Любомудров смутился, но вызывающе сказал:
— И употребляю слова!
По цеху пронеслись смех и возгласы: «Правильно, Женюрка!», «Выводи на прямоту!»
— Этим словам, конечно, можно от него обучиться, а другой науки от него нету! Меня мать не для того на МТС посылала. Мне мать говорила: мастером будешь.
— А меня мастерству не обучают.
— И употребляю слова! — повторил Любомудров. — А как их не употреблять, когда в тракторах не моторы, а утиль, а с тебя требуют ремонта! И еще планы собираются увеличивать, нормы перевыполнять. Ерунда это! Правильно товарищ Высоцкий говорит.
Высоцкий мучительно покраснел. Из всех присутствующих только Любомудров, пьяница и бузотер, поддержал агронома. И это было самым тяжелым для Высоцкого.
— Спасибо, Женюрка, за рассказ, — сказал Рубанов. Женюрка чинно отправился к себе в цех.
— Если посмотреть в корень, — продолжал Любомудров, — если дать полный процентный анализ работы кашей моторной бригады, то…
— Нет, вы нам не процентный анализ давайте!.. — врезался в сдержанный гул цеха и сразу приглушил все звуки жесткий голос Андрея. — Вы нам скажите, почему сегодня у «ХТЗ № 7» только что выпущенный вами из ремонта мотор встал на первом перегоне?
— Если дать вообще полный анализ… — попытался продолжать на свой лад Любомудров, и снова еще резче и грознее перебил его голос Андрея:
— Партактив с вас не «вообще анализ» спрашивает, а ждет ответа: почему встал «ХТЗ № 7»?
«Я прошу не перебивать», — хотел обидчиво возразить Любомудров, но увидел выражение лица Андрея и осекся. В глазах секретаря была такая отчужденность, что взгляд его стал ощутимым и острым, как прикосновение железа на морозе.
Механик сбился и забормотал:
— Так что обнаружились неисправности…
— А почему они обнаружились? Почему, мы спрашиваем?
Окончательно сбившись и оробев, Любомудров молча переминался на трибуне.
— Молчите? — Андрей поднялся с места и уперся кулаками о край стола. — Молчите? Ну, так я сам отвечу, почему они обнаружились. Потому, что вы воспользовались болезнью старшего механика и неопытностью приемщика, молодого тракториста, и подсунули ему трактор без проверки и без обкатки. Решили, что и так сойдет. Вместо того чтобы проверить, за пол-литром бегали? Так или не так?..
Большое лицо Любомудрова побледнело. Андрей видел эту разлившуюся по всему лицу бледность, но она не смутила его.
— На что надеетесь? — в упор спрашивал он. — На что ведете расчет? Молчите?
Весь сжавшись, сидел Высоцкий. Ему казалось, что какими-то отраженными ударами, рикошетом, хлещущие слова секретаря попадали и в него: не случайно именно Любомудров взял его под свою защиту.
— В самое горячее время из пивных не вылезаете! С партийным билетом в кармане бракодельством занимаетесь?!
Узкие губы секретаря плотно сжимались после каждой фразы, и мгновенное молчание, отделявшее одну фразу от другой, было страшней слое.
— Судить будем бракоделов! Жалости пусть не ждут. Интересы народа для нас выше жалости!
Андрей кончил, а Прохарченко, которому горячность Андрея вернула дар речи и свойственную ему задушевную убедительность слов, подхватил:
— За вчерашний случай жестоко осудим. И ты нашу жестокость, Любомудров, примешь и даже обидеться на неё не сможешь. Потому что ты знать будешь нашу правоту.
— А почему Любомудрову до сих пор спускали? — раздался голос с места.
Прохарченко поднял голову. Круглое усатое лицо его было суровым. Казалось, он хочет оборвать спросившего, но он сказал:
— Моя вина. Занялся строительством и оборудованием. За организацией ремонта — проглядел. Надо сказать и то, что такого бракодельства, как сегодня, не бывало раньше на МТС.
— Много сделал Прохарченко за два года, — продолжал тот же голос с места, — мы его уважаем, но есть и у него и у всего руководства МТС ошибки. Почему руководство не критикуют?
— Вот ты и покритикуй, не бойся! — пригласил Рубанов.
— А я и не боюсь, — на ходу говорил токарь Лобов.
— Прежде чем вводить почасовой график и новую организацию труда, нашему руководству вокруг себя, на-до поглядеть! Со старых специалистов плохо спрашиваем, молодых выдвигать боимся!
Бушевали страсти в демонтажно-монтажном цехе, и, ошеломленные их потоком, стыли у стен огромные неподвижные машины.
