые уехали, она медленно спустилась вниз, вошла в усыпальницу мужа и долго молилась там в гордом одиночестве и в тишине «этого благословенного места».