Валентина не замечала своей съехавшей набок шапочки, рассыпавшихся волос, расстегнувшегося ворота блузки. МТС. которая недавно впервые возникла перед ней сквозь снежную пелену, теперь приобрела такую живую плоть и стала такой близкой, что Валентина понимала: это ощущение не пройдет. Придется или не придется ей работать на МТС, все равно все происходящее здесь будет волновать, как волнует судьба родного села, родного дома, родной семьи.
Высоцкий не смотрел ни на кого, и люди избегали встречаться с ним взглядами, словно им неловко было за агронома.
Он зажал худые руки между коленями, опустил осунувшееся и постаревшее за этот вечер лицо.
Изредка он поднимал блестевшие нездоровым блеском глаза, и хотя по возрасту многие из собравшихся были гораздо старше его, и другим и ему самому в этот час казалось, что он самый старый, самый немощный, самый страдающий из всего многолюдного собрания.
Всегда он гордился своей моложавостью; еще несколько часов назад, входя в цех, он, уверенный в правоте и значимости своих слов и дел, чувствовал себя совсем бодрым и молодым. И вдруг ему показалось, что подступила старость. «Вошел молодым, выйду стариком», — думал он о себе, еще не понимая того, что отстал он от жизни совсем не потому, что состарился, а, наоборот, потому и показался стариком себе и другим, что отстал от жизни, и это явно обнаружилось на собра-. нии. Та ограниченность и нерешительность, которую он пытался объяснить старостью, обнаружилась внезапно в его делах: в кропотливом и все же беспомощном анализе, s тех мероприятиях, которые вчера еще он считал значительными и проводил так старательно и которые сегодня оказались ничтожными. Шесть хороших тракторных бригад. Движение тракторов с севера на юг. Он бился над этим два года и считал, что делает важное дело. Но какая немощность была во всем этом!.. И вот пришла розовая, в каракулевой кубанке, его бывшая ученица, девочка с исцарапанными ногами, и разом раскидала, расшвыряла все, что он так любовно и кропотливо делал, и оказалась права, и легко открыла новые пути, несоизмеримые с теми, которые открывал он, и повела за собой других, и уже забыла о нем…
Не только она, но и остальные уже забыли о нем и потеряли к нему интерес, как во время горячих спортивных состязаний теряют интерес к борцу, слишком явно и скоро обнаружившему свою неспособность к победе.
Никто не вспоминал о его выступлении. Горячие споры шли теперь не о том, выполним или не выполним план, а лишь о том, как добиться его скорейшего выполнения.
Раздавались речи и реплики, шутки чередовались с гневными возгласами, убежденность перемежалась с тревогой, и среди общего оживления один Высоцкий стано-бился все неподвижнее.
Темнело. От сумерек цех казался глубже, лица сливались, и только глаза да металлические части машин блестели в полумраке.
В конце собрания выступил Андрей. Он бросал слова в глубину цеха, цех отвечал ему дружным гулом.
— Товарищ Высоцкий утверждает, что план, предложенный Прохарченко, годен для Кубани, а не для Угреня, и что я защищаю этот план по незнанию местных условий. Да, я еще недостаточно изучил район и его условия и возможности, но не у нас я буду спрашивать об этих возможностях, товарищ Высоцкий! Я спрошу о них у многотысячного коллектива колхозников, агрономов, трактористов, комбайнеров, рабочих нашего района. Я спрошу у них!
— Правильно! — прокатилось по рядам.
— Вы говорили сегодня о невыполнимости наших планов, а трактористы, комбайнеры и рабочие, выступавшие здесь, обязались перевыполнить эти планы. Я поверю им, а не вам!
И снова, как колоколом, загудел цех:
— Правильно!
— Мы введем почасовой график работ, мы завершим радиофикацию и диспетчеризацию МТС, мы организуем соревнование между полеводами и трактористами и мы выполним и перевыполним все намеченное нами. Здесь не Кубань, здесь Угрень, но не пройдет и двух-трех лет, как мы вызовем на соревнование один из лучших кубанских районов. Правильно я говорю, товарищи?
И в третий раз еще веселее и, грознее откликнулся демонтажно-монтажный цех голосами колхозников и эмтээсовцев:
— Правильно!
После собрания расходились медленно и неохотно.
В толпе Валентина увидела Высоцкого. Он шел к выходу один. Он сильно сутулился, в мышцах шеи и плеч чувствовалось напряжение. Люди избегали встречаться с ним взглядами, словно им было и жалко Высоцкого, и неловко за него. Ей стало жаль агронома. Теперь, когда прошел полемический азарт, когда победа была безоговорочной и полной, Валентине захотелось подойти к нему, найти для него хорошие, дружеские слова, ободрить его, помочь ему разобраться в своей ошибке.
